Подготовка офицеров
Продолжу прерванную серию статей, которую я начал рассказом о немцах у нас в плену, по мотивам их собственных воспоминаний, собранных А. Драбкиным. Но про плен я написал попутно, поскольку меня интересовали другие темы.Прежде всего, как немцы могли готовить офицерские кадры, чтобы на вопрос о покушении на Гитлера в 1944 году, А. Драбкин получил ответ: «20 июля было для нас разочарованием. Как мог немецкий офицер заложить бомбу, чтобы добиться должности, при этом убежать? Те, кто стоял там вокруг стола, ему были до лампочки. Сегодня говорят о господине Штауфенберге, которого расстреляли, но не про тех, кого он там убил. У господина Штауфенберга была одна рука, он мог стрелять, но он заложил бомбу и убежал. Мы, по крайней мере, в нашей части, это событие уж никак не поддерживали. По крайней мере, когда такие дела делают, надо, чтобы они получались. Самому надо было стрелять, а не закладывать бомбу и убегать, чтобы гарантированно убить, если уж на то пошло»?
И почему не нашлось среди советских офицеров ни одного, который бы ни то, что лично пристрелил Горбачева, но хотя бы бомбу под него заложил? Ну, ладно.
Прежде всего, у кандидата в офицеры Вермахта должно было быть желание им стать, во вторых образование, которое дает право поступить в высшее учебное заведение, но главным для желающего стать офицером было - службой солдатом доказать, что ты можешь быть офицером. Во время войны – показать на фронте, на передовой. Об училищах, в которые мог бы поступить сопляк, чтобы через 20 лет иметь большую пенсию, немецкие ветераны не вспоминают – таких училищ в Германии просто не было. Были курсы, которые переводчики обычно переводят, как училища, но на самом деле, это были именно курсы для обучения кандидата в офицеры, зарекомендовавшего себя службой солдатом (унтер-офицером) тому, что трудно было узнать во время службы в строю.
Вот, окончивший войну командиром роты, Э. Готтфрид: «Я родился в 1921 году, так что, когда началась война, мне было 18 лет. Меня должны были призвать осенью 40-го года, но призвали меня досрочно, и уже в декабре 1939 года я поступил во второй пехотный полк одиннадцатой пехотной дивизии в Алленштайне, в Восточной Пруссии. С этим полком в звании ефрейтора я участвовал во французской кампании. …После войны во Франции всю дивизию перебросили обратно в Восточную Пруссию, на мою родину. Уже в январе месяце 1941 года я поступил в военную школу в Потсдаме, в которой учился пять месяцев, и в мае я вернулся в свой полк в звании лейтенанта. В полку я принял пехотный взвод. Я всю войну прошел со своим полком. Семь раз был ранен, но всегда возвращался обратно. И покинул его только осенью 1944 года, когда в Курляндии был тяжело ранен — разрывом мины мне почти оторвало стопу. На этом моя война закончилась».
А вот офицер Э. Зигфрид, так презрительно отозвавшийся о Штауфенберге: «Я родился в 1922 году в Саксонской Швейцарии, южнее Дрездена, у чешской границы, вырос в окрестностях Дрездена, ходил в школу, потом в старшую школу, сдал экзамены на право поступления в университет, а в октябре 1940 года пошел добровольцем в армию, в горные егеря.
- Как долго вы в первый раз были на фронте, до того как вас отозвали в школу?
—С июня по ноябрь.
Когда фронт остановился на реке Лица, меня отозвали в военную школу в Потсдам. Там я учился три месяца. Изучал все, что положено знать офицеру—горному стрелку: тактику, руководство подразделением и так далее. В феврале 1942 года мне присвоили звание лейтенант».
В СС были свои правила, слабее, с точки зрения образования, но жестче в остальном:
«Вскоре пришла повестка прибыть в Нойцелле у Губена в учебный и резервный батальон 3-й танковой дивизии СС «Мертвая голова». К счастью, там было только военное обучение. Мы изучали карабин 98к и MG-34, а здесь были пулеметы MG-42 и штурмовой карабин 44/45, великолепное оружие, с магазином на 36 патронов, с укороченными патронами со стальной гильзой, того же калибра, как карабин 98к. Нас учили жить в свинарниках, на сеновалах, в окопах — это была хорошая практическая подготовка к фронту. Бывало, все наши вещи выкидывали из окон казармы, и мы в кратчайшее время должны были привести все в порядок. Вы знаете старую поговорку: пот экономит кровь, тяжело в ученье — легко в бою. Постоянные 25-километровые марши с полной выкладкой, постоянная муштра — это было действительно ужасно.
Я был кандидат в офицеры СС. Я отучился на банковского служащего, у меня была гарантия стипендии, я был доброволец. Я должен был учиться на штабного офицера, но командир роты перевел меня на полевого офицера, потому что многие товарищи были ранены или убиты. Я должен был пройти испытание на фронте, потом полгода школа юнкеров, потом опять полгода испытание на фронте. Во время испытания на фронте надо было получить или значок «Ближний бой», или Железный крест второго класса, или оно продлевалось еще на полгода. Большинство шли в жопу во время первого испытания на фронте. И в 19 лет я мог стать офицером, унтерштурмфюрером СС. Не имея права поступления в университет, даже не окончив среднюю школу, достаточно было только среднего профессионального образования. Такое было возможно только в Ваффен СС. У нас не было господ, мы обращались друг к другу не «герр», а только по званию.
Наше товарищество было великим. За кражу у товарища у нас немедленно была штрафная рота. В первый же день обучения в СС нам сказали, что, если кто-нибудь из наших командиров к нам безнравственно приблизится, мы должны немедленно об этом докладывать. Мы не поняли, о чем речь, но нам объяснили, что речь идет о гомосексуализме — одном из четырех смертельных грехов Ваффен СС».
«- Что такое хороший командир?
- Тот, который со своими солдатами обходится разумно. И никогда от них не требует того, что не является необходимым. С ними думает и с ними живет. Тот офицер, который командует подразделением, должен любить своих солдат. Офицер посылает солдата на смерть, эта ужасная обязанность есть у всех офицеров. Когда ты посылаешь солдат в атаку, ты знаешь, что вернутся не все. Но и ты должен идти вместе с ними».
После того, как с воспоминаний ветеранов Советской армии была снята цензура, появилось множество свидетельств трусости, подлости и тупости советского кадрового офицерства, которые приводили к неоправданной гибели тысяч советских солдат. И даже если в этих воспоминаниях и не все объективно, то, все равно, обилие этих свидетельств угнетает. А у этих немецких ветеранов и близко ничего подобного в воспоминаниях нет. Есть у одного ветерана описание мелкой склоки со своим командиром роты, но она не касалась боевых качеств этого командира.
Такая подготовка немцами своего офицерства стоит того, чтобы к ней присмотреться.
Оружие
Теперь о том, как немцы оценивали свое и наше оружие.
Сначала вообще об оружии немецкой пехоты, хотя эти данные достаточно известны:
«В батальоне были три стрелковые роты и рота тяжелого оружия. В тяжелой роте были два взвода тяжелых пулеметов и один взвод минометов 81 миллиметра. Пехотный взвод стрелковой роты имел обычно четыре отделения, каждое отделение из 10 человек, которым командовал унтер-офицер с пистолетом-пулеметом, один легкий пулемет, у остальных были карабины. В 1943-м мы получили новое оружие — автоматические карабины — штурмгеверы. У нас в полку проводились их армейские испытания. Наш батальон первым был полностью перевооружен штурмовыми винтовками. Это прекрасное оружие, дававшее невероятное увеличение боевых возможностей! У них были короткие патроны, так что боеприпасов можно было брать больше. С ней каждый человек становился практически пулеметчиком. У них поначалу были детские болезни, но их исправили. У нас даже изъяли пулеметы, но в конце 1943 года под Колпино мы установили, что с этими винтовками, но без пулеметов мы в обороне не можем обойтись, и очень быстро пулеметы ввели обратно. Так что во взводе были пулеметы и штурмовые винтовки. Другого оружия у нас не было. В самом начале войны в роте были еще 5-сантиметровые минометы, но их очень быстро сняли с вооружения, во-первых, потому, что они были очень тяжелые, а во-вторых, потому, что много боеприпасов с собой не возьмешь — тоже очень тяжелые.
- Верно ли, что пулемет был основным оружием в обороне?
- Да. Ну и артиллерия, конечно. Главное оборонительное оружие — это все же артиллерия. Она несет основную нагрузку. Пехота вступает позднее, если случается что-то неожиданное. Основное оружие пехоты в обороне — карабин, штурмовые винтовки, легкий пулемет и тяжелый пулемет, на лафете. У нас в пехотном полку были еще две специальные роты — противотанковая рота, с 3-, 7- и 5-сантиметровыми противотанковыми орудиями и одна рота пехотных орудий, из двух легких взводов — шесть легких, 7,5-сантиметровых пушек, и одного взвода тяжелых пушек 15 см, которые подчинялись непосредственно пехотным командирам. Они всегда были с нами, это было, конечно, очень большое усиление.
- Чем были вооружены командиры?
- У командиров взводов и рот были пистолеты-пулеметы. Также были пистолеты. У меня был П-38 «вальтер».
- Ручные гранаты?
- Да, конечно, «колотушки», их потом сняли с вооружения. В 1942 году были яйцо-гранаты. Их выдавали по потребности, когда надо, на марше их в машинах перевозили, у солдат было достаточно поклажи. К атаке их выдавали. Мы их носили в поясной сумке, реже в рюкзаке, чтобы был резерв.
- Зимой оружие отказывало?
- Да, зимой, при низких температурах, смазка замерзала, и оружие не работало, но с этой проблемой легко было справиться — надо было просто полностью убрать смазку. Дело опыта — мы этому быстро научились. Пулеметы прекрасно работали. МГ-42 был первоклассный, очень хороший пулемет, никогда не отказывал.
- Трофейным оружием пользовались?
- Перед тем как меня первый раз ранило, я добыл себе русский пистолет-пулемет, потому что у меня немецкого не было. Он был очень хорош, но где он остался, я не знаю. Но это скорее случайность. Русский пистолет-пулемет работал прекрасно. У него был или дисковый магазин, или рожок. Дисковый магазин был хороший, но тяжелый. Оттягивал ствол вниз, не очень сильно, но оттягивал. С винтовкой СВТ мне сталкиваться не приходилось».
«Самым опасным русским оружием был, без сомнения, танк Т-34. Впервые мы их увидели в ноябре 1941 года. До этого мы сталкивались только с легкими танками и тяжелыми КВ. В ноябре 1941 года пришли первые Т-34, и это было для нас очень неприятно, потому что против них мы ничего не могли сделать. В пехотном полку был один взвод пятисантиметровых противотанковых орудий, но даже они Т-34 спереди не пробивали. Это был танк, который до 1944 года тотально превосходил все типы наших танков. Даже Т-4. С Т-34 мог справиться только 8,8-сантиметровый «Флак». Т-34 был превосходный танк, без каких-либо сомнений. У него был очень большой радиус действия, дизельный двигатель. На одной заправке он мог проезжать 500 км! Для танковых прорывов он был идеален. Потом, когда мы получили «Пантеры» и «Тигры», им стало хуже. «Пантеры» и «Тигры» пробивали танки всех типов.
- Русская авиация?
- Сначала русской авиации почти, я бы даже сказал, вообще не было заметно. Очень быстро всех сбили. Я видел, как эскадрилья бомбардировщиков пыталась бомбить Дюнабург (Двинск/Даугавпилс). Их всех, кроме одной машины, сбили. Бомбардировщики очень быстро исчезли. Иногда прилетали «рата», но редко. Сначала они нам не очень мешали. Но когда началось отступление, все изменилось. Нас очень много бомбили. И все же они были не такие сильные, как западные силы, англичане, американцы. Те были гораздо сильнее.
- Были ли прозвища для штурмовых самолетов?
- Да. Тех, что атаковали нас при отступлении русские, по-моему, называли schturmovik. Он был легко бронирован. Они атаковали с бреющего полета. Я еще в них стрелял, но ни одного не сбил. Очень нервировали нас. В 44-м они уже много хлопот доставляли. Еще были легкие ночные бомбардировщики Р-5. Они не сильно вредили, но нервировали. Все время кружили, цели искали. Во время отступления от Нарвы нас атаковала эскадрилья двухмоторных бомбардировщиков «Бостон» Я лежал на картофельном поле, смотрел вверх и видел, как открываются бомболюки. Это было не здорово. Но, к счастью, бомбы пролетели мимо.
- «Сталинский орган?»
- Сталинский орган, да! Впервые мы встретили его в ноябре 41-го. Он нас очень удивил. В установке было, по-моему, 48 ракет, и, конечно, попасть под его залп было очень неприятно. Я вам так скажу, я часто слышал пуск ракет. И как только я их слышал, я искал укрытие, потому что никогда не знаешь, куда они попадут. Когда разрывы затихали, я шел дальше».
«- Самое опасное русское оружие?
- Я думаю, что минометы. От них очень тяжело было защититься. Как-то раз мы расположились за сеновалом, думали, что нам ничего не угрожает, и тут прилетело… И сталинский орган.
- Вы сами попадали под сталинский орган?
- Да, один раз. Я думал, что это мой последний час. Это было недалеко от Мишкольц, в Венгрии. Мы только пришли на эту позицию и только начали окапываться. Один товарищ уже вырыл щель, и когда сталинский орган нас накрыл, он туда прыгнул, а я прыгнул на него. Слава богу, они промазали на 200 метров.
У русских была маленькая пушка, очень быстрая, мы ее называли ратш-бум. Ночью летал маленький самолет, у нас говорили, что он бомбы руками сбрасывает, мы его называли кофемолка. Он был очень опасный. Даже если вы на расстоянии 2–3 километра от фронта и зажгли сигарету — через очень короткое время рядом разорвется бомба. Они не давали отдыхать. Ты никогда не знаешь, упадет ли следующая бомба прямо в тебя или нет. Потери от них местами были, но оружием, решившим исход войны, они точно не были».
«- Что вы можете сказать о карабине?
- Это было оружие для прицельной стрельбы. Нельзя было просто палить во все стороны. Надо было смотреть, искать цели при каждом выстреле. С пистолетом-пулеметом совсем по-другому, там внизу магазин, нажал — и тра-та-та. А карабин — это охотничье оружие, боеприпасов мало, при каждом выстреле надо целиться».
«— В 1942 году самой опасной была авиация. Русские самолеты были примитивны, но мы их боялись».
«- Какое русское оружие запомнилось?
- Были маленькие ночные русские бомбардировщики, как вы их называли? Мы их называли «дневальный унтер-офицер». Они были ужасные. Летали по ночам низко. Их знает каждый солдат, который был в России.
- Они действительно вредили или это было больше психологическое давление?
— И то, и то. Он не только нарушал покой, но и бросал бомбы. Обычно или одну большую, или 20–30 маленьких, которых мы называли «свекла». Разумеется, «сталинский орган». Мы их боялись. Еще «ратш-бум». У этих орудий звук выстрела и разрыв снаряда происходил в одно и то же время. Поэтому их так называли.
- А немецкое оружие? Какое можете выделить?
- «Штуки». Кроме того MG-42 — бензопила, очень серьезное оружие. У русских были пулеметы с водяным охлаждением. Стреляли так: пу-пу-пу-пу, а у нас МГ стрелял тр-тр-тр-тр — гораздо быстрее. Но он очень быстро расходовал боеприпасы. Такое количество боеприпасов невозможно было восполнить!»
«Вы спрашивали, какое было самое лучшее русское оружие? Т-34 был самым лучшим».
«Когда я увидел русских, я был удивлен. Как русские дошли от Волги до Берлина на таких примитивных машинах? Когда я увидел их оружие и лошадей, я подумал, что этого не может быть. Технически совершенные немецкие танки и артиллерия очень, очень сильно уступали русской технике. Знаете почему? У нас все должно быть точным. А снег и грязь точности не помогают. Русский «Калашников», например, который у нас в ГДР был в боевых группах, был примитивный, но он работал. Когда я попал в плен, у меня был «штурмгевер», современное оружие, но он отказал после трех выстрелов — попал песок».
Роль артиллерии
Драбкин, повторю, задавал нужные вопросы и получал, безусловно, точные ответы, поскольку в данном случае немцы, да еще и пехотные офицеры, не имели оснований врать.
«- Основные потери у вас были от стрелкового оружия или от артиллерии?
- От стрелкового. От артиллерии в первое время меньше, но потом основные потери были от артиллерии.
- Как вы можете оценить, кто был у немцев эффективнее — пехота или артиллерия, от кого русские больше страдали?
- Русские страдали от нашей артиллерии. У нас были отличные корректировщики и высокая концентрация огня. Так что, когда пехота шла в наступление, сопротивление уже было сломлено.
…Русские солдаты очень храбрые и способны перенести много страданий, много вынести. Но командование было посредственным. Они все время повторяли одно и то же. Все время одно и то же. Потом, в 44-м, 45-м году, командовать стали лучше, научились водить большие соединения, быстро наступать. Такой пример. Мы отступили к предмостному укреплению в Киришах. Его необходимо было удержать, поскольку надеялись с него начать новое наступление, но сил для этого уже не было. У нас там был усиленный полк и артиллерия, больше ничего не было. Это предмостное укрепление Красная Армия пыталась захватить. Раз за разом, раз за разом, каждый раз одно и то же. Наша дивизия там подбила один за другим 200 танков! Это было абсолютно не нужно. У нас не было никаких сил оттуда наступать! Они это знали! Но Сталин приказал, и они снова и снова наступали. Огромное количество людей там погибло. Можете представить, небольшое пространство, и по нему стреляли три пристрелявшихся артиллерийских полка! Как только мы замечали, что русские снова наступают, артиллерия разносила все в пыль. Конечно, в течение тех трех недель наш полк был натурально перемолот, полностью уничтожен, но мы могли его заменить».
«- Вы как ротный могли вызвать огонь артиллерии?
- Да, было так организовано. Артиллерия посылала в пехоту так называемого передового наблюдателя. Это был или офицер, или фельдфебель с рацией. Эти передовые наблюдатели были в ротах, и через них можно было затребовать огонь. Это прекрасно работало, без проблем».
«Мы очень часто воевали вместе с частями Ваффен СС. Это были великолепные солдаты, которые к тому же были гораздо лучше вооружены, чем мы, — их в первую очередь вооружали. Мы всегда были очень рады, если нашим соседом была часть Ваффен СС, на них можно было положиться. Они не бегали. Другие охотно бегали, а эти нет».
«- Верно ли, что пулемет был основным оружием в обороне?
- Да. Ну и артиллерия, конечно. Главное оборонительное оружие — это все же артиллерия. Она несет основную нагрузку. Пехота вступает позднее, если случается что-то неожиданное».
«- Можете что-нибудь сказать о русской артиллерии?
- Прежде всего, очень массовая, сильная. Стреляла хорошо. Меня один раз буквально «выстрелили» из бункера. Это была 7,62-сантиметровая пушка, которую они использовали для подавления опорных пунктов. Мы сидели в бункере, во второй линии, с первой нас уже выжали. Тут в ста метрах впереди от нас разорвался снаряд. Я еще подумал, что стреляют, вероятно, в меня. Через 2–3 минуты снаряд разорвался в ста метрах за бункером. Я моим солдатам закричал: «Вон отсюда!» Мы выскочили как сумасшедшие, и третий снаряд попал точно в бункер и разрушил его. В вилку нас взяли. Я был рад, что вовремя заметил. Ты либо учишься, либо погибаешь — это как охота на зайцев: старые зайцы знают все трюки. Русская артиллерия была ужасно сильная»
«Немецкая пехотная дивизия была устроена совсем иначе, чем русская. По обучению и имеющемуся вооружению немецкая дивизия была сильнее русской дивизии. У нас в пехотной дивизии была своя артиллерия, дивизия могла вести войну самостоятельно. Русские же должны были все время спрашивать у своего командования: можно мне сейчас стрелять? Куда я должен стрелять? У нас тоже так было, но у нас артиллерийские наблюдатели были в пехоте, на самом переднем крае, и когда русские нападали, то вся дивизионная артиллерия стреляла по одной цели, хотя находилась в разных местах. Когда атаковал, к примеру, батальон русских, вся артиллерия стреляла по нему.
А у русских огонь артиллерии надо было планировать заранее и подтягивать артиллерию. Поэтому мы знали, что если у русских появилась артиллерия, то в следующие дни что-то будет происходить».
Считается, что блицкриг немцы сделали танками, но посмотрите на воспоминания немецкой пехоты: они о советских танках вспоминают, а о немецких – ни слова. О пикировщиках Ю-87 вспоминают. Если в соседях были эсэсовцы, это для них было помощью, и они об этом вспоминают. А о немецких танках – нет!. И удивительно то, что главным оружием своих побед они считают не авиацию и танки, а свою артиллерию – то, чем привыкла хвастаться Советская армия.
Я уже не раз цитировал мнение британской разведки о советской артиллерии, выраженное Леном Дейтоном: «Русские очень гордились своей артиллерией и даже организовывали для массового использования артиллерийские дивизии и артиллерийские бригады».
Прерву Дейтона. И не только русские восхищались советской артиллерией. Вот иностранный автор, некто Е. Егерс, делая обзор немецкой артиллерии, сравнивает ее с советской:
«На коренную реорганизацию артиллерии немцы не решились. Поэтому они никогда не смогли добиться такого подавляющего локального перевеса в артиллерии, какой постоянно имела Красная Армия. Уже в 1941 году было ясно, что для прорыва укрепленных линий обороны требуется концентрация не менее ста стволов на километр фронта. В дальнейшем эта цифра была несколько раз пересмотрена, и каждый раз в большую сторону. Немцы же считали вполне достаточной концентрацию 40 стволов на километр. За всю войну они считанные разы добивались концентрации 60-141 стволов на километр фронта. Рекорд концентрации артиллерии обеими воюющими сторонами был побит во время битвы на Курской Дуге. 9-я Армия располагал; 200 орудиями на километр, а 4-я Танковая Армия — 150. Однако эти цифры меркнут в сравнении с тем что Красная Армия на основных направлениях располагала по 900-1000 стволов на километр фронта. Хужевсего с артиллерией у немцев было в декабре 1941 года под Москвой (10 стволов на километр) и в июне 1944 года в Нормандии (1,5 ствола). По данным немецкой разведки, в ноябре 1944 года Красная Армия имела, по меньшей мере, трехкратные перевес в артиллерии. В действительности перевес был еще больше».
Как видите, немцы считали, что им 40 стволов на километр фронта вполне достаточно, и два года их наступления на Восточном фронте им этих 40 стволов действительно было достаточно. А то, что один из ветеранов вспомнил о и мощности советской артиллерии, так это он вспомнил об огромном ее количестве.
В то же время британская разведка, в лице Дейтона, делает такое заключение: «Артиллерия Красной армии по своему уровню соответствовала той, что использовалась на Западном фронте в 1918 году, — это почти то же самое, что назвать ее очень плохой. В грядущих сражениях меньше 50 процентов потерь немецких войск, действовавших на Восточном фронте, приходилось на артиллерийский огонь, в то время как относительные потери от огня англо-американской артиллерии превышали 90 процентов».
Что касается процента потерь, то, как видите, и по свидетельству немецких ветеранов этот процент вначале войны таким и был, каким его считают англичане, если не меньшим.
И речь идет не о несовершенстве советских артиллерийских орудий. Во-первых, советские пушки и гаубицы, с которыми Красная Армия начинала войну, и после войны стояли на вооружении и Советской Армии очень долго, и по сей день в некоторых странах продолжают стоять на вооружении. Во-вторых, немцы, использовали все захваченные в боях советские артсистемы, за исключением, разве, полковых и батальонных пушек, хотя при разнице в калибрах им пришлось производить для них боеприпасы.
Британцы говорят о другом. Вот давайте вернемся к воспоминаниям ветерана о боях за предмостное укрепление у Киришей под Волховом.
(продолжение следует)
Ю.И. МУХИН
