ХОДАТАЙСТВО об исключении доказательств

Последний раз на заседании 19 января этого года я просил суд исключить из числа доказательств обвинения заключения экспертиз: Заключение лингвистической судебной экспертизы № 3/477 от 5 октября 2007г. и Заключение лингвистической судебной экспертизы №3/503 от 5 октября 2007г., (на л.д. 58-69 и л.д. 78-90 (Т.2)), выполненных экспертом И.В. Огорелковым, – поскольку эти доказательства являются недопустимыми. То же самое просил и мой адвокат в отношении заключения дополнительной лингвистической экспертизы эксперта Коршикова №3/334 от 29.07.2008 г.

Суд отказал по следующим мотивам: «Все 3 заключения эксперта выполнены экспертами-лингвистами, имеющими большой стаж экспертной деятельности. Сами заключения экспертов полностью соответствуют требованиям ст.204 УПК РФ, в частности в них содержится перечень поставленных перед экспертом вопросов, исследовательская часть и выводы, а также перечень представленных материалов и используемой литературы, эксперты предупреждены об уголовной ответственности по ст.307 УК РФ. Юридических выводов в указанных заключениях эксперта суд не усматривает».

30 января суд вызвал на заседание специалиста – ведущего специалиста России в области судебной психологии со стажем в 27 лет, доктора психологических наук, профессора. Сафуанова Ф.С. Расшифровка аудиозаписи его опроса в интересующем нас месте сообщает следующее.

«Судья. У нас ряд экспертиз был назначен как комплексные психолингвистические экспертизы, однако ответы даны чистыми лингвистами. Я зачитываю вопросы. Ответьте, относятся ли эти вопросы к экспертам-психологам.

Вопрос первый. (Начинает читать, прерывается, передаёт дело специалисту и предлагает ему самому читать).

Специалист. Вопрос первый. Содержится ли в тексте представленного на исследование документа информация являющаяся призывами к планированию, организации, подготовке к совершению действий, направленных на насильственное изменение основ конституционного строя и т.д… Могу я не полностью зачитывать? Первый вопрос мне понятен. Тут перечислены признаки соответствующие статьям уголовного кодекса. В принципе этот вопрос не к психологам, а к лингвистам, но с другой стороны хочу заметить, что вопросы, направленные к экспертам, не должны содержать явно правовые понятия, которые повторяют позиции статьи соответствующего УК. Потому, что это правовые понятия, и эксперт, будь он психолог или лингвист, просто не имеет специальных знаний, чтобы определить, что такое планирование, организация, подготовка и т.д. и т.д., что такое незаконное формирование.
Судья. То есть это лингвистический вопрос?
Специалист. Лингвистический, но, на мой взгляд, он выходит, кроме понятия призыв – к чему призывает? - за пределы знаний лингвиста.

Вопрос второй. Содержится ли в тексте представленного на исследование документа информация направленная на возбуждение ненависти или вражды, на унижение достоинства человека или группы лиц по признакам пола, расы, унижение национального достоинства и т.д… Аналогичное замечание, что понятие возбуждение ненависти или вражды и нарушение прав и свобод. Здесь, как показывают психолингвистические исследования, экспертам надо переформулировать вопрос в понятиях, которые доступны пониманию экспертов. Примерно такого типа вопросы содержаться в книге Ратинова.

Судья. А как переформулировать?
Специалист. Здесь обычно формулируют: использование информации или средств контекста направленные на формирование негативного оценочного отношения к представителям больших социальных групп типа нации, расы, пола, национальности или призывающие к действиям, направленные на формирование отношения или побуждения.
Поскольку здесь информация, то компетентно будет: содержатся ли в информации средства вербальные, изобразительные которые содержат негативные эмоциональные оценки или негативные установки в отношении какой либо группы.
Далее …тут два вопроса …
Мухин: Это идентичные, повтор вопросов на сайте.
Судья: В другом томе, 4-ом. (передаёт).
Специалист. Содержит ли заглавие статьи «Смерть России», опубликованной тогда-то, публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности.
Аналогичное замечание. Потому, что вопрос содержит фактически диспозиции статьи 280 сформулированной в правовых понятиях. Это то, что должен определить суд.
Судья. А как тогда его более корректно поставить?
Специалист. Точно также. Заглавие не знаю, а суть такая же: формируется ли отрицательное отношение, формируется ли побуждение различным лицам. Конкретно эти действия будут квалифицированы в правовых понятиях экспертами в правовых областях.
Это всё?
Судья. По экспертизам всё. Теперь ходатайство подсудимого в постановке вопросов. Держите».

Далее, в ходе опроса специалиста, к юридической направленности вопросов следствия вернулся и уточнил этот момент адвокат. Но начал задавать вопросы суд.

«Судья. У меня есть ещё к Вам… Те вопросы, которые были поставлены следователем для заключения экспертов. Они не дублируются по своей сути вопросами подсудимого?
Специалист: Нет. Во-первых, насколько я понимаю, там, Вы говорите, назначена была комплексная экспертиза, а предмета исследования для психолога не было. В принципе, так скажем, не дублируются, но то, что имелось в виду в тех вопросах, здесь более корректно, и в пределах компетенции экспертов сформулировано по смыслу.
Судья. То есть, то же самое, что имел в виду следователь, получается?
Специалист: Я не знаю, что следователь имел в виду, но по направленности, по сути вопроса, да, здесь это просто грамотно сформулировано, но с учётом коррекции, которую я заявил здесь.
Адвокат. Вы только что говорили, когда исследовали вопросы на трёх первых экспертизах, по многим вопросам, прямо сказали, все вопросы касаются права, поэтому некорректны. Так Вы сказали? А вот по вопросам, предложенным для экспертизы защитой, Вы сказали, что все вопросы корректнее для лингвистов и психологов. В то же время, сейчас, на вопрос суда говорите, что они почти дублируются. Как дублируются? Там вопросы права!
Специалист: Не по содержанию, а по направленности, для чего эти вопросы задаются. Там они сформулированы…
Адвокат. По направленности? Вы как психолог говорите о направленности? Вы увидели направленность одну и ту же?
Специалист: Я как эксперт могу сказать, что все вопросы задаются о тех явлениях, к которым у специалистов претензии, которые имеют определённое юридическое значение, определённые правовые мотивы...
Там я увидел направленность на юридическое значение, но сформулированы вопросы так, что эксперт выходит явно за свою компетенцию. Здесь я вижу юридическое значение данных вопросов и соответствующих правовых последствий, но они сформулированы в рамках их компетенции».

И, наконец, в конце опроса специалиста к юридической направленности вопросов следователя, вновь вернулся суд.

«Судья. Ещё вопросы?
Прокурор. Нет вопросов.
Судья. Ещё раз спрошу - вот те вопросы, поставленные следователем, определить для экспертизы. Они правовые. Да?
Специалист. Да.
Судья. Они к компетенции психолога относятся? Или это лингвистические вопросы?
Специалист. В той части, в которой они не правовые, они относятся к компетенции лингвистов».

Итак, дважды суд и один раз адвокат задали специалисту вопрос о том, являются ли вопросы, поставленные следствием перед лингвистами, вопросами права, и специалист это подтвердил. Вообще-то, этот факт был и так понятен, поскольку и вопросы, и ответы лингвистов дословно совпадали с диспозициями соответствующих статей закона. Поскольку законы изучает наука юриспруденция, то единственными специалистами по ответам на эти вопросы являются только юристы, а право отвечать на них предоставлено только юристам особого рода – судьям, да и то, после исполнения судьями особой процедуры – слушания дела.

В экспертных заключениях Огорелкова № 3/477 и №3/503 от 5 октября 2007г., и Коршикова №3/334 от 29.07.2008 г. эти лингвисты ответили на вопросы следователя, поставленные прямо диспозициями части 1 статьи 1 «Закона о противодействии экстремистской деятельности, то есть, лингвистам были поставлены юридические вопросы. И эксперт с 15-летним стажем Т.Н. Секераж также разъяснила суду в своем заключении (Т.5 л.д. 43): «Трактовка экстремистской деятельности дана в ч. 1 ст. 1 Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности» № 114-ФЗ от 25.07.2002. Все содержащиеся в трактовке понятия обозначают деяния и являются юридическими, их квалификация в компетенцию эксперта не входит».

Таким образом, элементарной логикой и пояснениями двух опытнейших государственных экспертов, с которыми подсудимый даже не знаком, безусловно доказано, что имеющиеся в деле лингвистические экспертизы являются недопустимыми доказательствами.
После этого вывода, мне полагается обратиться к суду с соответствующей просьбой, однако, Ваша честь, должен сказать, что чем больше я вникаю в это дело, тем, зачастую перестаю жалеть о том, что его против меня возбудили, поскольку при его слушании вскрывается масса интересных моментов. Поясню.

Все сказанное выше является процессуальным нарушением при получении экспертиз, но повлекли ли эти нарушения за собой неправильные выводы экспертиз? Закон утверждает безапелляционно – да, раз нарушен законный процесс получения результата, то не получен и законный результат! Но кто это проверял? А если это утверждение проверить нам, то есть, не просто признать экспертизы недопустимыми доказательствами, а проверить, к чему их недопустимость привела? Проверить это можно следственным экспериментом.

Так вот, хотел этого суд или не хотел, но он провел такой следственный эксперимент, причем блестящий, классический, который, думаю, трудно было бы провести, если бы он был задуман специально. Ценность этого эксперимента в том, что все его участники даже не догадывались, что участвуют в нем. И в ходе этого эксперимента разрешился вопрос, как неточность постановки вопросов экспертам влияет на результаты судебных экспертиз.

Исследуемым в эксперименте объектом выступили эксперты-лингвисты Огорелков и Коршиков. Но прежде, чем обсуждать влияние правильно поставленных вопросов на результаты экспертизы, нам нужно убедиться, что наш объект исследования оставался постоянным в ходе эксперимента, то есть, убедиться, что изменение результатов экспертиз действительно вызвано заменой неточных вопросов точными, а не изменением самого объекта исследования.

У нас лингвистические экспертизы проводили одни и те же эксперты и с этим у нас формально все в порядке. Однако я неоднократно говорил, что эти эксперты бесчестны уже в том, что отвечали на вопросы права, хотя обязаны были отказаться на них отвечать. Так вот, может быть, к этой последней экспертизе их моральный облик изменился, и у экспертов заговорила совесть?
Нет, бояться этого не стоит, с этим у них все в порядке – они такие же, как и были. Докажу это.

Суд поставил психологам и лингвистам первый вопрос: «Какова смысловая направленность текста и заголовка «Смерть России!», опубликованного в газете «Дуэль» № 27 (475) от 04.07.2006 г.?».

Вообще-то, то, о чем я сейчас скажу, и так понятно любому, для кого русский язык является родным, но я воспользуюсь «Современным толковым словарем русского языка», изданным Институтом лингвистических исследований Российской академии наук в 2004 году, хотя при этом повторю эксперта Секераж, которая сделала точно такой же вывод, но другими словами.

Есть в русском языке слово «содержание», применительно к текстам, это «то, что повествуется, что излагается». Но есть в русском языке и слово «смысл», применительно к текстам оно имеет два значения. Первое - это «внутренне логическое содержание». То есть, если просто содержание текста отвечает на вопрос «что написано?», скажем, «написано про Ваньку и Маньку», то смысл текста отвечает на вопрос «о чем написано?», скажем, «о взаимоотношениях Ваньки и Маньки». Но есть и второе значение слова «смысл» - это цель, которую преследовал автор, написав данный текст. То есть, это то, что отвечает на вопрос «зачем автор писал?», скажем, «хотел показать, что Ванька любит Маньку».

Суд своим первым вопросом спрашивал о втором значении слова «смысл» – о цели, с какой материал писался. Почему вопрос именно об этом? Можно сказать, потому, что я так сформулировал вопрос, но, на самом деле, я ведь этот вопрос переписал из указаний Генпрокуратуры. А Генпрокуратура, почему требует определить цель или, другим словом, умысел того, о чем написано? Потому, что согласно статье 29 Конституции РФ, преступным является не текст - не слова, а человек, который ведет агитацию и пропаганду, а эта его деятельность должна иметь умысел. Поэтому вопрос о смысловой направленности ставится, во-первых, с целью определить наличие преступного умысла у того, кто написал данный текст.

Во-вторых, ответ на вопрос о смысловой направленности, сразу же классифицирует материал, занося его либо в класс пропагандистских материалов, либо в класс просто информационных материалов. Напомню требования Генпрокуратуры: «От информации, возбуждающей вражду, следует отличать констатацию фактов. Последняя не несет никакого отрицательного «эмоционального заряда» и не направлена на формирование негативной установки».

Возникает вопрос, а может суд недостаточно внятно спросил экспертов о том, что ему от экспертизы нужна цель, с какой написана статья?
Нет, суд не просто спросил о целевом смысле статьи, что уже было бы понятно любому грамотному человеку, суд в своем вопросе применил оборот «смысловая направленность», а «направленность», это «целенаправленная сосредоточенность на чем либо мыслей». То есть, в своем вопросе суд применил тавтологию, соединив вместе два слова, в основе которых стоит одно и то же понятие «цель».

Поэтому понять суд как-то иначе, чем он спросил, было невозможно не только лингвистам, но и простому человеку.
А теперь посмотрите, как на этот, абсолютно четко заданный вопрос, отвечают лингвисты Огорелков и Коршиков. Страницу 6 своей части заключения (л.д. 28) они начинают разъяснением:

«1. Рассмотрим вопрос о смысловой направленности текста и заголовка «Смерть России!», опубликованного в газете «Дуэль» №27 (475) от 04.07.2006 г.
Прежде чем ответить на поставленный вопрос, поясним, как он понимается экспертами:
Каково основное содержание (суть, идеи), выражаемое текстом статьи «Смерть России!» и ее заголовком, опубликованным в газете «Дуэль» №27 (475) от 04.07.2006 г.?»

Но содержание, суть и идеи – это не цель, с которой написана статья. Как видите, суд абсолютно ясно задал вопрос об умысле, с которым была написана статья, а лингвисты самостоятельно изменили вопрос и решили рассказать суду содержание статьи. Можно найти объяснение, не вызывающее сомнений в честности экспертов, почему они это сделали? Почему отказались отвечать на вопрос суда?

А ко времени написания выводов, эксперты уже полностью расслабились, уже забыли даже про суть и идеи статьи, и сообщают (л.д. 38): «1. Смысловая направленность (основное содержание) текста (статьи) под заголовком «Смерть России!»…».

По факту этого самовольного изменения вопроса получается, что лингвисты поняли вопрос суда о смысловой направленности текста так, что суд, дескать, не способен прочесть самостоятельно газетную статью и только поэтому запросил экспертов рассказать ему содержание статьи. Типа кто-нибудь рассказ экспертов о содержании статьи суду зачитает, вот суд и будет в курсе дела, о чем статья.

Я пока не буду говорить о причине, по которой эксперты подтасовали вопрос и подсовывают суду краткий рассказ о содержании статьи, вместо запрошенного судом вывода, о ее смысловой направленности, но я прошу суд обратить внимание на то, что добросовестным заблуждением сразу двух лингвистов, такую подмену вопроса, заданного судом, не объяснить.

Но это далеко не все мошенничество этих лингвистов, я тут просто не найду другого подходящего слова. Я знаю, что мошенничество относится к сфере экономических преступлений, но тут налицо обман и злоупотребление доверием суда.
В начале экспертизы эксперт должен описать объект экспертизы. Давайте для примера возьмем то, как описал статью эксперт-психолог Т.Н. Секераж (л.д. 41), причем, к психологии это описание не имеет отношения – так опишет этот материал любой читатель.

«Исследуемый материал (текст) состоит из следующих трёх частей.
Первая. О матери (Начинается со слов Я прочитал о себе и своей матери опус некоего Б.П. Гаврилко, кончается словами Россия должна быть разрушена! СМЕРТЬ РОССИИ! Подписано А.В. Дубров, Вена).
Вторая. Вопрос (содержит обращение читателя к Мухину, подписано маку, makv@yandex.ru, начинается со слов Уважаемый Юрий Игнатьевич! Пожалуйста, объясните, что это значит?, завершается словами ...навсегда останется высеченной золотыми буквами в памяти всех свободолюбивых народов мира.)
Третья. От Ю.И. Мухина. Объясняю. Это у нас такой корреспондент в Вене.
Иными словами, материал под заголовком «Смерть России!» содержит статью Дуброва «О матери», вопрос читателя и цитату, взятую им с сайта «Кавказ-центр», а так же комментарий редактора Мухина Ю.И.
Заголовки разделов «О матери» и «Вопрос» имеют одинаковый формат, что существенно снижает вероятность восприятия читателем «О матери» в качестве подзаголовка всего материала. На это указывает и его расположение. О единстве всех трёх частей материала свидетельствуют особенности их размещения и оформления на газетной полосе. Такое расположение материала способствует его целостному восприятию - как единого целого, части которого взаимосвязаны».

Суд имеет возможность сам обозреть этот материал и убедиться, что психолог описала его коротко, но очень точно. А вот, как описывают этот же материал два лингвиста.

«Статья «Смерть России» в газете «Дуэль» №27 (475) от 04.07.2006 г. составлена в публицистическом стиле в жанре открытого письма от имени А.В. Дуброва, написанного в ответ на публикацию в другом номере этой же газеты «Дуэль» статьи Б.П. Гаврилко, затрагивающей А.В. Дуброва. Статья имеет подзаголовок «О матери»».

Остановим их описание и снова прочтем в «Современном словаре русского языка», что «подзаголовок» - это «дополнительный, второй заголовок под основным». Прошу суд снова обозреть материал «Смерть России!», чтобы убедиться, что заголовок опровержения Дуброва «О матери» находится не под основным заголовком, а слева и выше, а поскольку мы читаем слева направо и сверху вниз, то его невозможно спутать с подзаголовком всего материала. То есть, лингвисты лгут прямо в глаза суду.

Но продолжим их описание исследуемого материала (л.д. 28).
«Композиционно статью можно разделить на две части.
В первой части статьи, начинающейся со слов «Я прочитал о себе и своей матери опус некоего Б.П. Гаврилко...» и заканчивающейся словами «У меня нет ни единой капли еврейской крови!», автор опровергает сведения о своей еврейской национальности, распространенные Б.П. Гаврилко, считая их ложными. В данной части содержится информация биографического характера о происхождении автора и об обстоятельствах его эмиграции. Упор делается на национальный аспект этой информации.
Во второй части статьи, начинающейся со слов «А по большому счету...» и заканчивающейся словами «СМЕРТЬ РОССИИ!», автор дает негативную оценку политической ситуации в России, которую он именует еврейским государством, и призывает к его полному уничтожению (подробно об этом см. ниже по тексту в п. 2 настоящей исследовательской части).
Несмотря на относительную автономность двух частей статьи, в первой части содержатся высказывания, являющиеся предпосылками тезисов второй части. Автор выражает в первой части статьи свое негативное отношение к лицам еврейской национальности и указывает на еврейский характер власти в России в лице Путина. Обоснуем последний тезис».
И все.

Описание статьи «Смерть России!» лингвистами на этом закончено. Нет ни слова о том, что в этом материале есть еще и статья под заголовком «Вопрос», есть еще и резюме главного редактора. Об этих материалах во всем экспертном заключении лингвистов не упоминается ни разу! Но ведь суд в Постановлении требовал провести экспертизу всего материала «Смерть России!» и заголовка ко всей этой подборке материалов, а не только статьи-опровержения Дуброва «О матери». Эксперты не могли не понимать, что требовал от них суд, они наверняка понимали, что эта их ложь элементарно разоблачается, но цинично лгут в глаза суду.

Смотрите. Вот они в процитированном описании статьи утверждают: «Во второй части статьи, начинающейся со слов «А по большому счету...» и заканчивающейся словами «СМЕРТЬ РОССИИ!», автор дает негативную оценку…». Но суд может обозреть материал и убедиться, что вторая половина статьи «Смерть России!» (как бы не делить эту статью на две части) заканчивается словами «От Ю.И. Мухина. Объясняю. Это у нас такой корреспондент в Вене».
И вот из такой откровенной лжи у Огорелкова и Коршикова состоит вся исследовательская часть заключения. Ну, еще пример.

Вот они на л.д. 29 пишут: «Подзаголовок статьи «О матери» может быть отнесен к первой части текста, а основной заголовок «Смерть России!» полностью отражает смысловую направленность второй части текста».

Ваша честь, позволю себе пошутить: Вам, наверное, приходилось читать книжку с заголовком «Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации». Правда, не только эта книжка, но и тексты всех российских законов, это классический случай текстов с заголовком и подзаголовком. Ввиду того, что из-за исключительной работоспособности нашей Думы, которая клепает новые законы и изменения к старым чуть ли не по сотне в год, подзаголовки законов стали очень длинными, поэтому я воспользуюсь обложкой УПК, имеющегося у меня. На ней дан заголовок «Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации» и подзаголовок «По состоянию на 1 сентября 2005 года». Как вы, Ваша честь, отнесетесь к человеку, который будет вам объяснять словами этих лингвистов, что подзаголовок «По состоянию на 1 сентября 2005 года» относится к первой половине текста УПК, а заголовок «Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации» «отражает смысловую направленность второй части текста»?

Или еще. Вот они отвечают на вопрос, о смысловой направленности заголовка: «Если рассматривать только краткое высказывание «Смерть России!» отдельно, то оно не поддается однозначной интерпретации. Формально в нем нельзя доказательно определить даже падеж, в котором стоит слово «Россия». Казалось бы, все ясно, и с заголовком можно закончить. Раз не ясно, в каком падеже стоит слово «Россия», следовательно, заголовок изначально ни к чему призвать не может, и смысловую направленность его нельзя определить.

Но это статью «Смерть России!» Огорелков и Коршиков не анализируют, вопреки заданию суда, а за заголовок они принимаются, засучив рукава, и продолжают: «Совсем иная ситуация, когда речь идет об анализе заголовка. Для такого анализа необходимо анализировать сам текст». Стоп! Как так? Зачем?? Где это и когда читатели, прочитав статью, приступают к анализу ее заголовка?

А вот когда, сообщают эксперты: «В частности, в теории и практике перевода с иностранных языков заголовок переводится в самом конце, после того как полностью разобрана смысловая направленность текста в целом». Ваша честь, это в каком же законе России уже сказано, что граждане России, прочитав статью в газете, обязаны перевести ее на государственный язык, надо понимать, Израиля? Ведь эксперты Огорелков и Коршиков уверяют суд, что граждане России уже обязаны переводить прочитанные статьи и особенно внимательно относиться к переводу их заголовка, для чего обязаны анализировать эти заголовки.

Энтузиазм экспертов понятен: эксперт Коршиков, после предупреждения его об ответственности за дачу заведомо ложного заключения, уже успел дать заключение, в котором сообщил суду, что заголовок «Смерть России!» призывает ко всем видам экстремисткой деятельности сразу. Теперь же, после того, как он прочел все материалы дела и увидел, что свидетель Борисова ткнула его фейсом об падежи слова «Россия», ему надо что-то делать – ему надо как-то выкручиваться от обвинения в даче заведомо ложного заключения. Но надо ли суду помогать ему в этом?

И такие примеры можно продолжать и продолжать, поскольку в таком духе исполнена вся исследовательская часть текста лингвистов Огорелкова и Коршикова. Можно твердо сказать, что эти люди с основанием или без основания надеются или даже уверены, что суд перенесет в приговор эту их лживую галиматью.

Я же прошу суд отметить выше сказанное, поскольку я не хочу загружать суд его повторением, когда буду заявлять отвод этим экспертам.
Сейчас же хочу отметить, что эксперты-лингвисты совершенно все те же, уровень их морали не изменился ни на миллиметр, вернее, ни на копейку – они честнее не стали. Поэтому в нашем следственном эксперименте объект исследования, безусловно, остается постоянным и на результаты последней экспертизы изменения человеческих качеств экспертов Огорелкова и Коршикова повлиять не могли.

Теперь надо разобрать вопрос, а не виноват ли сам суд – не изменил ли суд вопросы экспертам – не получилось ли так, что в свое время следствие ставило им одни вопросы, а теперь суд ставит другие?

В начале ходатайства я цитировал допрос эксперта Сафуанова, который на вопросы суда и адвоката пояснил, что в комплексной экспертизе лингвистам заданы те же самые вопросы, что им задавало и следствие, но только в категориях области знаний лингвистов: «Там я увидел направленность на юридическое значение, но сформулированы вопросы так, что эксперт выходит явно за свою компетенцию. Здесь я вижу юридическое значение данных вопросов и соответствующих правовых последствий, но они сформулированы в рамках их компетенции».

То есть, специалист Сафуанов обеспечил своей консультацией, чтобы в комплексной экспертизе экспертам были поставлены те же вопросы, что ставил и следователь, и для получения тех же ответов, но только теперь это стали вопросы из области знаний экспертов.

Как это делают эксперты, пояснила эксперт Сакераж: «Экспертным понятием, эквивалентным по содержанию юридическому понятию «возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни» является «формирование образа соответствующей социальной группы (нации, расы, религии), вызывающего у окружающих стойкое негативное эмоционально-смысловое отношение к ней и её членам и способствующего осуществлению в отношении них агрессивных действий»».

Поясню и на гипотетическом, упрощенном примере, что значит «эквивалентное понятие». Положим, что у нас в Уголовном кодексе движение на юг стало деянием, запрещенным законом под угрозой наказания. После этого нововведения, движение на юг станет предметом изучения науки юриспруденции, а вывод о том, двигался ли подсудимый на юг, имеет право делать только суд. И вот суд назначает астрономическую экспертизу, но астроном не имеет права делать вывод о том, что подсудимый двигался на юг, это теперь не входит в область изучения астрономии. Зато астроном может сделать вывод, что подсудимый двигался в направлении от Полярной звезды в направлении нахождения Солнца в полдень. А юридическими последствиями будет то, что суд сам сделает вывод, что подсудимый двигался на юг.

Или суд назначит комплексную астрономо-топографическую экспертизу, но и топограф не имеет права делать вывод, о движении подсудимого на юг, зато он может сделать вывод из своей области знаний - вывод о том, что подсудимый двигался от верхнего обреза топографической карты к нижнему. Поскольку нижний обрез карты это юг, то суд сам сделает вывод о движении подсудимого на юг.

И суд не имеет права ставить экспертам юридический вопрос – «двигался ли подсудимый на юг?», а обязан сформулировать вопрос в категориях области знаний астронома и топографа, к примеру, как по отношению к светилам двигался подсудимый. И как движение подсудимого было сориентировано на топографической карте?

То есть, и в первых трех экспертизах по моему делу, и в последней, вопросы лингвистам, на самом деле, ставились одни и те же!
Эти вопросы действительно были сдублированы, они действительно эквивалентны, но в последней экспертизе они были поставлены грамотно, то есть, так, что на них вправе был отвечать и эксперт-лингвист, и эксперт-психолог. И отвечать именно то, что суду нужно узнать.

Тут нам полезно остановиться и на вопросе, а, может, если лингвисту задать лингвистический вопрос, то он вообще ничего полезного суду не в состоянии будет ответить?

Давайте еще раз обратимся к расшифровке аудиозаписи опроса специалиста Ф.С. Сафуанова. Я начал задавать ему монотонный ряд вопросов, на которые он должен был отвечать отрицательно, я полагал, что он и на нужный мне вопрос ответит отрицательно, но этот специалист почти тридцать лет стоял перед судом не без последствий для своего опыта, он не дал провести себя мякине.

«Мухин. Теперь вопросы формального плана, которые здесь стоят, я обосновываю и доказываю.
1. Является ли предметом изучения психологии или социальной психологии изучение истории методов политических преобразований в государстве?
Специалист. Нет.
Мухин.
2. Является ли предметом изучения психологии или социальной психологии изучение способов конституционного устройства государства?
Специалист. Аналогично.
Мухин.
3. Является ли предметом изучения психологии или социальной психологии изучение способов подрыва государственной безопасности?
Специалист. Аналогично.
Мухин.
4. Является ли предметом изучения психологии или социальной психологии религиозного лексикона, традиций и особенностей имеющихся в мире религиозных верований?
Специалист. В принципе предметом социальной психологии могут быть особенности проявления людей в религиозных отношениях.
5. Является ли предметом изучения психологии или социальной психологии изучение вопросов права, т.е. юриспруденции?
Специалист. В той же мере, насколько эксперт-психолог должен представлять, для чего проводится экспертиза, каким образом, какое значение имеет…».

То есть, любой эксперт обязан быть знаком с той частью права, для которой делает экспертизы, должен быть знаком со статьями соответствующих законов, чтобы его выводы были максимально полезны следствию и суду. Поэтому, даже получив сугубо лингвистический вопрос, эксперт-лингвист обязан дать такой вывод, чтобы суд мог принять решение по вопросам конкретной статьи уголовного закона.
Прежде, чем продолжить эту мысль, отвлекусь.

Ваша честь, мы боялись результатов этой экспертизы. У нас уже достаточно опыта, чтобы знать, что представляют собой эксперты прокуратуры. В Замоскворецком суде по делу о признаний одной из публикаций экстремисткой, две (простая и комиссионная) экспертизы государственных экспертных организаций показали отсутствие экстремизма. Так суд по требованию прокурора даже не стал рассматривать выводов этих экспертиз, пока прокуратура не нашла суду еврейку, ведущую занятия в институте, в котором учатся только девушки, доказавшие свое еврейское происхождение. (У нас в Москве есть и такое учебное заведение, не имеющее аналогов ни у одной другой национальности многонациональной России).

Так вот, Гагаринская прокуратура нашла суду экспертшу, не имеющую ни дня стажа судебных экспертиз, не представившую не только документов об образовании, но и документов, удостоверяющих ее личность. Причем, эта еврейка даже не поняла, что за экспертизу она делает, и гордо сообщила, что она понимает свою задачу, как поиск признаков преступления по статье 282 УК РФ. После чего, всего за 30 тысяч государственных рублей нагородила десяток страниц галиматьи этих признаков. При этом, даже ее подпись на экспертном заключении не была никем заверена, даже предупреждение ее об уголовной ответственности не было заверено ни нотариусом, ни каким-либо учреждением. На должности, которую она назвала, работает человек с другой фамилией.

То есть, судом даже не было выяснено, существует ли в реальности такой человек? И суд проигнорировал заключение государственных экспертиз, все остальные доказательства, все наши ходатайства, и свое решение построил только на бумажке этой еврейки. Так, что еще мы должны ожидать от прокуратуры и судов, которые служат не России, а Израилю? И мы боялись.

Дело усугубляло то, что первый вопрос, поставленный судом экспертам, хотя и очень важный, но он дает эксперту простор для любых выдумок. Ну, вот увидит эксперт в материале «Смерть России!» отсосанную из пальца экстремистскую смысловую направленность статьи, и что с этого эксперта возьмешь, если суд и не попробует вникнуть в дело, а тут же за эту экстремистскую направленность ухватится?

То есть, поставленные судом комплексной экспертизе вопросы хороши только для честного эксперта, поэтому мы и боялись, что суд поручит эту экспертизу бесчестным. И суд оправдал все наши худшие ожидания – поручил экспертизу все тому же Институту криминалистики ЦСТ ФСБ, а начальник этого института поручил ее все тем же Огорелкову с Коршиковым.
Поясню, что я имел в виду, когда говорил о свободе экспертов для выдумок.

Положим, эксперт бы ответил, что целью написания статьи «Смерть России!» является силовое изъятие земли из частной собственности и передача ее государству. То есть, в этом ответе лингвиста не будет ни одного аспекта права, заложенного в статьи Уголовного кодекса и закона «О противодействии экстремисткой деятельности». Но суду останется открыть Конституцию РФ, найти статью 9 и в пункте 2 прочесть: «Земля и другие природные ресурсы могут находиться в частной, государственной, муниципальной и иных формах собственности». То есть, силовая отмена частной собственности на землю, является изменением положений статьи 9 Конституции, а статья 9 находится в Главе «Основы конституционного строя», следовательно, речь в статье идет о насильственном изменении основ конституционного строя. Суду останется только вписать это в приговор.

Или, к примеру, лингвисты, не используя ни единого положения из статей Уголовного кодекса и закона «О противодействии экстремисткой деятельности», могли написать, что целью статьи «Смерть России!» является ликвидация в армии института прапорщиков. Суд мог вызвать специалистами и экспертами любое количество офицеров или генералов, из числа служащих непосредственно в войсках, и те хором бы заявили суду, что прапорщики непосредственно обучают солдат и командуют ими в боевых линиях и боевых машинах. И ликвидация института прапорщиков будет тяжелейшим ударом по боевой способности Российской армии. Но подрыв боевой способности армии – это подрыв военной безопасности России, а военная безопасность – это составная часть государственной безопасности.

Или, к примеру, лингвисты, не используя ни единого положения из статей Уголовного кодекса и закона «О противодействии экстремисткой деятельности», могли написать, что целью статьи «Смерть России!» является перенос вины лобби Израиля в России, подкупившего органы государственной и судебной власти в России, на всех евреев России. Суд бы заглянул в Рекомендации Генпрокуратуры «Об использовании специальных познаний по делам и материалам о возбуждении национальной, расовой или религиозной вражды» и прочел, что в число основных признаков, характеризующих возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды с точки зрения общественной опасности, является «перенос различного рода негативных характеристик и пороков отдельных представителей на всю этническую или религиозную группу». Суду осталось бы только зафиксировать возбуждение национальной вражды.

А мне в обвинительном заключении как раз и вменяется в вину несуществующая вина Дуброва: «призывы к осуществлению деятельности по совершению действий, направленных на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыву безопасности Российской Федерации, возбуждение расовой, национальной и религиозной розни, связанной с насилием или призывами к насилию, унижение национального достоинства». И, напомню, Огорелков с Коршиковым уже подтвердив эту вину в трех экспертизах, в которых следствие ставило им вопросы права, а теперь имели полную возможность подтвердить эту вину и в этой, четвертой экспертизе.

Но, Ваша честь, они могли бы это сделать только при одном маленьком условии - если бы эта вина в статье «Смерть России!», была.

А теперь давайте поищем эту, ранее найденную Огорелковым и Коршиковым вину Дуброва в выводах их последней экспертизы.

Как я уже сказал выше, эксперты вообще уклонились от анализа смысловой направленности статьи «Смерть России!», они не анализировали ее всю, как единое целое. Они проигнорировали вопрос суда и цинично лгут ему только ради того, чтобы вырвать из контекста все тот же единственный абзац, который они анализировали и раньше. Это злостная, намеренная фабрикация заведомо ложного заключения, но для целей нашего исследования это благо – у нас условия эксперимента остаются все те же: эксперты анализировали тот же самый отрывок из опровержения Дуброва, что и в первых экспертизах. Условия эксперимента выдержаны идеально!

Итак, на первый, дающий им максимальный простор вопрос «Какова смысловая направленность текста и заголовка «Смерть России!», опубликованного в газете «Дуэль» № 27 (475) от 04.07.2006 г.?», Огорелков и Коршиков ответили.

«1. Смысловая направленность (основное содержание) текста (статьи) под заголовком «Смерть России!», опубликованной в 27-ом (475-ом) номере газеты «Дуэль» от 04.07.2006 г., состоит в утверждениях автора, что в нем «нет ни единой капли еврейской крови!» и в том, что Россия является еврейским государством и «должна быть полностью уничтожена» (как еврейское государство).
Смысловая направленность заголовка отражает смысловую направленность текста в части необходимости уничтожения России (как еврейского государства)».

Ну и что в итоге? Может суд по этому выводу экспертов сделать свой вывод о насильственном изменении основ конституционного строя, подрыве госбезопасности и возбуждении национальной розни связанной с насилием?

Как видите, из вывода начисто исчезли даже намеки на конституционный строй и возбуждение национальной розни, хоть связанной, хоть не связанной с насилием. Это в первых экспертизах, когда следователь и суд спрашивали их диспозициями статей законов, видят ли они насильственное изменение конституционного строя и возбуждение вражды, Огорелков и Коршиков кричали: «Видим, видим!». А когда суд поставил им те же вопросы, но в категориях их специальности, они в своих ответах моментально ослепли и уже ничего такого крамольного не видят.

Мало этого, они вдруг прозрели в вопросе госбезопасности. Раньше, когда следователь ставил им вопрос права в лоб, они охотно подтверждали смертельную опасность нашей многонациональной России, а после того, как суд задал им вопрос по специальности, их вдруг посетила божья благодать. И теперь они деликатно сообщают суду, что речь идет не о нашей многонациональной России, а о неком еврейском государстве Россия, то есть, государстве, в котором власть имеет еврейское лобби - агентура иностранного государства Израиль. Напомню, что наш обвинитель только сначала утверждала, что для нее лобби Израиля, как закрома родины, а потом она все же пояснила, что она имеет в виду нечто виртуальное, не существующее или ею не видимое.

Таким образом, эксперты отказались и от вывода о подрыве безопасности многонациональной России, и теперь ненавязчиво предлагают суду вынести обвинительный приговор либо за призывы к уничтожению чего-то несуществующего – еврейской России, либо за борьбу с тем, с чем прокуратура и суд сами обязаны бороться с целью защиты безопасности нашей, не еврейской, а многонациональной, России.

Причем, Ваша честь, эксперты статью «Смерть России!» изучали и в телескоп, и в микроскоп, поскольку в заголовке статьи нет и намека на евреев, а они, тем не менее, и в этих двух словах «Смерть России!» увидели, что речь идет именно о еврейском государстве.

Теперь их ответ на второй вопрос суда «Является ли данная статья и ее заголовок явными или скрытыми призывами, воззваниями, поручениями, советами, предостережениями, требованиями, угрозами или это констатации факта? Если призывает, поручает, предостерегает и т.д., то кого и к чему именно?».

Огорелков и Коршиков отвечают: «Заключительная часть статьи, начинающаяся со слов «А по большому счету...» и заканчивающаяся словами «СМЕРТЬ РОССИИ!», представляет собой призыв-воззвание к уничтожению России (как еврейского государства). Заглавие статьи «Смерть России!» является публичным призывом-лозунгом к уничтожению России (как еврейского государства)».

О том, что эксперты цинично рассматривают только кусочек из статьи, я уже говорил, замечу только, что эксперты и тут не забыли, что речь идет о еврейском государстве. Но, Ваша честь, обратите внимание, что эксперты не ответили на вторую часть вопроса – кого призывает Дубров? Они утверждают, что заголовок это призыв, но призыва не бывает без адресата, они, как лингвисты, и без вопроса суда обязаны были его указать. А тут суд их специально об этом спрашивает, а они молчат! Почему?

Ответ очевиден. Допустим, в России придет к власти правительство, которое начнет восстанавливать действие Конституции, для чего этому правительству необходимо будет уничтожить «еврейскую Россию» - преступное лобби Израиля в России. Кто будет непосредственными исполнителями уничтожения еврейской России, кого на месте Дуброва призовет правительство для уничтожения лобби Израиля? Правильно, прокуроров и судей.

То есть, как только эксперты выжали из себя, что речь в статье «Смерть России!» идет о еврейском государстве, то у них четко обозначился и адресат призыва, уничтожить еврейскую Россию, в виде судей и прокуроров. Вот поэтому эксперты застеснялись отвечать суду на вопрос об адресате призыва Дуброва, они решили оставить свои выводы о наличии призыва недоказанными, но предпочли не сообщать, что Дубров призывает к действиям против еврейской России прокуратуру. Само собой, не ту прокуратуру, что у нынешней России есть, а ту, которая должна быть по Конституции.

Третий вопрос суда: «Выражают ли использованные в данной статье и ее заголовке словесные средства унизительные характеристики, отрицательные эмоциональные оценки и негативные установки, либо восхваляющие превосходство, положительные эмоциональные оценки и установки, в отношении какой-либо этнической, расовой, религиозной группы (какой именно) или отдельных лиц как ее представителей, если да, то какие именно средства и по отношению к кому именно?».

Эксперты отвечают:
«В представленной на исследование статье имеются оскорбительные номинации лиц, относящихся к еврейской национальности, отрицательные эмоциональные оценки этих лиц; негативная установка в отношении евреев; отрицательная эмоциональная оценка РПЦ. В тексте статьи имеются как положительные оценки «Русской Нации», так отрицательные и унизительные оценки русских, связанные с их унизительным статусом рабов в еврейском государстве. В представленной на исследование статье не имеется высказываний, восхваляющих превосходство, содержащих положительные эмоциональные оценки и установки в отношении какой-либо расовой, религиозной группы или отдельных лиц как ее представителей».

О том, что использование слова «жид» (а эксперты толкуют именно об этой конфетке) православным Дубровым правомерно, и в контексте описания им экуменизма иерархов РПЦ слово «еврей» было бы оскорбительным, нам сказала профессор православного университета Т.И. Миронова. Но даже без этого мнения специалиста, представим, что речь идет исключительно об оскорбительной кличке евреев. Но как использование этой клички может унизить национальное достоинство евреев? Использование этого слова, если уж на то пошло, унижает самого Дуброва и только. Ну, к примеру, как меня может унизить тот, кто будет называть меня хохлом? А вот если мне дадут характеристику подонка, - это да, это унижает. Как может унизить русского кличка «москаль»? Наоборот, это способ получить в ответ унизительную характеристику «дурак», «хам» или еще, что покруче, из богатых закромов русского языка.

Поэтому хочу обратить внимание суда, что эксперты опять «кидают» суд. Ведь суд не спрашивал, оскорбляет ли кого Дубров, а эксперты отвечают суду про «оскорбительные номинации лиц, относящихся к еврейской национальности». Суд внятно спросил, имеются ли «унизительные характеристики» какой-либо нации, к примеру, Дубров бы говорил, что все евреи алчные или глупые. Алчность и глупость действительно унижают человека, и суд мог бы сделать вывод об унижении национального достоинства. Эксперты поняли вопрос, но подменяют суду свой ответ ответом на вопрос, который суд не задавал.

В раже хоть как-то обвинить, они уже не понимают, о чем пишут в одном предложении. Они утверждают, что «в тексте статьи имеются как положительные оценки «Русской Нации», так отрицательные и унизительные оценки русских». А как так? Русские уже что – не составляют нацию? Или русская нация уже состоит не из русских? По большому счету, русских унижает наличие таких знатоков русского языка.

Последний вопрос суда лингвистам: «Использованы ли в данной статье и заголовке специальные языковые или иные средства (какие именно) для целенаправленной передачи оскорбительных характеристик, отрицательных эмоциональных оценок, негативных установок и формирования побуждений к действиям против какой-либо нации, расы, религии или отдельных лиц как ее представителей, если да, то где именно в тексте и по отношению к какой именно группе?».

Ответ экспертов:
«Для передачи оскорбительной номинации и отрицательной эмоциональной оценки евреев, отрицательной оценки и унизительной характеристики русских, отрицательной эмоциональной оценки РПЦ используются такие языковые средства как лексемы с негативным компонентом значения.
Специальных или иных языковых средств для побуждений к действиям против какой-либо нации, расы, религии или отдельных лиц как ее представителей не имеется».

Переведу с умного на русский «лексемы с негативным компонентом значения» - это слова, отрицательно описывающие явление, таких слов в моем обвинительном заключении полно. Но суду важны, повторю, не слова, а унизительность характеристики, а вот про это эксперты помалкивают, и неспроста. Если жиды захватили власть в России, то как это может унизить евреев? Если, прошу прощения у гособвинителя, некая русская зомбированная массовка лиц, русских по национальности, рассматривает евреев, как закрома родины, то при чем тут русские, как нация? Кроме этого, зомби не виноват в том, что он зомби – у человека не бывает желания стать зомби, человека зомбируют внешние силы, а не он сам себя. Повторю, Дубров пишет всего лишь о массовке, а не нации русских в целом, поэтому как это может унизить, к примеру, тех, кто не зомбирован? Или такие люди уже не русские? Вот отсюда и шизофрения выводов экспертов-лингвистов, по которой Дубровым русская нация восхваляется, а русские унижаются.

Но я обращаю внимание на последнее предложение выводов: «Специальных или иных языковых средств для побуждений к действиям против какой-либо нации, расы, религии или отдельных лиц как ее представителей не имеется». А когда эксперты отвечали следователю на вопросы права, то бодро рапортовали о наличии призывов к насилию. А теперь они пишут, что в статье нет ни простых языковых средств, ни специальных, которые бы побуждали к действиям против кого-либо. Как же так? Если нет языковых средств, то как тогда Дубров призывал к насилию в статье? Жестами?

Подведем итоги этого невольного следственного эксперимента.
Ваша честь, объектом эксперимента были одни и те же эксперты с одним и тем же профессиональным и моральным уровнем. Более того, призрев вопрос суда, они и рассмотрели только тот текст, который рассматривали в предыдущих экспертизах. Им задавались судом по своему целевому значению одни и те же вопросы. Вопросы, поставленные судом в последней экспертизе, никак не связывали экспертов в возможности подтверждения экспертами выводов первых экспертиз, но они эти выводы не подтвердили ни в одной позиции. Почему?

Другого ответа я не вижу: когда им ставились вопросы права, то они по факту того, что не являются специалистами в юриспруденции, за свои выводы не несли реальной ответственности, хотя и предупреждались о ней. Но как только суд поставил им вопросы из их области знаний, то экспертам стало трудно избежать ответственности за заведомо ложное заключение, и они, даже изворачиваясь, прямо подтвердить свою ложь в первых экспертизах не смогли.

Ваша честь, теперь о шизофрении моего уголовного дела. В нем находятся экспертизы одних и тех же экспертов, но выводы этих экспертиз опровергают друг друга. Причем, последнюю экспертизу суд назначил со скрупулезным соблюдением УПК и не только выяснил все мнения сторон и принял от них вопросы, но и поручил сформулировать эти вопросы лучшему специалисту в России. А вопросы по первым экспертизам, в нарушение УПК, следствием специально не согласовывались с защитой и обвиняемым, поэтому заданные следствием вопросы - это вопиюще вопросы права, поскольку они даны диспозициями соответствующих статей закона.

Но суд и те, и эту экспертизу принимает как равноправные доказательства. Это признак шизофрении – раздвоения сознания, - когда больной на одно и то же говорит то белое, то черное, но при этом оба своих вывода считает одинаково законными.

Недопустимые экспертизы необходимо убрать из доказательной базы дела.
Кроме экспертиз Огорелкова и Коршикова в деле используется как доказательство и экспертиза ГЛЭДИС. В ней не только выводы даны в категориях права, но и эксперты не скрывали, что они исполняли обязанности суда. Напомню, что эти профессора во вступительной части своего заключения не стесняясь пишут: «В пределах компетенции судебно-лингвистического исследования текста поставленный перед специалистами-лингвистами вопрос понимается как установление в тексте … деятельности, которая … является экстремистской». Так, что суд может отдыхать, профессора уже по этому делу приговор вынесли.

Кроме этого, в деле нет ни малейшего намека на то, кто оплатил эту экспертизу в ГЛЭДИС? Я навел справки, эти профессора не то, что писать что-то, они и свою подпись под экспертизой не поставят меньше, чем за 1000 долларов. И мы опять возвращаемся к вопросу о том, что такое лобби Израиля – это реальность или как бы несуществующие закрома родины? Обращаю внимание гособвинителя, что для этих профессоров, лобби Израиля в России это действительно реальные закрома. Эти профессора кормятся от тех денег, которые через структуры лобби поступают в Россию на подрывную работу против России.

В связи со сказанным выше, я прошу суд признать недопустимыми доказательствами Заключение лингвистической судебной экспертизы № 3/477 от 5 октября 2007г., Заключение лингвистической судебной экспертизы №3/503 от 5 октября 2007г., выполненные экспертом И.В. Огорелковым, Заключения дополнительной лингвистической экспертизы эксперта Коршикова №3/334 от 29.07.2008 и Заключение лингвистической экспертизы ГЛЭДИС, поскольку в данных заключениях эксперты-лингвисты безответственно отвечали на вопросы не из своей области знаний – на вопросы права, на которые может отвечать только суд.

• << ХОДАТАЙСТВО о приобщении к делу доказательства
• ЗАЯВЛЕНИЕ об отводе экспертам ЦСТ ФСБ >>