Слово как оружие преступления.
Итак. Разбираясь с тем, как нас превратили в подданных фашистов, начнём с того, что предшествовавшая Russia Конституция СССР (образца 1977 года) четко разделяла собственно свободу слова и преступления, связанные с использованием слова как орудия преступления (разделяло владение топором и убийство топором).
Свобода слова устанавливалась в Конституции СССР статьей 50 о гражданских правах и свободах:
«В соответствии с интересами народа и в целях укрепления и развития социалистического строя гражданам СССР гарантируются свободы: слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций.
Осуществление этих политических свобод обеспечивается предоставлением трудящимся и их организациям общественных зданий, улиц и площадей, широким распространением информации, возможностью использования печати, телевидения и радио».
Как видите, в статье 50 Конституции СССР не было даже намека о каком-либо ограничении свободы слова или о недопустимости использовании гражданских свобод для совершения преступлений.
О преступлениях, в которых слово могло стать орудием, говорилось в Конституции СССР не в статье о правах граждан, а в статье 64 – в статье об обязанностях граждан:
«Долг каждого гражданина СССР – уважать национальное достоинство других граждан, укреплять дружбу наций и народностей Советского многонационального государства».
Теперь о том, что было в Уголовном кодексе. В защиту свободы слова в Уголовном кодексе РСФСР никакой особой статьи не было (хватало статьи 50 в Конституции), а вот наказание за пренебрежение своими обязанностями и за использование слова, как орудия преступления, были:
Статья 70. «Агитация или пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления Советской власти...»
Статья 71. «Пропаганда войны, в какой бы форме она ни велась...»
Статья 74 «Пропаганда или агитация с целью возбуждения расовой или национальной вражды или розни, а равно прямое или косвенное ограничение прав или установление прямых или косвенных преимуществ граждан в зависимости от их расовой или национальной принадлежности...»
Задержите свое внимание на таком вопросе. Если в тексте Конституции СССР ничего не было сказано о пропаганде и агитации, то почему же в Уголовном кодексе РСФСР запрещены именно они, а не просто некие «действия», скажем, почему в этих статьях не написано: «действия в целях подрыва или ослабления Советской власти» или «действия с целью возбуждения расовой или национальной вражды или розни», а написано «пропаганда или агитация»? Случайно?
Нет!
Ведь само произнесение слов или их написание уже является действием, и если бы в этих статьях УК РСФСР было бы запрещено действие, то эти статьи запрещали бы свободу слова – запрещали действия по написанию и произнесению слов.
СССР, повторю, в отличие от нынешней России, не был фашистским государством и такого попрания свободы слова допустить в своих законах не мог. Посему УК РСФСР запрещал только агитацию и пропаганду – деятельность, в которой слова служат орудием в числе прочих орудий этого преступления. Таким образом, по законам СССР, слова, даже антисоветские, даже возбуждающие рознь, и даже много раз написанные, не являлись преступлением, посему и сами слова не запрещались, и произносившие их люди не наказывались. Именно таким юридическим подходом гарантировалась свобода слова при запрете использования слова во вред людям. (Это по закону. Практика в СССР отличалась от деклараций законов, но мы говорим о юридической стороне этого вопроса).
Еще раз остановитесь в чтении, чтобы обдумать разницу. Действие – это поступок. Вы совершили что-то – сказали или написали – и этим уже совершили поступок. А агитация и пропаганда – это деятельность, это осмысленный труд в направлении достижения той цели, которую вы перед собой ставите, это процесс, идущий во времени.
Технически в СССР это выглядело так. Если вы говорили или писали нечто, что другими воспринималось, как, к примеру, возбуждение розни, то к вам не могли предъявить претензии, поскольку вы обладали правом свободно выражать свое мнение, в том числе и такое!
А с юридической точки зрения эти ваши слова еще не были доказательством того, что вы ведете пропаганду, поскольку, да, вы совершили деяния, но сами по себе эти деяния по написанию или произнесению слов не являются доказательством того, что вы ведете преступную деятельность под названием «агитация» или «пропаганда».
Однако, если такие подозрения возникали, то «компетентные органы» вас сначала предупреждали. Почему? Потому, что пропаганда и агитация, как деятельность, характеризуются умыслом, настойчивостью и непрерывностью. Если вы пренебрегали предупреждением и продолжали высказывать то, что воспринималось не только «компетентными органами», но и окружающими, как преступление (судьи-то были народные – из народа), то есть вы своим последующим поведением подтверждали, что не просто высказали мнение, а действительно занимаетесь запрещенными пропагандой или агитацией, то только тогда против вас возбуждали уголовное дело. Только после предупреждений и новых фактов, прокуратура имела возможность доказать в суде (в народном суде), что вы умышленно занимались пропагандой, а не просто реализовывали свое право на свободу слова.
Я не теорию вам рассказываю. В 70-х меня вызвали в КГБ и взяли объяснения в рамках статьи 70 УК РСФСР «Антисоветская агитация и пропаганда». После того, как я объяснение написал, меня попросили его переписать, как мне казалось, из симпатии ко мне. Мне трудно обижаться на тогдашних работников КГБ, но на самом деле они поступили достаточно коварно, хотя и объяснимо с точки зрения их службы, – этим переписыванием моего объяснения, работники КГБ «подводили меня под статью 70». К примеру, они предложили мне заменить мое признание о том, что я рассказывал анекдоты о Генеральном секретаре ЦК КПСС Брежневе, на, казалось бы, ничего не значащее сравнение экономик СССР и Бразилии. Мне казалось, что они этим смягчили мою «вину». Потом я прочел учебник уголовного права и понял, в чем дело. На самом деле статья-то была «антисоветская» пропаганда, а не «антипартийная» или «антикоммунистическая». Конституция не запрещала вести пропаганду против КПСС, посему КГБ не мог предъявлять мне претензии за это – за Генсека КПСС. А вот сравнение экономических итогов советской власти СССР и несоветской власти Бразилии, да еще и не в пользу советской власти, уже было похоже на антисоветскую пропаганду.
Но, что мне запомнилось, и что действительно было характерно – начальник КГБ города, лично опрашивавший меня, начал с извинений и с предупреждений, чтобы я не воспринимал вызов к нему, как попытку запретить мне говорить то, что я хочу, подчеркивая, что в СССР свобода слова.
Формально он устно предупредил меня о недопустимости вести антисоветскую пропаганду, поскольку реагировал на полученные на меня доносы. Но, на самом деле, пояснил, что я могу говорить все, что считаю нужным, но каждый раз обязан оценивать, кому и что говорю, поскольку сам несу ответственность, не сочтет ли слушатель мои слова враждебными Советской власти. И объяснил, что КГБ пока не имеет ко мне иных претензий, но если они получат очередной донос, то вынесут мне письменное предупреждение и вот после этого они обязаны будут установить за мною контроль, как я тогда понял, слежку. Видимо очередного доноса не было (я вычислил информатора), поэтому впоследствии никаких претензий со стороны КГБ больше не было.
Еще раз обращу внимание, что подобное поведение КГБ – это не следствие его гуманности, а следствие наличия реального суда в СССР и необходимости доказать в суде наличие в действиях подсудимого признаков агитации или пропаганды.
Таким образом, сумел я объяснить суть вопроса или не сумел, но читающий эту работу должен понять следующее.
Если в законах страны наказание вводится за агитацию, пропаганду или подстрекательство к преступным деяниям, то с юридической точки зрения в такой стране свобода слова может быть.
Но если наказание вводится за словесное действие, направленное, якобы, на преступное деяние, то в такой стране нет свободы слова даже с юридической точки зрения. Поскольку словесное действие это и есть выражение мнения и убеждения, без свободы которых нет свободы слова.
Ну и в окончании о том, как происходило уничтожение свободы слова в России.
(окончание следует)
Ю.И. МУХИН
