ХозяинЧто-то я в некоторой запарке. Приходится много писать и пока не для сайта, но и сайт неохота надолго оставлять без пополнения.
И я решил дополнить начатую серию статей о Якове Геринге, статьями о нем, как о руководителе и хозяине. Замысел таков – я буду давать эти статьи, а как появится тема на злобу дня, то буду прерывать эту серию и давать статью на злободневную тему.
Эта серия – главы из помянутой книги. Да, конечно, можно было бы дать их все сразу, одним куском, но это будет слишком много, кроме того, давая статьи, я постараюсь давать законченные темки по тем или иным вопросам экономики и управления, для чего буду менять расположение текста, дописывать и сокращать.
Итак, начнем размышления о хозяине.
В переводе с греческого «экономика» – это ведение хозяйства. Поэтому любой человек, который ведет реальное хозяйство, уже по этой причине является экономистом безо всяких дипломов. Правда, сегодня экономику считают наукой, но я к этому отношусь скептически – эдак скоро мы и отправление естественных надобностей зачислим в разряд искусств. И в этой науке «экономике» сегодня подвизается столько всяких «ученых», «профессионалов» и «специалистов», ни разу не только не ведших, но и не видевших ни одного крупного хозяйства, что вопрос уже стоит не о том, наука ли экономика, а о том, стоит ли вообще тратить собственное время на знакомство с трудами этих «экономистов».
Американский действительно экономист Василий Васильевич Леонтьев, получил в свое время Нобелевскую премию за внедрение плановых основ хозяйствования в капиталистических странах, причем, он реально настраивал хозяйство многих стран, в том числе и такой страны как Япония. И он пытался обратить внимание ученых остальных отраслей знаний на то, что экономику захлестнула волна «теоретиков», не только ничего не знающих о реальных хозяйствах, но и не пытающихся ничего о них узнавать. В введении к книге «Экономическое эссе» он пишет, что экономика – это сугубо наука практиков и поэтому нельзя быть экономистом вне экономики, нельзя создавать теории, не получая данных от конкретных предприятий, сделок, движений денег и товара. Подавляющее число светил экономики работают сами на себя, их работы являются чистым умствованием, которое никому не нужно и ничего не дает. Их «гениальные озарения», полученные от длительного созерцания потолка, – пустые забавы, опасные для тех политиков и практиков, кто попробует на них опереться. Леонтьев проводит анализ публикаций американских экономистов за 1972-1981 годы. Только в одной из каждых 100 публикаций ее автор опирается на данные, собранные им самостоятельно, то есть только один из ста экономистов потрудился ознакомиться с тем, что исследует, – с собственно экономикой. С каким-либо хозяйством. Еще около 20% авторов использовали данные об экономике, заимствованные ими из литературных источников. А три четверти «экономистов» представили результаты своих работ в виде выдуманных проблем и таких же решений. (И это, заметим, в Америке, казалось бы не склонной платить деньги своим ученым ни за что).
«Возникает вопрос, – с горечью пишет Леонтьев, – как долго еще исследователи, работающие в таких смежных областях, как демография, социология и политология, с одной стороны, и экология, биология, науки о здоровье, инженерные и различные прикладные дисциплины, с другой стороны, будут воздерживаться от выражения озабоченности по поводу состояния устойчивого, стационарного равновесия и блестящей изоляции, в которой оказались экономисты-теоретики в настоящее время?».
Яков Геринг не имел ученого звания экономиста, поскольку не нуждался в нем – это был действительно выдающийся экономист, выдающийся хозяин. Причем, он хозяйствовал настолько смело и настолько с выдумкой, что его хозяйственная деятельность воспринимается, как детектив.
Задача для настоящего экономиста
Давайте мысленно поставим себя на его место. Мы приняли хозяйство в безводной степи с задачей от государства создать на его базе крупный мясомолочный комплекс и с собственной задачей сделать работников этого хозяйства зажиточными и счастливыми. Да, государство будет нам помогать, но что оно на тот момент могло? Да, уже прошло полтора десятка лет после войны, но там, на западе СССР, ущерб, нанесённый сельскому хозяйству немецко-фашистскими войсками, исчислялся сотнями млрд. руб. На временно оккупированной территории было разрушено 98 тыс. колхозов, 2890 МТС, 1876 совхозов; истреблено 17 млн. голов крупного рогатого скота, 20 млн. свиней, 27 млн. овец. Государство в первую очередь старалось отстроить разрушенные города и села, восстановить поголовье скота, утраченное во время войны.
Яков Геринг дает статистику на начало своей деятельности председателем.
«К середине пятидесятых годов колхоз «Константиновский» объединился с тремя экономически еще более слабыми. Новому хозяйству отвели 33 413 гектаров сельхозугодий, в том числе пашни — 8795. …Зерна, например, получили в 1954 году 30 200 центнеров, молока — 6494, мяса — 846, шерсти — 111 центнеров. Реализовывали продукции на 157,9 тысячи рублей».
В отличие от других мастеров, чьи портреты можно поручить написать художникам, самый красивый портрет экономиста пишется не маслом, а числами. Вот я и начал их давать, но чтобы понять красоту, нужно немного остановиться.
Итак, в том хозяйстве, что досталось Якову Герингу, на одного работника (там было около тысячи колхозников) производилось примерно 650 литров молока и 85 кг мяса в виде товара. Для справки, к концу СССР в стране только производилось 374 литра молока на человека и 69 кг мяса, то есть, один колхозник принятого Герингом хозяйства обеспечивал молоком менее двух человек в городе, и чуть более одного обеспечивал мясом. Теперь об урожайности.
Как-то в конце 70-х заехал в отпуске в украинское село Николаевка, откуда отец родом, там разговорились в троюродным братом, и брат посетовал, что у них сняли председателя колхоза, с которым он был в хороших отношениях. За что сняли? – поинтересовался я. Оказалось, что уже три года у колхоза средняя урожайность менее 36 центнеров с гектара. А теперь, для оценки того, что за хозяйство получил Яков Геринг, разделите получаемые 30200 центнеров на 8795 гектаров пашни. Что получится? У меня тоже получилось менее 3,5 центнера с гектара. А ведь и на Украине, и в Казахстане на гектар высевается около 1,2 центнера семян, но на Украине за 36 центнеров, полученных с этих семян, председателя снимают с должности, а Яков Геринг получает колхоз, размерами 16 на 20 километров и с урожайностью аж в 3,5 центнера с гектара.
В царской России урожай измерялся «самами» - тем, во сколько раз полученное зерно превышало посеянное. Обычным для крестьян царской России был урожай «сам-три», то есть, когда взято в три раза больше зерна, чем посеяно, большим считался урожай «сам-шесть», ну, а стопудовый урожай – «сам-пятнадцать» - был нереальной мечтой. В СССР, как видите, председателей снимали с должности за урожай «сам-тридцать», правда, в условиях климата Украины и уже в конце 70-х, а Яков Геринг получил в середине 50-х и в Казахстане колхоз с еще царской урожайностью в «сам-три».
В общем-то, это не потому, что немцы плохо работали, тут виною всему климат, следовательно, надо остановиться на нем.
Зима и лето
В тех местах, в которых хозяйствовал Геринг, в городе Ермаке я прожил 22 года, город мне стал родным до боли, и я бы никогда оттуда не уехал, если бы меня, по сути, из Ермака не выгнали. Посему, о климате я могу написать со знанием дела.
Климат в этом районе Казахстана резко континентальный. Ну, очень резко. Значит это вот что. Расположен Ермак на той же широте, что и Лондон, Берлин, Варшава или Орел и Тамбов, но в году превалируют всего два сезона – зима и лето. Весны и осени почти нет. То есть, еще в марте температура воздуха -10, а то и круче, а потом – бах и сразу все потекло. Меняешь полушубок на куртку, а через пару недель чувствуешь, что вполне можно ходить и в пиджаке, а к первомайским праздникам – и в рубашке. (Правда, год на год не приходится, как-то на первое мая и снег выпал.) Потом как придавит лето со своими +30-35 в июне и июле, так ждешь и ждешь, когда же наступит август со своим кратковременным похолоданием, а затем опять ходишь в рубашке до бабьего лета. В конце сентября приходит пора надевать пиджак или куртку, а потом как даванут холода, и на октябрьские праздники уже вполне может быть и -15. Зимы очень холодные, особенно они мне помнятся такими вначале. При -25 детишкам большая радость – отменяются занятия в младших классах школ, при -31 актируются дни у строителей, и такое тоже за зиму обычно случается. В первую зиму я застал однажды температуру -43 и это для меня, хохла, было ужасно. Помню, сплюнул на стену, а слюна отскочила от нее уже ледышкой. С обеденного перерыва из столовой, до которой было метров 200, прибежал, а Парфенов командует: «Три щеки шарфиком!» Глянул в зеркало – а они уже белые.
Но ничего – привыкнуть можно, хотя я и шутил, что привычка к сибирским морозам означает привычку зимой тепло одеваться.
Однако огромная обширность степей, сильный ветер и морозы делаю переезды по Казахстану даже на относительно небольшие расстояния сопряженными со смертельным риском.
Сам Яков Геринг вспоминает такой случай.
«...Пурга застала в пути людей, ехавших на санях, которые тащил К-700 от райцентра к Константиновке, неожиданно. Как часто и бывает в наших условиях, «вьюга смешала землю с небом», дорога исчезла, в какой стороне колхозный поселок, ни один из девятнадцати не мог определить.
По телефону сообщили, что колхозники выехали из Успенок пять часов назад. Сомнений не было заблудились. Надо искать.
Кто решится в такую непогодь? Все знают — 99 из 100 шансов за то, что заблудишься сам.Беккер подбирает из «своей» бригады пятерых. Заводят трактор С-100, цепляют к нему будку, в которую установлена железная печурка, берут запас дров, спирт, бинты, медикаменты.
Чуть ли не двое суток работала поисковая группа, сотню километров прошла по сугробам, а... нашла замерзающих людей всего в нескольких километрах от поселка. Все девятнадцать находились в кабине трактора К-700.
Пришлось силой разрывать этот полуживой клубок из человеческих тел, заносить по одному в теплушку на полозьях и по «рецепту Беккера», натерев спиртом руки, ноги, лицо, вливать по сто граммов в рот.
Люди стали приходить в сознание и... даже улыбаться.
— Спасены!— были их первые слова. ...Двадцать шесть лет проработал я с Яковом Яковлевичем Беккером, человеком исключительной надежности, умевшим делать все без суеты, основательно, пользовавшимся большой симпатией простых людей».
У меня тоже был случай, хотя и не такой трагичный, как рассказанный выше Герингом. В зиму на 1995 год я баллотировался на выборах в депутаты парламента Казахстана. Было назначено предвыборное собрание в городке Баян-Аул, примерно в 250 километрах, причем, на этом пути всего три населенных пункта. Накануне началась пурга при температуре -25-30, но ехать надо! Я со своими доверенными лицами выехал рано утром на микроавтобусе «Фольксваген», вел его мой неизменный водитель Федор Медведев. С утра пурга стихла, переметы дороги были только у развилок поселков Калкоман и Майкаин, но их уже расчищали бульдозеры на базе К-700, и мы проехали эти участки без большой задержки. В Баян-Ауле, после предвыборного собрания, хозяева пригласили нас на достархан (почетный обед), отказываться было нельзя – обидишь, и мы немного посидели, но небо начало затягиваться пеленой, а до ближайшего населенного пункта на обратном пути - Майкаина - примерно 80 км. Мы отпросились, хозяева нас поняли и отпустили.
Сначала порывы пурги были периодическими и, с точки зрения сидения в теплом «Фольксвагене», они даже не казались сильными. Дорога просматривалась метров на 10-15, я сидел справа и следил, чтобы Федор не съехал в кювет. Но уже при подъезде к Майкаину начались переметы дороги снегом, а видимость упала до нулевой. Ехавший со мною Стас Бондарев вышел из машины и пошел впереди, в метре от капота, Федор ориентировался на его силуэт, я следил за обочиной. Временами порывы снежные заряды уменьшались, Стас садился в машину и мы ехали со скоростью километров 10 в час, ориентируясь только на мои указания расстояния от обочины. Ветер был настолько сильным, а снег представлял из себя настолько твердые, практически ледяные крупинки, что когда Стас возвращался в машину, в мех его шапки и воротника был вбит слой снега на толщину мехового ворса.
Худо-бедно доехали до Майкаина, дальше не рискнули и заночевали в местной гостинице. Повезло, что переметы дороги снегом были небольшие, лишь однажды мы толкали машину, остальные переметы «Фольксваген» брал сам. Я собственно, не сильно перепугался, но Федор явственно вздохнул с облегчением и рассказал, что в такой же поездке у него однажды сломалась машина, и он уже жег последний снятый с колес скат, чтобы согреться, когда его все же спасли. Кстати, в эти дни под Целиноградом замерз рейсовый автобус с пассажирами, все пассажиры и водитель погибли.
Еще одно интересное наблюдение в эту поездку. Сначала, километров в 30 от Баян-Аула мы увидели, как вдоль дороги едет всадник. Вид пастуха обдуваемого пронзительным, секущим снегом ветром, при 25 градусах мороза, вызывал дрожь даже в теплом автобусе. «Ищет табуны, - прокомментировал Федор, и пояснил – сейчас лошади, которые паслись в степи, встали по ветру и идут в том направлении, куда он дует. Автомобильная дорога их пугает, в обычное время они боятся ее перейти. Но если все же перейдут, то потом их будет трудно найти, иногда они, гонимые пургой, доходят чуть ли не до Монголии. Вот пастух их и разыскивает, чтобы отогнать от дороги в балки, где им теплее». Вскоре мы увидели и табун. Жеребец стоял у дороги, еще не решаясь ее переходить. За ним, упершись мордами в хвосты впереди стоящей лошади, длинной цепочкой растянулся и весь табун. Да, ну и работенка у этого пастуха! – не мог не подумать я.
Из-за такого резкого климата я по-иному взглянул на то, что называют культурой, и стал с большим уважением относиться к работникам сельского хозяйства, а особенно к казахам, поскольку именно казахские колхозы пасли скот и зимой. Представьте: на улице страшный мороз, клацая зубами добегаешь вечером от остановки до общежития, а там в областной газете «Звезда Прииртышья» читаешь в отделе происшествий, что в одном из колхозов чабан, пасший на тебеневке* овец (* Тебеневка – пастьба скота зимой сухой травой, остающейся под снегом), поручил посмотреть за отарой своего 12-летнего брата, чтобы куда-то на пару часов отлучиться.
Началась пурга, овцы двинулись против ветра, парень за ними, чабан, не найдя отару и брата на прежнем месте, поднял тревогу, с павлодарского аэропорта поднялись вертолеты, но из-за пурги отару найти не смогли. Пурга стихла только через двое суток, отару нашли, а с ней живого и невредимого паренька – он не запаниковал, не струсил, а загнал отару в балку, сохранил ее и двое суток простоял с ней, укрываясь среди овец от ветра! Посему я и говорю, что выжить в тех условиях мог только народ очень высокой культуры, ведь любой европеец погиб бы в этих условиях через несколько часов! Разумеется, это своя культура, культура жизни в этих суровейших условиях, но, тем не менее, это высокая культура.
На такой бескрайней равнине, на которой нет даже кустика, чтобы создать ветру препятствие, само собой, бывают и ураганы. Причем, такие, что ветром сносит человека, на ветер можно лечь, на моих глазах в Семипалатинском аэропорту ветер поднял и покатил садовую скамейку с чугунным каркасом, запомнилась и картинка, как с железнодорожной платформы с грузом цемента ветер сдувал 50-кг мешки. Между прочим, я не помню какого-либо значительного ущерба от ураганов, надо думать, проектанты и строители их возможность всегда учитывали и строили все достаточно прочно. Поэтому, когда я вижу по телевизору разрушения от ураганов городов в США, то у меняв голове вертится вопрос, о чем думают их инженеры, когда проектируют здания в зоне, опасной по ураганам?
В начале, я застал и пыльные бури, которые мы называли «казахстанским дождичком», поскольку приходили эти бури взамен ожидаемого дождя. Дело в том, что в начале бури, тучи этой пыли на горизонте воспринимались, как дождевые – обманывали ожидающих дождя людей. Но потом агротехника сделала свое дело, и пыльных бурь больше не было. А Яков Геринг застал пыльные бури в самом их пике.
«Жители Константиновки (да, пожалуй, и всей Павлодарской области) помнят 1963, 1964 годы. С какой силой свирепствовали тогда пыльные бури! Как часто закрывались аэропорты! Говорили: «Земля перемешалась с небом!». Днем с включенными фарами двигались автомобили. С прожекторами шли по Иртышу суда, тысячесвечовые рефлекторы можно было рассмотреть, только приблизившись на 50—100 метров. Зеркало Иртыша в местах, где на нем особенно много воронок, вспенивалось пепельно-землистыми кругами выпавшей на воду гумусной пыли.
Со зловещим шелестом песок хлестал по неокрепшим посевам. На возвышенных массивах хлеба подчистую выдирало с корнем и уносило невесть куда. В пониженных местах всходы скрывал десятисантиметровый наносный слой.
Вероятно, мало кто знает, что почвоведам известны факты: частицы почвы из Прииртышья находили в Прибайкалье, в Читинской области. Они попадали туда, поднявшись на высоту 12 километров. Полоса двигалась шириною во многие сотни километров. Часто в образовавшихся барханах находили трупики насмерть засеченных и заметенных зайцев, лисиц, тушканчиков, сусликов и различных птиц.
Насыщенный песчаной пылью воздух сушил горло, носоглотку, затрудняя дыхание. Песок скрипел на зубах, слепил и резал нестерпимой болью глаза, въедался в разморенное зноем тело. Хирурги отменяли операции, потому что песчаные пылинки проникали и в операционные. Даже при безоблачном небе, когда солнце в зените, оно казалось слабым, размытым оранжевым пятном.
Многие хозяйства, расположенные в радиусе пыльных бурь, в эти годы лишались урожаев. Конечно, такие потери с болью воспринимались всеми жителями. Случись такое в дореволюционное время — был бы голод, переселение людей в другие места. Но у нас — большая страна. Каждая республика многонациональной социалистической державы готова прийти на помощь тем, кто пострадал от стихии».
С другой стороны, из-за жаркого лета, какую однолетнюю культуру ни посади – все вызревает и поспевает в лучшем виде. Была бы вода для полива!
Помню, приехали к нам люксембуржцы, мы кормили их обедом, поварихи напридумывали всяких вычурных салатов, но и поставили просто нарезанные помидоры. И люксембуржцы, попробовав, накинулись на эти помидоры и еще добавки попросили. Мы понять ничего не можем, а они поясняют, что уже много лет не ели настоящих помидоров. И рассказали грустную европейскую шутку о том, что голландцы скоро получат Нобелевскую премию за то, что, наконец, вывели такой сорт помидор, в котором уже нет ни вкуса, ни запаха. (Я, покупая в настоящее время в Москве помидоры, не могу с этим не согласиться, хотя самые вкусные помидоры я ел в детстве у дедушки в Николаевке. На вид они были невзрачные, но сажала их бабушка семенами прямо в грунт, а поливали их только дожди.)
Объективно говоря, климат на Украине, да и в Европе, с точки зрения затрат на жизнь, конечно, лучше, но многое ли обязан определять в жизни мужчины климат?
(продолжение следует)
Ю.И. МУХИН
