Вторая работа на чисто армейскую тему.
Не знаю, многие ли из сегодняшних молодых смотрели фильм «Чапаев», и многим ли он интересен. Но книга о Чапаеве и сценарий фильма написаны комиссаром 25-й Чапаевской дивизии, консультантом фильма был комдив, сменивший погибшего В.И. Чапаева на должности командира дивизии, а режиссёры фильма сами были участники Гражданской войны. Посему эти кинематографисты вряд ли бы стали как-то искажать представление реального воина о том, где должен быть командир (в царской армии в ходе Первой мировой войны Чапаев стал фельдфебелем и кавалером трёх Георгиевских крестов и Георгиевской медали).
Итак.
« – Вот, к примеру, идёт отряд походным порядком. Где должен быть командир? Впереди, на лихом коне. Показался противник и открыл орудийный огонь. Где должен быть командир? Опять может быть впереди, потому-как по одному человеку орудия палить не станут. Теперь, противник открыл пулемётный огонь. Где должен быть командир? Вот допустим у них здесь десять пулемётов, а здесь два. Где?
– Тут, где десять.
– Тут! Соображать надо. Где им тебя ухлопать легче? Тут, где десять. Стало быть, и ты должен быть там, где два. Иначе без командира и бойцам крышка. Теперь. Противник пошел в атаку. Где должен быть командир?
– Быть впереди!
– Должен перейти в тыл своего отряда и с какого-нибудь возвышенного места наблюдать всю картину боя. Иначе отряд могут обойти с фланга. Теперь. Решительными действиями отряда и его командира противник отброшен и обращён в бегство. Наш отряд преследует отступающего в панике противника. Где должен быть командир? Опять впереди на лихом коне. И первым ворваться в город на плечах неприятеля. Вот! Соображать надо!
– Эээ! А ведь ты врёшь, Василий Иванович! Если надо, ты всегда сам впереди идёшь.
– Ну, так то, если надо».
Старое поколение, не участвовавшее в войнах и знающее о них вот по таким фильмам о героях, именно так и представляло себе командиров Советской и потом Российской Армии – идущими впереди, если надо. И поэтому многие мои читатели относятся с недоверием к поступающим с фронтов Украины сообщениям о трусости и подлости офицеров Вооружённых Сил России, к примеру, сообщению Ю. Евича, которое я дал в статье «Позорные Вооружённые Силы России»:
«Ребята, прогнило всё сверху донизу! Ребята, я вам скажу: увидеть даже ротного в окопах – это большое везение».
Комбат большая редкость в окопах, хотя первое время я видел – там были достойные командиры батальона, которые были со своими людьми – руководили боем. Но сейчас, как система, начиная с уровня роты офицеры сидят где-то глубоко в тылу и, в лучшем случае, по связи руководят своими бойцами. А если связи нет, то раз в день приезжает в относительно безопасное время, быстро отдаст указания и на машине уедет в тыл. Командуют подразделениями на уровне взводов даже не офицеры, а более-менее толковые бойцы из сержантского звена, либо рядовые у кого есть мозги».
Как на эту отстранение офицерства от солдат реагируют солдаты российской армии?
В середине ноября в СМИ довольно оживлённо обсуждалась новость, что 13 ноября при проведении строевого смотра в подмосковном центре «Патриот» рядовой Лешков высказал подполковнику Денису Мазанову возмущение подготовкой мобилизованных бойцов перед отправкой их в зону военной операции на Украине, назвав эту подготовку «имитацией стрельб, учений и строя», Лешков заявил, что мобилизованные были на стрелковом полигоне только один раз, что выдаваемая экипировка негодная, что нет необходимого снаряжения и при этом толкнул командира в грудь, когда тот, пытаясь прекратить жалобы, со своей стороны толчком пытался поставить Лешкова в строй.
Одинцовский суд, понятное дело, арестовал Лешкова, как подозреваемого в нанесении побоев начальнику во время исполнения им обязанностей военной службы (ч. 3 ст. 334 УК) и в оскорблении начальника (ч. 2 ст. 336 УК), причём, по этим статьям Лешкову может грозить до 15 лет лишения свободы.
Видимо такой исход подмосковного инцидента, спровоцировал на очередное словоизлияние и моего любимого свидетеля с мест боёв на Украине, А. Ходаковского, который вместо победного ликования по поводу, якобы, очередного взятия Павловки, заговорил о случае, как бы аналогичному случаю приведенного выше возмущения мобилизованных своими командирами.
Не хочу редактировать и даю рассказ Ходаковского полностью:
«Когда началась спецоперация, быстро превратившаяся в войну, нашим подразделениям добавили по одной пустой роте, чтобы заполнить их мобилизованными. Как правило, это были не те мобилизованные, которых отлавливали мелкой сетью, а добровольцы, которым присвоили статус мобилизованных. Многие из них были заранее нами отобраны «на всякий случай», и представление о них мы более-менее имели.
Но это не спасало нас от происшествий. Как только начался боевой стресс – головы у некоторых начали прихварывать. С попытками отдельных лиц найти утешение в стакане здоровый коллектив, в общем-то, справлялся – бойцам самим не нужны были рядом неадекватные «коллеги». Но были случаи совсем из ряда вон... Из наиболее резонансных – расстрел одним из мобилизованных своего командира. Это не было переполненной чашей, когда какое-то командирское поведение вывело бойца из себя – это было следствием состояния самого стрелявшего.
Командир, отличный парень, воевавший с четырнадцатого года, выжил, хоть и очень пострадал. А стрелявший так пояснил свой поступок: он бросил своих бойцов... Начали устанавливать обстоятельства, и оказалось, что речь идёт о ситуации, когда колонна возвращалась с отдыха, а командир на головной машине ускорился по какой-то причине, и тем самым вызвал реакцию. Очевидно, что человек с автоматом утратил адекватность и совершил поступок, который легко может совершить любой неадекватный человек с автоматом в руках по любому важному для него поводу.
Описал я этот эпизод с той целью, чтобы было нагляднее, как опасны на фронте люди, которые ещё на сборовых пунктах демонстрируют отсутствие дисциплины и стремление самоутвердиться в глазах бесплатных зрителей. Безусловно, для недовольств поводов хватает, – но на фронте те небогатые условия, в которых мобилизованные находятся до отправки, могут показаться раем, потому что там не просто сидение в сырой земле, но ещё и стреляют. И если не приучать новобранцев к дисциплине сразу, то просто оставлением позиций можно не отделаться».
Короче, по Ходаковскому надо приучать мобилизованных к покорности всем начальникам. Понятно, что приучать к покорности надо силой, а не уговорами. Словами приучают к осознанной деятельности.
Хочу заметить, что, вообще-то, к покорности командирам никого приучать не надо – попав в смертельные условия люди сами понимают ценность командиров. Но, подчеркну, любым солдатам ценны КОМАНДИРЫ, а не барственное и трусливое говно со звёздами на погонах. И Ходаковский с точки зрения этого говна по сути происходящего прав – покорности солдат этому говну в погонах приучать надо – тут логика есть.
Тем не менее, хочу засомневаться и уточнить Ходаковского в его рассказе.
Когда человек врёт, и эта брехня раскрывается, то большинство потребителей брехни, «сняв лапшу с ушей», такой констатацией и ограничивается – типа что ему верить, брехуну-то? На самом деле такой констатации мало, поскольку ложь – это тоже ценная информация, поскольку она часто даёт понять, что именно обязана скрыть эта ложь, а нам как раз и надо узнать то, что ложью скрывается. То есть сама ложь является доказательством наличия факта.
Вот и в этом рассказе Ходаковского есть нелепость, указывающая на ложь. «Возвращались с отдыха», значит, «возвращались в окопы». Но если командир роты оказался в окопах раньше роты, то разве ему можно было предъявить претензию, что он «бросил своих бойцов»? Ведь получалось бы, что это бойцы бросили командира, поскольку командир был «впереди на лихом коне». Тут Ходаковский нам явно «лапшу на уши вешает».
Следовательно рота не с отдыха в окопы ехала, а наоборот, – ехала с окопов «на отдых», а возможно, и «сильно спешила» под огнём ВСУ. Такое «перегруппирование» называется если не бегством, то, в лучшем случае, отходом. И при отходе место командира не на передовой машине, а сзади – чтобы проследить, все ли отошли, никого не забыли?
В Сети есть забавный эпизод, правда, относящийся к ВСУ. «Спешно отступая», украинские командиры забыли двух своих солдат на оставляемой позиции. Прошло время, позиции рядом заняли и начали готовить к бою атаковавшие на этом участке украинцев российские подразделения, и эти брошенные украинские солдаты, не поняв, кто это роет окопы рядом, двое суток сидели в своих окопах вместе с россиянами, общаясь с ними, и только потом россияне обратили внимание на нашивки с украинским флагом на форме у украинцев и отобрали у них автоматы https://yandex.ru/video/preview/13561839750916066703
Но закончить тему я хочу показом немецких понятий времён Второй мировой о том, кто такой командир и где его место. Пример возьму из воспоминаний лучшего немецкого танкиста, Отто Кариуса, на Восточном фронте воевавшего командиром взвода танков «тигр». Кариус, конечно, брехун не хуже барона Мюнхаузена, но отказать ему в личной храбрости невозможно, даже если он о размерах своих побед и привирает.
Так вот, Кариус описывает инцидент, возникший во время короткого отдыха их роты в ближайшем тылу, и внятно намекает на трусость своего непосредственного командира – командира роты фон Шиллера. Не вижу оснований сомневаться в точности этого рассказа.
Для информации. Кариус и Шиллер служили во второй роте немецкого 502-го отдельного батальона тяжёлых танков, который воевал в районе Ленинграда. Вторая рота состояла из 4 взводов: в двух взводах было по четыре «тигра», а в двух других – по два стареньких Т-3. И по одному танку каждого типа было в штабе роты. И Кариус вспоминает (даю только то, что нам интересно в данном случае).
«На тыловой базе на Балтийском побережье нам, наконец, довелось провести несколько дней для ремонта техники и отдыха личного состава. Отдых был просто необходим экипажам трех наших танков…
Командир несколько завидовал мне, потому что я отлично со всеми ладил, однако он не завидовал мне в той же мере во всех лишениях, которые сопровождали мои успехи. Он удивлялся нашей «охотничьей удаче», в то время как все еще не смог подбить ни одного танка. Тот факт, что мы, в отличие от него, постоянно в работе, должно быть, ускользал от его внимания.
Если два «тигра» в нашей роте были боеспособны, я всегда находился в одном из них. …Фон Шиллер напомнил мне удачливого охотника, который полагал, что можно просто пойти в лес и подстрелить оленя, который его там дожидается. Я ладил с ним, когда мы оставались наедине, потому что помнил о его недостатках. Все было нормально и когда я был на операции, а он с ротой на тыловой базе. …У меня вошло в привычку часто общаться с подчиненными. Это не нравилось командиру. Он придерживался того мнения, что следовало соблюдать дистанцию.
Слава богу, что я не считал это необходимым. Я не знал случая, чтобы кто-то относился ко мне «неподобающим образом», поэтому всегда был неким амортизатором между «косой и камнем».
Вероятно, из-за ожесточенных боевых действий мои подчиненные были на взводе, и однажды «бомба взорвалась», причем последствия этого оказались гораздо более серьезными, чем я ожидал.
И более того, именно русские дали толчок тому, что произошло. Они не позволяли нам воспользоваться заслуженным отдыхом даже на наших «резервных позициях» постоянно вели огонь, и над нами в море летели снаряды их дальнобойной артиллерии, которая находилась к югу от Нарвы. Когда они пролетали над нашими головами, у нас было ощущение, что они снесут с собой крышу. Подобного рода малоприятный огневой вал возникал над нами примерно раз в два часа. Часовой должен был немедленно докладывать о начале массированного артобстрела. Существовал приказ о том, что все при обстреле должны бежать в подвал дома. Этот приказ был совершенно оправдан, что подтвердил случай, когда русский снаряд упал с недолетом. Унтер-офицер из ремонтного взвода и ротный писарь были убиты осколками, когда направлялись в убежище, но не успели вовремя. Следовательно, предосторожность была совершенно необходима.
Однако фельдфебелей, которые спали в другой комнате, по соседству с нами, коробило, что командир всегда первым прыгал в подвал через дыру в полу, хотя такой спешки и не требовалось.
Кроме того, в соответствии с воинской традицией командир должен думать о личной безопасности в последнюю очередь.
Ротный связист, фельдфебель Шотрофф, в других случаях спокойный, надежный человек и образцовый солдат, сорвался, оскорбил фон Шиллера. Дошло и чуть ли не до рукоприкладства. Фельдфебель был взят под стражу как бунтовщик.
Фон Шиллер настаивал, чтобы я немедленно пошел с ним в военный трибунал. …В конце концов я добился того, что он заколебался. Наверное, сообразил, что в трибунале придется говорить вещи, которые будут неприятны ему самому.
Как бы то ни было, к моему огромному облегчению, он повернулся ко мне и сказал:
– Ладно, Отто, я все это обдумал. Ради тебя лично накажу Шотроффа за безобразное поведение. Посажу под арест, а потом возьму с собой на боевые действия».
У Ходаковского солдат стрелял по трусливому командиру роты, а у немцев, как видите, фельдфебель ударил командира роты за трусость, проявленную на глазах солдат. И командир этой роты, остыв, понял, что трибунал не только поступок фельдфебеля, но и эту его трусость тоже не оставит без последствий, потому что в немецкой армии «в соответствии с воинской традицией командир должен думать о личной безопасности в последнюю очередь».
Была ли такая традиция в царской армии, была ли она в Советской армии, есть ли она в армии нынешних наёмников Кремля?
У меня в памяти остаются воспоминания ветерана войны, А.В. Невского, который был свидетелем сдачи в плен в 1945 году немецкого гарнизона Кенигсберга.
«Во время разговора Перевозникова с генералом к нам приблизилась немецкая колонна. Немецкая дивизия шла сдаваться в плен под музыку, как на параде. Командир этой группы подбежал к своему начальнику, отрапортовал и передал ему строевую записку. Эта строевая записка была тут же передана Перевозникову. Комдив Перевозников приказал офицерам немецкой дивизии построиться отдельной от солдат колонной, указал место, куда складывать оружие, а командиру разведроты лейтенанту Филиппову приказал выделить усиленный конвой для сопровождения офицеров. Последний выделил четырех разведчиков на группу офицеров в несколько сот человек.
Следом подошла вторая колонна немцев, и вся процедура повторилась.
А дальше произошло то, что произвело на нас, советских воинов, сильное впечатление. Когда немецкие офицеры получили приказ Перевозникова построиться отдельной колонной, началось их прощание со своими солдатами. Они целовались и плакали, не стыдясь своих слез…»
Думаю, что такое единство офицеров и солдат – следствие того, опять повторю, что «в соответствии с воинской традицией командир должен думать о личной безопасности в последнюю очередь».
Ю.И. МУХИН
