ВОПРОСЫ ВОЙНЫ США С КНДР

По отклонению от темы <ВОПРОСЫ ВОЙНЫ США С КНДР. Дата создания: 2018-01-03>
Сю-сю Сисяй... Александр III? Продолжение 1
Из [1], будущему Александру III - 10 лет, наследником станет еще через
10 лет, после смерти в 1865 старшего брата Николая:
"Крестьянские волнения на Украине в 1855 г..
Поводом для волнений крестьян в Киевской губернии в 1855 г. явилось
oпубликование манифеста 29 января 1855 г. о призыве государственного
ополчения. Среди крестьян многих губерний распространились слухи, что
записавшиеся в ополчение освобождаются от крепостной зависимости.
... отрывки из мемуарной статьи "Киевские волнения в
1855 г.", напечатанной уже в 1863 г. Следует помнить, что автор
статьи С. Громека (1823-1877) сам участвовал в подавлении этих
волнений, был в то время жандармским офицером. В конце 50-х - начале
60-х годов он выступал как публицист весьма умеренно-либерального
направления, в 1863 г. стал седлецким губернатором в Польше...
(С. Громека, Киевские волнения в 1855 г., "Отечественные записки",
1863, № 4, стр. 652-662.)
1 апреля в 6 часов утра мы (1) прибыли в село Быкову Греблю.
(1) То есть автор воспоминаний Громека и киевский вице-губернатор
Веселкин.
Подъезжая к экономическому дому, увидели мы следующую картину: на
небольшой площади перед воротами довольно обширного двора выстроена
была саперная рота развернутым фронтом, лицом к площади. Перед этой
ротон, шагах в десяти, стояла толпа ничем не вооруженных крестьян на
коленях, без шапок и с поднятыми вверх двумя пальцами правой руки...
В глубине двора, у самого дома, виднелась другая рота, окружившая
другую толпу, поверженную ниц, посреди которой генерал-майор Б. чинил
телесное наказание крестьянам... Вице-губернатор в ту же минуту
отправился к генералу; а я, заинтересованный необыкновенным
положением коленопреклоненной толпы, безмолвно стоявшей перед ротой,
полюбопытствовал, между тем, узнать, в чем дело, и, подойдя к
крестьянам, спросил их: "Что они тут делают, и покорились ли
убеждениям начальства?" "Покорились, ваше благородие", - отвечали они
и вместе с этим разостлали передо мною на землю чистую скатерть и
положили хлеб-соль. "Стало быть, и на барщину завтра пойдете?" -
спросил я их. "На панщину? - ни! на панщину не пийдем, а желаем все
до одного проливать кровь за царя!" Я попробовал было уверить их, что
нельзя всем идти на войну и что царь вовсе не требовал ополчения с
нашей губернии, но получил в ответ следующие слова: "Пока нам царь не
отпишет резолюции, до тех пор не пойдем на панщину: робыть с нами що
хочете, а мы желаем служить богу и государю - дай годи!"
Видя, что дело идет вовсе не об уступках, я сказал крестьянам, что
хлеба-соли принять не могу, что эта честь принадлежит начальнику
губернии, со мной приехавшему. Затем отошел от них; не не успел еще
сделать десяти шагов вдоль фронта, как позади себя услышал в толпе
восклицания: "Що мы тут будем стоять! Ходим, хлопцы! Бачете, як наших
пятнують!.." - и с этим словом толпа двинулась мимо меня прямо на
роту, заграждавшую воpoтa, с намерением пробиться во двор. Не внимая
словам батальонного командира и солдат, схвативших ружья на руку,
громада густой массой налегла на фронт, грудью напирая на штыки и
хватаясь за них руками; но в эту минуту раздались выстрелы, дым скрыл
дальнейшую борьбу... Через несколько секунд ударили отбой... Ни дыму,
ни толпы уже не было... На площади остались только двенадцать человек
крестьян - шесть убитых и столько же раненых. Все это произошло
быстро, в течение каких-нибудь 10-15 минут со времени приезда
управляющего губернией. Я долго не мог опомниться, очутившись так
неожиданно под выстрелами. Рота стояла безмолвно, опустивши ружья;
раненые стонали. Впереди всех, у самой роты, лежал распростертый труп
рослого казака: в груди у него было несколько пуль и штыковых ран, в
руке - сломанный солдатский штык; черные волосы длинной прядью
оттеняли бледное лицо. Недалеко, подле него лежало еще пять трупов,
из которых в одном были еще признаки жизни. Рассыльный прибежал дать
губернатору знать, что прогнанная толпа, вооружившись, снова идет
сюда, но уже с другой стороны. Действительно - на горе, против
господского дома, показалась толпа человек в восемьсот, шедшая прямо
по направлению к дому и предводительствуемая стариком огромного
роста, опиравшимся на палку. Но люди были по-прежнему безоружны.
Тревожное чувство овладело всеми, обеим ротам велено тотчас
рассыпаться вдоль плетня, ограждающего двор с той стороны, откуда шли
крестьяне. Однакож они, не доходя шагов сто, остановились; потом
явился перед ними стол, покрытый скатертью, с хлебом-солью.
"Чего вам нужно, хлопцы?" - спросил я, приблизясь к ним. - "Ходить,
пане, блище; мы вам ничего не зробым", - отвечали они и вместе с этим
подняли два пальца вверх. - "Чего вы хотите?" - повторил я, подойдя к
ним. - "Служить богу и государю до последней капли крови", - был
ответ. Тут я вступил с ними в объяснения и узнал, что это совсем не
те люди, которые разбежались недавно, а новая толпа, составленная из
громад разных деревень и пришедшая по слухам, что здесь находится
генерал и будет читать указ. Рассказав им наскоро о происшедшем
только что несчастии, я старался, сколько мог, рассеять их
заблуждения и убеждал их возвратиться к порядку. Заметив по лицу
некоторых молодых людей, что рассказ на них подействовал, я надеялся
уже на успех моего посольства, но в это время оба начальника
приближались уже с войском. В толпе произошло колебание. Одни стали
отзываться, что готовы пристать до панщины, когда вся громада
пристанет; другие говорили, что и они бы пристали, когда б только
назначили один день барщины в неделю. В эту минуту войска
приблизились, и крестьянам велено стать на колени...
Ожидания битвы на этот раз, к счастью, не оправдались, и дело
кончилось телесным наказанием некоторых и арестованием старика,
предводительствовавшего толпою...
На другой день, 2 апреля, все лица, действовавшие накануне, двинулись
в общем составе в село Яблоновку, где должна была присоединиться к
ним еще одна саперная рота, вызванная управляющим губернией из
Таращи. К вечеру прибыли в Яблоновку и узнали, что все крестьяне
этого села разбежались; но на другой день утром, убежденная
посланными в лес нарочными, громада возвратилась и с хлебом-солью
пришла к начальству, прося прощения в заблуждении. Тут же, в
Яблоновке, управляющий губернией получил новые тревожные донесения.
Сквирский исправник писал, что в селе Березной сосредоточилось
несколько громад из окружных деревень; что толпа, простирающаяся
таким образом до 4000 или 5000 человек, стоит на площади, заперла
четырех священников в церкви и принуждает их силой и разными
истязаниями к прочтению указа о свободе и приведению к присяге. В то
же время управляющий имениями гр. Вл. Б. доставил известие, что в 12
верстах от Яблоновки, в селе Трушках (Васильковского уезда),
собралась также значительная толпа из разных деревень, отказывающаяся
от повиновения. Управляющий губернией решился разделить свои силы:
сам он вместе с генерал-майором Б. отправился с двумя ротами в село
Березную, взяв с собой станового пристава Васильковского уезда, Г-го,
а меня с остальной ротой и с васильковским исправником командировал в
село Трушки. Это было в Фомино воскресенье, 4 апреля.
Я прибыл в Трушки в полдень. Оставив роту при ее командире позади
селения, я отправился вдвоем с исправником к церкви, окруженной
народом. С приближением нашим, более 2000 человек, теснившихся за
церковной оградой, сняли шапки, выставили стол с хлебом-солью и
подняли два пальца (1). Последовали объяснения. Все, что можно было
придумать для убеждения заблуждающихся, все было сказано - но
напрасно: толпа оставалась непреклонною. Рассказы о происшествии в
Быковой Гребле также не действовали: народ им не верил. "Робыть що
хочете, - говорил он, - а на панщину не пийдемо, пока царь не пришле
нам резолюции на наше прошение". Даже женщины с грудными детьми,
появляясь впереди толпы и открывая свою грудь, восклицали с
увлечением: "Стреляйте сюда; мы все готовы умереть до последней, но
пока живы, кроме царя, никому служить не станем". Я решился не
приступать ни к каким действиям и уведомить о том управляющего
губернией...
(1) У г. Костомарова в "Истории Богдана Хмельницкого" можно видеть,
что украинский народ и в то время, в минуту увлечения, выражал общую
решимость и клятву двумя поднятыми вверх пальцами. (Прим. автора.)
Собранная из нескольких деревень толпа, заключая в себе все мужское
население их, отказываясь от всякого повиновения экономическим
властям, в то же время обходилась с ними мирно и нередко снимала
шапки перед управителем и экономом. Если последним случалась
надобность послать куда-нибудь человека, они обращались к громаде и
редко получали отказ, хотя в то же время насильно отнималась у них
дворовая прислуга, понуждаедаемая побоями пристать к громаде. Равным
образом громада отпускала от себя сотского для выполнения требований
исправника. Управляемая выборными атаманами, она составляла
нераздельную единицу. Выражение. "Громада - великий человек" - было
на устах у всех и служило единственным оправданием отдельных лиц,
малейший проступок которых наказывался громадою без всякой пощады.
"Памятуйте, хлопцы, що мы - не бунтовщики!" - говорила она, внушая
каждому необходимость вести себя смирно, чтобы не навлечь со стороны
владельцев и начальства обвинения в бунте. "Мы не бунтуемось, -
говорили они мне и исправнику в ответ на увещания. - Де жь вы бачили
таких бунтовщиков, як мы?" И при этом представляли следующие
доказательства: во-первых, - говорили они, - мы соблюдаем порядок и
не трогаем ничьего добра; мало того, мы сами поставили караулы у
заводов, амбаров и везде, где нужно, чтоб нигде ничего не было
тронуто; во-вторых, мы сами запечатали кабаки, чтоб никто не
пьянствовал; в-третьих, мы, как видите, стоим перед вами безоружные:
делайте с нами, что хотите, но мы не сойдем с этого места, пока не
объявят нам указа царского...
Обращаюсь к тому, что случилось у вице-губернатора. Он, как сказано
выше, отправился с двумя ротами под командою генерал-майора Б. в село
Березную и прибыл туда часу в первом пополудни. Никто из местных
полицейских чиновников не встретил его: так как волнение
распространилось далеко по уезду, то они в эти минуты находились в
других местах, тщетно побывав здесь накануне. Не было также и
владельца, незадолго до того вынужденного оставить дом свой на
произвол судьбы и переехать в уездный город. Отряду приходилось идти,
по единственной, очень длинной улице, которая, извиваясь по правому
берегу реки Роси, оканчивается церковной площадью, примыкающей к
богатой помещичьей усадьбе. На этой площади толпились соединенные
громады села Березной, Логвина, Пустоварни и Антонова. Войдя в село,
отряд остановился, и управляющий губернией командировал взятого им из
Васильковского уезда станового пристава убедить толпу, чтоб она
выслала к нему несколько депутатов из пожилых людей для объяснений.
Депутаты явились с хлебом-солью, но решительно отказались от
возвращения к барщинной работе, почему и были отпущены назад.
Родился вопрос: что делать далее? С 300 человек, составлявших
команду, приступить к каким-нибудь решительным действиям против такой
огромной толпы было опасно. С другой стороны, и отступление было
неловко: это значило бы давать нравственный перевес делу крестьян.
Управляющий губернией отвергнул всякую мысль об отступлении. После
долгого совещания решено было идти вперед, не обнаруживая никаких
неприязненных намерений, и, пройдя площадь, утвердиться в господском
дворе, где и дожидать усиления команды. Вследствие такого решения,
отряд двинулся повзводно справа, зарядив ружья, на всякий случай,
боевыми патронами. Но как только он подошел к площади, раздался
колокольный звон, и густая толпа, ее покрывшая, схвативши колья, с
криком "ура" бросилась на войско, сперва с фронта и во фланг, а потом
и с тыла; один только левый фланг не мог подвергнуться нападению,
будучи защищен рвом и рекою. Ротные командиры в одно мгновение
построили плотно сомкнутое каре и дали залп. Передние толпы
нападающих пали ниц; тотчас ударили отбой; но в эту же минуту толпа,
поднявшись на ноги, бросилась снова вперед. Передние шеренги рот,
имея ружья разряженные, без команды, по чувству самоохранения,
присели на колени, предоставляя задним стрелять и в то же время сами
заряжая ружья. Натиск продолжался недолго и без всякого вреда для
команды; толпа скоро обратилась в бегство и была преследуема до самой
церкви, так что часть ее загнана была в церковную ограду: солдаты
долго не слушали отбоя... По донесению управляющего губернией,
крестьяне заплатили за свое заблуждение дорого: 20 из них было убито
и 40 ранено. Впоследствии же, по ближайшей моей проверке, цифра эта
значительно увеличилась; многие, сгоряча не чувствуя ран, уносили их
домой, другие бросились вплавь через речку и утонули.
Рассеяв сказанным образом толпу и подвергнув полицейской расправе ту
часть ее, которую удалось ему захватить, управляющий губернией дал
отдохнуть войскам и затем, сообщив приказания явившемуся под вечер
исправнику, двинулся ко мне из Березной в село Трушки, куда и прибыл
на заре следующего дня. После непродолжительного отдыха соединенные
три роты, построясь в колонны к атаке, взяв ружья на руку, с
барабанным боем двинулись к церкви, где толпилась громада. На правом
фланге шло начальство, облеченное в парадную форму. Такая
торжественность, стройное движение войск, бой барабанов - не могли не
подействовать на толпу, подготовленную уже в течение
предшествовавшего дня к ожиданию грозы. Большая часть крестьян не
вынесла грозной картины атаки и разбежалась: в ограде церковной
осталось не более 500 человек, которые и были немедленно окружены, -
и началась экзекуция..."
-----------------
Согласно [2]:
"Крестьянин м. крестьянка ж. крещеный человек; || мужик, землепашец
или земледел, селянин, поселянин; сельский обыватель, принадлежащий к
низшему податному сословию".
Очень нечестное _толкование_ "Толкового словаря...". Попы перекладывали
результат грехопадения Адам-Евы ("будешь питаться полевою травою;
19 в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в
землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься")
исключительно на бОльшую часть _крещеных человеков_. А меньшая часть - не
поте лица своего будет есть хлеб... И не только... хлеб.
Во времена Великой Французской революции, попы, которым удалось
избежать гильотины, были более откровенны, [3]:
"Мадемуазель Март...
На нее смотрели, как на святую, с ней не спорили, а к ней обращались
за советами. В Брауншвейге она присутствовала при всех религиозных
церемониях, сопровождавших отправку иностранных отрядов на
французскую границу. Она говорила, что Христос идет во главе
эскадрона, что ангелы незримо защищают ротных командиров, лейтенантов
и полковников в отрядах, идущих против якобинцев. Были случаи, когда
она словами кроткого увещевания просила солдат жертвовать жизнью за
своих офицеров, она говорила простые и убедительные слова о том, что
крестьяне родятся десятками тысяч, в то время как благородная кровь
их командиров, по воле божьей, дарится французской земле каплями.
Тысячи солдат должны с радостью умереть за одного офицера. Никакой
человеческий закон, никакая "Декларация прав" не заменит крестьянству
милосердия сердца и отеческих попечений сеньора. Детская покорность
отцу есть удел любого крестьянина."
------------
[1] "Хрестоматия по истории СССР", т. 3, Л., 1952
[2] Даль В.И. "Толковый словарь живого великорусского языка", т. 2 /И-О/,
М., "Терра", 1994
[3] Виноградов А.К. <...>, "Осуждение Паганини", Лениздат, 1983
 

По отклонению от темы <ВОПРОСЫ ВОЙНЫ США С КНДР. Дата создания: 2018-01-03>
Сю-сю Сисяй... Александр III? Антракт 2
Крушение царского поезда (с царем Александром III) между станциями
Тарановка и Борки Курско-Харьковско-Азовской железной дороги в 1888 году.
Из [1]:
"Оказалось, что императорский поезд ехал из Ялты в Москву, причем дали
такую большую скорость, которую требовали и на Юго-Западных железных
дорогах. Ни у кого из управляющих дорогами недоставало твердости
сказать, что это невозможно. Ехали так же двумя паровозами, причем в
вагоне министра путей сообщения, хотя и несколько облегченном снятием
некоторых и аппаратов с левой стороны, никакого серьезного ремонта во
время стоянки поезда в Севастополе сделано не было; кроме тогo, его
поставили во главе поезда, первым от паровоза. Таким образом, поезд
шел с несоответствующей скоростью, двумя товарными паровозами да еще
с не вполне исправным вагоном министра путей сообщения. Произошло то,
что я предсказал: поезд вследствие качания товарного паровоза от
большой скорости, не свойственной для товарного паровоза, выбил
рельс. Товарные паровозы конструируются без расчета на большую
скорость, и поэтому, когда товарный паровоз идет с не соответствующей
ему скоростью, он качается.
Весь поезд упал под насыпь, и несколько человек было искалечено.
Во время крушения государь со своей семьей находился в столовом
вагоне; вся крыша столового вагона упала на императора, и он только
благодаря своей гигантской силе удержал эту крышу на своей спине и
она никого не задавила. Затем со свойственным ему спокойствием и
незлобивостью государь вышел из вагона, всех успокоил, раненым оказал
помощь, и только благодаря его спокойствию, твердости и незлобивости
вся эта катастрофа не сопровождалась какими-нибудь драматическими
приключениями".
Витте не сообщил, как это он понимал: "вся крыша столового вагона
упала на императора". Как же он не догадался _применить_ длань _господню_.
Из [2]:
"На другой день после ночи, проведенной без сна, я снова осмотрел
место крушения. Оба паровоза, глубоко врезавшись в землю, стояли,
наклонившись набок, на высокой насыпи, с одной стороны которой шла в
необозримую даль степь, а с другой - стояло небольшое озеро и
виднелись отдаленные деревни. Место пустынное и безлюдное...
Самую удивительную картину представлял
"вагон-столовая". Он был укреплен на тележках. От страшного удара при
крушении он соскочил с тележек, и пол его упал на землю, а тележки
вследствие удара пошли назад, громоздясь одна на другую и образовав в
самых невероятных положениях целую пирамиду. Тем же ударом были
выбиты обе поперечные стенки столовой, убившие наповал двух
камер-лакеев, стоявших в дверях на противоположных концах вагона.
Боковые продольные стенки не вынесли сотрясения и давления тяжелой
крыши, они подались, треснули, расселись, и крыша, лишенная подпор,
стала падать, грозя неминуемо погребсти под собою всю царскую фамилию
и всех, находившихся в столовой. Но в то время, когда один конец
крыши спустился, раня и ушибая стоявших, другой встретил на своем
пути к падению пирамиду тележек и уперся в нее, не дойдя до земли на
2.5 аршина, образовав с полом треугольное отверстие, из которого и
вышли все, обреченные на смерть, изорванные, испачканные, но целые.
При этом Александр III выказал удивительное самообладание и, почти
тотчас после своего спасения, всецело отдался заботам о подании
помощи стонавшим и мучившимся раненым, некоторые из которых умерли у
него на глазах, выражая радость о его спасении. Последующие вагоны
представляли картину разрушения в уменьшающемся порядке по мере
приближения к концу поезда...
Полученная к пасхе звезда, согласно установленному порядку, заставила
меня представиться государю. За два дня до этого Манасеин рассказал
мне об окончании дела о крушении. Он и великий князь Михаил
Николаевич, по-видимому сконфуженный результатом совещаний
департамента гражданских и духовных дел о Посьете и Шернвале, явились
в Гатчину вместе для доклада о состоявшемся решении. "Как? - сказал
Александр III, - выговор и только? И это все?! Удивляюсь!.. Но пусть
будет так. Ну, а что же с остальными?" - "Они, - объяснил Манасеин, -
будут преданы суду Харьковской палаты и в ней судиться". - "И будут
осуждены?" - спросил государь. "Несомненно!" - "Как же это так? Одних
судить, а другим мирволить? Это неудобно и несправедливо. Я этого не
хочу! Уж если так, то надо прекратить все дело; я их хочу помиловать,
тем более, что в Харькове есть обвиняемые, которых искренно жаль.
Вот, например, Кронеберг, о котором Кони мне сказал, что он "бился,
как пульс, борясь с злоупотреблениями". Если бы дело получило полную
огласку, то с этим можно было бы еще помириться. Но благодаря
фиктивности самодержавия в стране, которая, по словам Николая I,
"управляется столоначальниками", произошло нечто иное, и "псари"
решили иначе, чем обещал и находил необходимым "царь"."
Надо понимать "пирамида тележек" была организована от"явленными
разгильдяями, что и продлило жизнь гатчинскому узнику-повелителю на 6 лет.
----------------
[1] Витте С.Ю. "Избранные воспоминания. 1849-1911 гг.", Москва, "Мысль",
1991
[2] Кони А.Ф., издательство "Юридическая литература", Москва, 1966
Т. 1
 

По отклонению от темы <ВОПРОСЫ ВОЙНЫ США С КНДР. Дата создания: 2018-01-03>
Сю-сю Сисяй... Александр III? Продолжение 2
Александр II и вся помещичья К(лика) освободили класс помещиков
от класса крестьян; соответственно крестьянство было фактически
раскрестьяненно. Одновременно начался процесс внедрения ввода страны
в _мировой рынок_. После казни Александра II сей процесс резко
активизировался. Причем Александр III иной раз высказывался так (из
[1]): "Ваша дорога жидовская"; "Для чего выдавать различные
ссуды жидам".
Далее - из [2]:
        "ИНОСТРАННЫЕ КАПИТАЛЫ В РОССИИ
    В основе помещаемых здесь таблиц, лежат подсчеты, произведенные П.В.
    Олем. Первая таблица показывает незначительные размеры иностранных
    капиталовложений до середины 70-х годов и быстрый рост их с этого
    времени, в связи с вступлением передовых капиталистических стран в
    стадию империализма, одним из характерных признаков которого является
    вывоз капиталов. Из второй таблицы видно, что Германия, занимавшая в
    1880 г. третье место по ввозу капиталов в Россию, в 1890 г.
    передвигается на первое место, оттесняя Францию и особенно Англию;
    однако, если сложить капиталы держав будущей Антанты (Франции, Англии
    и Бельгии), то окажется, что они и в 1890 г. составляли больше
    половины всех иностранных капиталов в России (58,9%).
    Третья таблица показывает увеличение удельного веса иностранного
    капитала в русской промышленности: в 1880 г. он составлял 17,5% всего
    акционерного капитала, в 1890 г. он повышается до 26%; главное же то,
    что иностранный капитал стремился овладеть именно _тяжелой
    промышленностью_, составлявшей основу капиталистического
    производства: иностранный капитал, вложенный в горную,
    металлообрабатывающую, машиностроительную и химическую
    промышленность, составлял уже в 1880 г. около 38% всего акционерного
    капитала, вложенного в эти отрасли; в 1890 г. доля иностранного
    капитала в этих отраслях поднимается до 59%, т. е. превышает
    _половину_.
        1. Рост иностранных вложений в русские акционерные
        предприятия
    (П.В. Оль, Иностранные капиталы в народном хозяйстве довоенной
    России, Л. 1925, стр. 12.)
    /(X) - Основной и облигац. капиталы (в млн. золотых рублей/

    Годы    1860    1865    1870    1875    1880    1885    1890
        (X)      9,7    16,3    26,5    78,7    97,7    159,5   214,7

        М.А. ПАВЛОВ "ЮЗОВСКИЙ ЗАВОД И ИНОСТРАННЫЕ "ДЕЯТЕЛИ"
        МЕТАЛЛУРГИИ ЮЖНОЙ РОССИИ"
    Отрывок из воспоминаний М.А. Павлова живо и ярко изображает крупный
    металлургический завод Юза в поселке Юзовка (ныне г. Сталино - центр
    Сталинской области в Донбассе) в середине 80-х годов и иностранных
    "деятелей" этого завода.
    Юзовка возникла одновременно со строительством в 1869-1870 гг.
    англичанином Джоном Юзом чугуноплавильного завода. Юз построил завод
    с помощью казенных субсидий царского правительства. Жизнь и трудовой
    быт рабочих Юзовки, подвергавшихся суровой эксплуатации со стороны
    иностранных предпринимателей, хорошо описаны в документе нашей
    хрестоматии "Жизнь рабочих Донбасса в 80-х годах" (см. стр. 504-507).
    Интересны в воспоминаниях Павлова красочные зарисовки иностранных
    "деятелей" металлургической промышленности юга России, во главе с
    англичанами, заправлявшими на Юзовском заводе. Эти консервативные,
    хвастливо-спесивые "деятели", зачастую совершенно невежественные,
    знали лишь свои шаблоны да производственные "секреты". С законным
    чувством национальной обиды ставили русские рабочие негодующий
    вопрос: "Почему такое дело отдали англичанам?" Этот вопрос был
    обращен к царскому правительству, которое пренебрегало отечественным
    опытом и техникой и переплачивало народные деньги в виде субсидий и
    премий иностранным дельцам вроде Юза.
    Автор воспоминаний - выдающийся русский ученый металлург, профессор и
    академик, Герой Социалистического Труда Михаил Александрович Павлов
    (род. в 1863 г.). В 1884 г. Павлов был студентом IV курса Горного
    института в Петербурге и прибыл на Юзовский металлургический завод на
    практику.
    (М.А. Павлов, акад., Воспоминания металлурга, ч. первая и вторая,
    Металлургиздаг, М. 1943, стр. 71-75, 76 и 5-6.)
    "На следующее лето (1884 год), я отправился на юг, чтобы ознакомиться
    с шахтами и, главное, с металлургическим заводом.
    Пробыв некоторое время на Корсунской каменноугольной и на Брянской
    соляной копях, а затем на соляных варницах в Славянске и составив
    отчет о посещении этих предприятий, я направился в Юзовку, на
    Юзовский металлургический завод, в то время единственный на юге
    России (не считая Сулинского, обычно не работавшего регулярно).
    Я уже выбрал себе специальность, решив стать металлургом, составлял
    руководство по металлургии по лекциям проф. Иосса (1), но еще ни разу
    не видел ни одного металлургического завода, ни разу не видел ни
    одной доменной печи. Понятно волнение, с каким я подходил к заводу
    Юза.
    Оказалось, что прежде всего надо найти квартиру. На заводе не было
    помещения, которое могло бы быть предоставлено студенту. Заводская
    администрация была далека от желания помогать студентам, она чуралась
    их, но так как Юз получал субсидию от русского правительства за
    рельсы, считалось неудобным не допускать студентов на завод.
    Жилище я нашел очень легко. Рабочие охотно предлагали угол в своем
    помещении за ничтожную плату. Я очень хорошо устроился в одной
    рабочей семье. Питалась она не хуже, чем петербургские студенты; за
    30 копеек я получал обед и был вполне доволен ежедневным борщом и
    вареным мясом из этого борща.
    Теперь, когда я приезжаю на завод бывший Юза, - он называется
    Сталинским, - я всегда невольно говорю, что там не осталось ничего от
    того завода, который я когда-то видел. Две маленькие доменные печи
    стояли с открытыми колошниками, газ свободно выходил в атмосферу и
    горел. Трудно поверить, что в то время могло существовать такое
    примитивное устройство на недавно выстроенном иностранном заводе. В
    Англии, на родине коксового доменного производства, в то время было
    много устарелых заводов, отставших лет на 50 от металлургической
    техники, - и вот такой-то завод англичане устроили у нас. Быть может,
    Юз виноват здесь только отчасти. Дело в том, что ему пришлось везти
    заводское оборудование не по железной дороге, которых в начале
    семидесятых годов на Украине не было, а на волах. Очень тяжелые и
    массивные конструкции перевезти было невозможно. Немыслимо, в
    частности, заставить волов тащить мощную воздуходувку, у которой один
    цилиндр весит больше сотни пудов. Следовало придумать более легкую
    воздуходувную машину, которую можно было бы перевезти в Донбасс на
    волах. Английские специалисты построили такую машину, которая при
    сравительно небольшом весе и малых размерах может дать нужное
    количество дутья при значительном числе оборотов. Однако, даже
    работая с предельной нагрузкой, так что все кругом дребезжало и
    тряслось, такая машина оказывалась слабой и давала мало дутья в
    доменную печь. Поэтому доменные печи Юзовки имели небольшую
    производительность.
    Рядом с доменной печью стояла передельная фабрика, освещавшая ночью
    всю окрестность пламенем, которое вырывалось из труб. Хотя англичанин
    Юз и знал о бессемеровском и мартеновском процессах, уже введенных в
    производство стали, но начал с постройки пудлинговых печей,
    изобретенных еще в конце XVIII века.
    Юз обязался построить завод и затем выпускать рельсы, причем за
    каждый пуд готовых рельсов, прокатанных в. России, правительство
    уплачивало заводчику особую премию, независимо от продажной цены
    рельсов. Скоро обнаружилось, что катать рельсы из пудлингового
    железа, получаемого в небольших кусках, нелепо (хотя это делалось).
    Стали спешно возводить мартеновские печи. При мне они частью уже
    действовали, частью строились.
    Практику на заводе Юза проходили лишь двое студентов нашего курса - я
    и Грум-Гржимайло, но побывали мы в Юзовке в разное время. Когда я
    приехал, его уже не было. Я упоминаю об этом потому, что на заводе
    мне постоянно говорили о нем, рассказывали, что он делал то-то и
    то-то, причем отзывались о нем с большим уважением. Он особенно
    прославился своим поведенеем на постройке мартеновской печи.
    Англичане не дали ему чертежа печи, и он тогда стал лазить в
    строящуюся печь, проникал во все тесные каналы, измерял, записывал и
    в конце концов сделал свой собственный чертеж.
    Такое отношение к студентам было очень характерно для Юзовского
    завода. Оно сохранилось здесь на долгие годы. Когда я был профессором
    в Екатеринославе, в Юзовку поехал на практику один из моих учеников.
    Между прочим, я предложил ему привезти калибровку валков на рельсы.
    Приехав, он попросил у заведующего производством (англичанина) дать
    ему калибровку. Заведующий посмотрел на студента с удивлением:
    - Калибровку? Мою калибровку?
    - Да, будьте любезны.
    - Неужели вы думаете, что кто-нибудь даст вам калибровку?
    - Разве это секрет?
    - Не знаю, но свою калибровку я вам не дам.
    - Но я должен представить отчет. Как же мне быть?
    Англичанин подумал и сказал:
    - Я не могу вам запретить смотреть на валки. Вот они лежат на складе.
    Пожалуйста, снимайте с них размеры, а чертежа я вам не дам.
    И вот мой студент с воловьим терпением и усердием принялся снимать
    размеры ручьев на валках. Он затратил много дней для того, чтобы
    сделать чертеж, который мог получить в конторе.
    Вернувшись, он с величайшей гордостью положил передо мной этот
    чертеж.
    - Вот, Михаил Александрович, удалось привезти калибры Юзовского
    завода.
    - Чего ж тут особенного?
    - Это у них секрет.
    - Какой тут секрет? Мне дал эту калибровку инспектор по приемке
    рельсов, инж. Лебединский.
    Подобная же история случилась и с Грум-Гржимайло. Как можно дать
    чертеж мартеновской печи?! Его составляли в Англии, за него платили
    деньги. Но измерять - пожалуйста, мы не имеем права запретить это
    студенту.
    Ждали, что и я последую приему Грум-Гржимайло. Но у меня были
    несколько другие интересы. Самым непонятным для меня, как, впрочем, и
    для многих металлургов, было доменное производство. Меня влекло туда.
    Впрочем, сначала я занялся пудлинговым производством, которое я видел
    уже раньше, на Путиловском заводе. Уже там меля заинтересовала эта
    работа: загрузка чугуна в печи, помешивание его, накатка криц, выдача
    и обжатие криц под молотом. Это - варварски тяжелая и
    малопроизводительная работа. Уже в то время она была оставлена или
    замирала на многих заводах. Имея некоторое представление по
    Путиловскому заводу о пудлинговом производстве, я прежде всего стал
    ходить в пудлинговый цех. Рабочие встречали меня очень приветливо. Я
    записывал длительность разных периодов работы. Рабочие видели, что я
    изучаю процесс, и всячески старались мне помочь своими объяснениями,
    но постоянно отвлекались в сторону. Им хотелось поговорить со мной,
    как с посторонним человеком, о своем деле.
    Все юзовские рабочие были русскими, а мастера - иностранцами. И
    постоянной темой их разговора со мной было то, что мастер-иностранец
    один зарабатывает больше, чем все рабочие пудлингового цеха вместе
    взятые.
    - Почему это? - спрашивали они, - разве это справедливо?
    Я ответил, что у нас, вероятно, нельзя найти людей, которые умели бы
    делать пудлинговый металл или захотели работать в Юзовке, а кроме
    того, хозяева здесь англичане, и они, естественно, хотят иметь на
    заводе своих мастеров.
    - Что вы говорите? - отвечали рабочие. - Разве у нас в России не
    найдется людей, которые могли бы заниматься этим делом? Такие люди
    есть, но их сюда не пускают. На Урале двести лет делают железо и
    делают лучше, чем здесь. Почему этих людей не выписывают сюда? Почему
    такое дело отдали англичанам?
    Я не знал, что ответить. Но наши беседы постоянно съезжали на
    подобные вопросы; рабочие не могли помириться с этой национальной
    обидой.
    Кроме пудлингования, следовало ознакомиться с прокаткой рельсов.
    Рельсопрокатным цехом заведывал бельгиец. В институте я подучился
    французскому языку и набрался смелости заговорить с ним
    по-французски. Бельгиец очень обрадовался, что может поговорить со
    мной. Он пригласил меня к себе, угостил чаем, закуской, и все это для
    того, чтобы, перейдя на русский язык, похвастать: какой де он хороший
    прокатчик и почему Юзы его держат. Он терпеть не мог англичан и
    своего хозяина.
    - Но они мне платят большие деньги, - говорил он, - поэтому я на них
    работаю. Я им необходим; без меня у них дело не пойдет.
    Затем он продолжал:
    - А вы заметили; какой скверный они делают металл? Вы видели, сколько
    мы сегодня вырезали?
    - Да, видел, но не знаю, что это значит.
    - Это значит, что в нашем металле много фосфора и поэтому он рвется.
    То место, которое рвется, вырезают под молотом, а потом прокатывают
    (замечу в скобках, что эту редкую операцию я видел только на заводе
    Юза и нигде в другом месте).
    Я слушал его очень внимательно, а потом, позволил себе заметить:
    - Эту рвань делает сера.
    - Не сера, а фосфор, - отвечал он. - Все ругают этот фосфор, потому
    что он рвет железо.
    Этот хвастливый мастер, оказывается, не знал, что сера делает железо
    красноломким. Он говорил:
    - Мало иметь металл. Надо уметь сделать дырочку, через которую будет
    идти железо, чтобы получился готовый рельс. Этого никто не умеет,
    никто здесь не знает. У меня есть калибры, но я вам их не покажу, я
    их никому не покажу, потому что только за это мне Юз и платит деньги.
    Я один знаю то, чего никто здесь не знает.
    В цехе, где катали обыкновенное "торговое" железо, мастером был
    немец, тоже очень разговорчивый человек. Он жил рядом с рабочим, у
    которого я поселился, и однажды пригласил меня "выпивать стакан пив".
    Я пошел к нему, но извинился, что не пью пива.
    - Ну, немножко?
    - Немножко можно.
    Он тоже хвастал, что знает калибровку. Изрядно выпив, он сказал:
    - У меня дома есть "шаблон", хотите вам покажу?
    - Покажите.
    Он достал несколько железных пластинок и с торжеством показал их мне.
    Я спросил:
    - Чего же тут особенного?
    - Особенного? Видите - вырезана железка? по этой железке я делаю
    канавку на валике, и у меня выходит сорт. Если я это спрячу - никто
    не сможет сделать. Никто этого не знает в заводе.
    Таковы были эти иностранные "деятели" нашей южной металлургии -
    совершенно невежественные, знавшие лишь свои шаблоны, кормившиеся
    этими "секретами". Каждый студент мог раскрыть эти "секреты" без
    особого труда. Ведь процесс прокатки отлично виден, доступен точному
    наблюдению. Тут же, на складе, лежат валки с ручьями, которые можно
    измерить и вычертить, узнав, таким образом, секрет пресловутой
    "калибровки"...
    ... Я уже рассказывал в своем введении о разговоре с Иваном Юзом (1),
    который работал химиком в лаборатории. Он анализировал там сталь и
    определял содержание железа в руде.
    Он принимал меня любезно, говорил довольно хорошо по-русски, и мы
    иногда беседовали о его работе.
    Однажды я смотрел, как он определял железо в руде. Я знал метод, по
    которому он работал, но знал и другой - лучший.
    Когда он закончил анализ, я спросил:
    (1) Этот рассказ из введения помещен ниже после (***).
    - Почему вы не титруете способом Маргерита?
    Он ответил:
    - Я не знаю, что такое Маргерит.
    - Я вам объясню.
    - А зачем мне это надо?
    - Потому что способ Маргерита лучше. Анализ производится быстрее и
    точнее.
    На это он сказал:
    - Я учился в лаборатории у доктора Перси. Вы знаете, кто такой Перси?
    - Отлично знаю. У него есть руководство по металлургии чугуна; оно
    переведено на русский язык.
    - У него в Лондоне есть лаборатория. Я работал в этой лаборатории. Я
    работаю так, как работает Перси. Лучше Перси я работать не хочу.
    Я хотел показать титрования по Маргериту, но Иван Юз отказался даже
    посмотреть, как я буду делать.
    Я был в Англии и был в Америке, и мне там часто вспоминалась эта
    фраза Юза: "Лучше, чем Перси, я работать не хочу". Англичане всегда
    так говорят:
    "Я работаю на таком-то заводе, меня учил такой-то, лучше его я не
    хочу работать". Или: "Мы много лет получаем на этих печах прекрасные
    результаты; нам не надо лучших".
    Почему "не надо", неизвестно...
        *    *    *
    Почти шестьдесят лет назад, в 1884 году, я впервые увидел - не на
    чертеже, а в натуре - доменную печь. Это было на юге России, на
    заводе Юза (теперь завод им. Сталина), куда я, студент Горного
    института, приехал на последнюю летнюю практику.
    Я бродил вокруг нее - этой приземистой каменной башни,, одетой в
    сплошной железный кожух, с открытым устьем наверху, через которое
    выбивалось пламя, - и не находил никого, кто бы мог мне дать
    какие-либо объяснения, касающиеся работы печи. Я заходил в химическую
    лабораторию завода, которая помещалась у доменных печей, и встречался
    там с младшим сыном старого Юза - Иваном Юзом, который исполнял
    обязанности химика. Он был достаточно любезен, чтоб допускать меня в
    лабораторию и отвечать на мои вопросы; он уж говорил, хотя и плохо,
    по-русски.
    О доменной печи он не мог чего-либо рассказать мне. "Даже самый
    лучший мастер, - говорил он, - не сможет объяснить, почему вчера у
    него домна дала хороший чугун, а сегодня плохой. Управление доменной
    печью - искусство; оно приобретается долгими годами практики,
    передается в Англии от отца к сыну; многого в нем объяснить нельзя".
    Приблизительно то же говорили нам о доменной плавке и на лекциях в
    Горном институте.
    Однажды Иван Юз спросил меня:
    - Что вы все время ходите в доменный цех? Неужели вам нравится
    доменное дело?
    - Да, нравится.
    - Чем? Почему?
    - Потому что другие его не понимают и не любят.
    - Как так?
    - Да так. Вы же сами говорили, что никто, - ни один инженер, ни один
    мастер, ни один профессор, - не понимает, что делается в доменной
    печи. А ведь ею надо управлять!
    - Но ведь не вы же будете этим заниматься?
    - А почему не я?
    Он посмотрел на меня и улыбнулся. Но ответил вежливо:
    - Это довольно трудное дело.
    - Да, это трудное дело, - согласился я.
    Много лет спустя, уже будучи профессором, я опять встретился с Иваном
    Юзом. Я напомнил ему, при каких условиях мы познакомились. Он
    вспомнил меня, и мы разговорились о заводе. О том, что переменилось с
    тех пор в Юзовке.
    "Теперь во всех цехах, - сказал Иван Юз, - у нас служат русские
    инженеры, но только не в доменном цехе. Мы считаем, профессор, что
    доменную печь нельзя доверить русским".
    На этот раз улыбнулся я. В это время уже многие русские инженеры, в
    том числе и я, доказали, что могут самостоятельно нести коксовые
    доменные печи, что они справляются с трудностями доменной плавки
    лучше иностранных мастеров, работавших в России."
------------
Стало быть, если бы не волы Александр III и К(лики) представителям
К(оварного)А(льбиона) не удалось бы ввести-ввезти "много устарелых
заводов, отставших лет на 50 от металлургической
техники"!!
------------
[1] Витте С.Ю. "Избранные воспоминания. 1849-1911 гг.", Москва, "Мысль",
1991
[2] "Хрестоматия по истории СССР", т. 3, Л., 1952