СИЛА АРМИИ СОХРАНЯЕТСЯ ВОЕННОЙ ЮСТИЦИЕЙ-3. Гуманный суд

 

Таким приговором преступники за такое огромное преступление не были наказаны вовсе. Наверняка адмиралы и генералы суда, «пожалевшие» их, потом оправдывались или даже хвастались своим «гуманизмом». Но в этом приговоре гуманизма нет ни на копейку – здесь коллективное осознание адмиралов и генералов, что окажись в такой ситуации прокурор и члены суда, они бы тоже предали! Предали бы всех и все - и 15 тысяч моряков русского флота, погибших в этом сражении, и труд огромного числа граждан России на создание и подготовку кораблей, которые эти трусы передали японцам.

 

Между тем, и этим приговором не все осужденные остались довольны, «осужденными Барановым и Леонтьевым была принесена кассационная жалоба главному военно-морскому суду, который слушал ее 12 сентября под председательством адмирала Пилкина в составе членов: генерала Васильева, генерал-лейтенантов Бабицына и Михайлова, при главном военно-морском прокуроре действительном статском советнике Матвиенко.

 

В кассационной жалобе защитник капитана Баранова отставной генерал-лейтенант Навроцкий указал на три главных неправильности, допущенные, по его мнению, судом в приговоре: 1) в вопросном листе о виновности капитана Баранова сказано, что «миноносец был сдан японцам» (вообще сдан, неизвестно кем), в резолюции же суда прямо говорится про капитана Баранова, что он сдал миноносец. Огромная разница. 2) В резолюции сказано, что суд постановил ходатайствовать о смягчении наказания во внимание к долговременной, усердной и полезной службы капитана Баранова. В приговоре слово «полезной» пропущено. Между тем «полезная» служба очевидно важнее «блестящей» службы, а во внимание к такой аттестации службы, например, было смягчено наказание капитана 1 ранга Клапье-де-Колонга». И т.д. В связи с этим Навроцкий просил пересмотреть дело.

Надо сказать, что, судя по показаниям в суде матросов «Бедового», этот Баранов был из тех офицеров, которых матросы выбрасывали за борт и в 1905 году на «Потемкине», и в 1917 в Кронштадте. Матросы рассказали, что он присвоил лично себе подарки королевы Греции, предназначенные всему экипажу эсминца, а когда японцы привели «Буйный» в порт Сосебо, у Баранова не во что было паковать это барахло и он послал купить чемоданы, после чего покинул эсминец и подался в плен с 18 чемоданами. В ответ Баранов заявил, что все его матросы бунтовщики и подняли против него бунт при прибытии в Японию. На что Баранову, впрочем, заметили, что после того, как он поднял на эсминце японский флаг, на эсминце не стало русского экипажа, а были только военнопленные японского флота, посему жалобы Баранову нужно адресовать японскому прокурору.

 

И хотя кассационный суд не отменил приговор, но пошел Баранову навстречу и внес в приговор слова о «полезной службе» Отечеству капитана 2 ранга Баранова. О ее очень большой полезности. Адмиралы и генералы в этом не сомневались. Я специально это подчеркиваю, чтобы показать, что императорское офицерство совершенно искренне считало, что приносит пользу Отечеству хождением на службу, а то, что оно предает во время войны, так это простительный недостаток.

 

Скажу в противовес, что бой эсминца «Грозный» с японским эсминцем нельзя считать боем противников с равными силами. На самом деле японцы на свои корабли ставили гораздо более мощные орудия.

 

К примеру, бронепалубный «Варяг», водоизмещением 6,5 тыс. тонн вел бой с одним японским броненосным крейсером, водоизмещением 9,7 тыс. тонн, и пятью бронепалубными крейсерами, водоизмещением от 3,5 до 2,5 тыс. тонн. Казалось бы, что эти пять маленьких крейсеров «Варяг» по отдельности превосходил. Но не все так просто. На «Варяге» главным калибром были двенадцать 152-мм орудий, а, к примеру, на японском крейсере «Нанива», водоизмещением всего 3,5 тыс. тонн, было 6 таких орудий, но кроме них еще и два калибром 259-мм. А эти орудия стреляли снарядами весом примерно в 250кг, то есть, только эти две пушки по весу залпа были равны всем 12 орудиям главного калибра «Варяга», а по разрушительной силе эти снаряды намного превосходили 152-мм.

 

Так вышло и в бою «Грозного» с японским миноносцем «Когеро». По водоизмещению «Грозный» (405 тонн) превосходил «Когеро» (361 тонна). Но по эффективности орудий уступал в полтора раза. На «Грозном» были одна 75-мм пушка и пять 37-мм, его залп равнялся 12,9 кг, а на «Когеро» стояла одна 76-мм пушка и пять 57-мм, залп японца равнялся 19,2кг.

 

Однако капитан 2 ранга Константин Клитович Андржиевский принял бой, в котором «Грозный» получил 6 пробоин (одну подводную), 4 человека команды был убито и трое ранено, в том числе и сам Андржиевский. Но, видимо, он хорошо готовил экипаж «Грозного» к боям и русские комендоры оказались точнее. Примерно через два часа боя «Когеро» запарил, начал клониться на правый борт и уходить носом под воду, показался над водою его левый винт. Анджиевский, у которого кровь заливала глаза, решил, что с японцем покончено и взял курс на Владивосток. Правда, японцы не подтвердили потопление «Когеро», а скромно пишут, что тот не догнал «Грозного». (Это вызывает улыбку, поскольку у «Грозного», даже не при изношенных длительным переходом котлах, скорость не достигала 26 узлов, а у «Когеро» она была выше 30 узлов). Как бы то ни было, но, оставшись один, «Грозный» сжег в топках все, что на миноносце могло гореть, и все же до Владивостока дошел.

 

Теперь о сдаче в плен эскадры адмирала Небогатова.

Итак. 22 ноября 1906 года началось слушанием уголовное дело бывшего контр-адмирала Небогатова и соучастников его преступления. Состав Особого Присутствия Военно-Морского Суда Кронштадтского порта: председатель генерал-лейтенант Бабицын, члены: вице-адмиралы Зеленый и Сиденснер, контр-адмиралы Молас и Невинский, подполковник Эйкар. Обвинителем был все тот же товарищ главного военно-морского прокурора генерал-майор Л. И. Вогак.

 

Суду предавались «бывший контр-адмирал Небогатов; бывшие капитаны 1-го ранга: Смирнов, Лишин и Григорьев; капитаны 2-го ранга: Шведе, Кросс, Ведерников, Курош 2-й, Артшвагер…» и далее по списку от лейтенантов до прапорщиков флота (всего на скамье подсудимых сидело 78 человек). Из обвинительного заключения следовало (с сокращением, в основном, уже известного и ссылок на тех, кто эти сведения сообщал).

 

«15-го мая 1905 года, около 10 часов утра, эскадренные броненосцы «Император Николай I, «Орел» и броненосцы береговой обороны «Генерал-Адмирал Апраксин» и «Адмирал Сенявин», будучи настигнуты в Японском море близ Корейского пролива японскою эскадрою, без боя спустили перед неприятелем флаг и были отведены в плен.

 

При производстве по этому делу предварительного следствия выяснилось, что сдача наших судов произошла при следующих условиях: 14-го мая 1905 г. броненосцы «Император Николай I, «Орел», «Генерал-Адмирал Апраксин» и «Адмирал Сенявин» участвовали в составе нашей Тихоокеанской эскадры в Цусимском бою. Задавшись, видимо, целью истребить лучшие и сильнейшие наши корабли, неприятель обстреливал главным образом отряды адмиралов Рожественского и Фелькерзама. «Орел» был поэтому в течение многих часов под жесточайшим огнем и получил настолько серьезные повреждения, что командовавший им капитан 2-го ранга Шведе думал было уже испросить у адмирала разрешение на истребление корабля. Броненосец этот, по словам свидетелей, представлял из себя после боя обгорелую груду стали, чугуна и железа. В корпус «Орла» попало до ста снарядов, которыми совершенно разрушило небронированную часть борта, причинило множество пробоин, разбило все гребные суда и сильно повредило артиллерию. В течение дня на «Орле» было убито 2 офицера и 22 нижних чина, ранено 11 офицеров и 64 нижних чина. Броненосец «Николай I» под флагом контр-адмирала Небогатова и командою капитана 1-го ранга Смирнова в бою 14-го мая также пострадал. Он имел несколько пробоин, потерял часть шлюпок и лишился одного 12-ти дюймового орудия. Снарядов на нем оставалось мало. Броненосец «Генерал-Адмирал Апраксин», командиром коего состоял капитан 1-го ранга Лишин, в бою серьезных повреждений не получал и потерял убитыми 2 нижних чинов и ранеными 10. В броненосец «Адмирал Сенявин», по словам командира этого корабля, капитана 1-го ранга Григорьева, ни один неприятельский снаряд не попал, и повреждений и потерь в людях на броненосце этом не было.

 

…В течение вечера и части ночи суда наши подвергались непрерывным минным атакам. Офицеры и команды были донельзя утомлены и почти не спали. К утру в составе эскадры адмирала Небогатова, шедшей Японским морем на NО, оказались только броненосцы «Император Николай I», «Орел», «Генерал-Адмирал Апраксин», «Адмирал Сенявин» и крейсер «Изумруд». Остальные наши корабли частью погибли, частью же отстали и укрылись в нейтральные порта. На рассвете, на горизонте, несколько слева и позади курса, появились дымки, о которых тотчас же было доложено адмиралу и командирам. Высказывались разнообразные предположения, но большинство утверждало, что это наши отставшие суда. Гул, напоминавший выстрелы, заставил адмирала повернуть своим на выручку. Вскоре выяснилось, однако, что наших судов позади не было. Командир «Изумруда» капитан 2-го ранга Форзен, посланный адмиралом на разведку, доложил, что показавшиеся суда — неприятельские. Повернув на прежний курс и осведомившись сигналом о состоянии артиллерии и повреждениях, адмирал приказал пробить боевую тревогу. Не взирая на ужасы пережитого дня и крайнее утомление, команды наши и офицеры, бывшие накануне очевидцами последовательной гибели лучших наших судов, бодро разошлись по местам и готовились к бою. «Мы покажем себя не так, как артурцы», говорили на «Николае I». Мысли о сдаче никто не допускал. Часов около 8 утра японские суда обрисовались ясно. Часть неприятельских кораблей, которых собралось до 28, обогнув нашу эскадру, взяла ей на пересечку курса и к 10 часам окружила ее со всех сторон. … Безвыходность положения стала для всех очевидною. Все ждали приказания, готовые исполнить последний свой долг. Орудия заряжались и наводились.

 

Роковая мысль о сдаче, однако, зародилась. По словам мичмана Волковицкого, как о том ему говорил в плену лейтенант Степанов, командир «Николая I» Смирнов еще в ночь на 15-е мая просил Степанова убедить адмирала, в случае встречи с врагом, в бой не вступать, а сдаться. Степанов слов этих адмиралу, однако, не передал. 15-го мая, часов около 9-ти утра, капитан 1-го ранга Смирнов высказал флаг-капитану Кроссу, что, по его мнению, остается сдаться, и просил доложить об этом адмиралу. Кросс прошел в боевую рубку и передал адмиралу на ухо слова Смирнова. «Ну, это еще посмотрим», сказал адмирал, но через некоторое время потребовал к себе командира, который, видимо, и убедил адмирала в необходимости сдачи. Сообщив затем чинам штаба о безвыходности положения, адмирал приказал поднять белый флаг и сигнал о сдаче. По настоянию старшего офицера капитана 2-го ранга Ведерникова, адмирал созвал затем офицеров и объявил им о принятом решении.

 

…Квартирмейстер Туров и матрос Киреев удостоверили, что на совещании этом первым высказался за сдачу командир. Большинство офицеров, по словам врача Виттенбурга и квартирмейстера Родионова, молчало и только немногие и в том числе мичман Волковицкий и прапорщики IIIaие и Балакшин, стояли за бой или уничтожение броненосца. Длилось совещание недолго. Японцы открыли по флагманскому кораблю огонь и заставили тем разойтись по местам. Сигнал о сдаче, набранный, флаг-капитаном Кроссом и лейтенантом Глазовым, быль поднят еще до созыва офицеров, после первого предварительного совещания адмирала с командиром и чинами штаба.

 

Открыв огонь, неприятель продолжал сближаться. На выстрелы адмирал приказал не отвечать. Лейтенант Жаринцев, по возвращении с совещания, распорядился поэтому повернуть орудия в сторону, противоположную неприятелю, а лейтенант Северин приказал сигнальщику Богоненко просемафорить «Орлу», что «Николай I» окружен неприятелем и сдается. Не взирая на поднятый сигнал и белый флаг, японцы не прекращали стрельбы. В течение каких-нибудь 10 минуть броненосец получил до 6-ти пробоин. Адмирал распорядился тогда поднять японский флаг. За флагом этим, по словам матроса Аксютина, побежал лейтенант Хоментовский. Наши стеньговые и кормовой флаги были, по свидетельству кондуктора Гаврилова, спущены ранее, при первом же неприятельском выстреле, весть о сдаче быстро разнеслась по броненосцу и произвела удручающее впечатление. По словам санитара Завеева, вся почти команда негодовала. Нижние чины и офицеры плакали. Многие требовали затопления или взрыва броненосца. Находились на дело это и охотники, но старший офицер капитан 2-го ранга Ведерников, возражавший сначала против сдачи, доказывал, что, раз японский флаг поднят, что-либо предпринимать уже поздно. Машинист Истров, узнав о сдаче, хотел было открыть кингстоны, но старший инженер-механик Хватов закричал на него и выгнал на верхнюю палубу. Команда, частью по собственному почину, частью же по приказанию офицеров, стала портить и уничтожать судовое имущество, но капитан 2-го ранга Ведерников воспретил это делать. В машине хотели взорвать цилиндры — старший механик Хватов отставил это распоряжение, а младшие механики Дмитраш и Бекман запретили машинной команде портить другое имущество. Командир приказал позвать к себе ревизора мичмана Четверухина и поручил тому раздать офицерам судовые деньги. Адмирал собрал затем команду и обратился к ней с речью, в которой высказал, что он решился на сдачу ради спасения свыше 2000 молодых жизней. По свидетельству матросов Шевченко, Сипайлова, Пестова и Дюка, часть команды была сдачею довольна и одобряла действия адмирала.

 

…На «Орле» сигнал о сдаче был замечен квартирмейстером Зефировым, который доложил о нем командовавшему броненосцем капитану 2-го ранга Шведе. Последний, видимо, растерялся. Стоявший около него мичман Сакеллари высказался за затопление броненосца, но Шведе, не спросив совета других офицеров, приказал отрепетовать сигнал и поднять белый флаг. Пробили отбой. Весть о сдаче быстро разнеслась по броненосцу и вызвала, по словам младшего судостроителя Костенко, полное смятение. Офицеры и команда стали выбегать наверх. Все почти кричали, что надо топиться, многие переодевались во все чистое, обвязывались поясами и койками, другие заявляли, что топиться и взрываться не будут, а некоторые хотели стрелять и продолжать бой. Сумятица была всеобщая. Команда металась из стороны в сторону, не зная, что предпринять. Офицеры плакали и отдавали самые противоречивые распоряжения. Капитан 2-го ранга Шведе приказал было изготовить броненосец к затоплению, но затем отказался от этой мысли и, доказывая, что он обязан подчиниться адмиралу, приказал поднять японский флаг. Бегая по палубе, полковник Парфенов кричал также, что японцам все надо сдать в полной исправности. Инженер-механик Русанов, возмущавшейся сдачей и находивший, что ею опозорен флот, запретил затем портить машинное имущество и говорил, что теперь их будут уже поить и кормить японцы. «Пропало наше дворянство», в отчаянии кричал поручик Румс. «Мы сдались, сдались как испанцы», со слезами на глазах, твердил мичман Карпов, долее других настаивавший на уничтожении броненосца. «За 25 лет службы сдают в плен», сказал старый боцман Саем капитану 2-го ранга Шведе. По характерному замечанию матроса Алексея Смирнова, сдачи на броненосце никто не хотел, но энергичного человека, «настоящего начальника», на броненосце, по словам Смирнова, к несчастью, не нашлось. …Решив сдаться, капитан 2-го ранга Шведе, по свидетельству комендора Реутовича, опасаясь, чтобы кто-нибудь из нижних чинов не вздумал взорвать броненосец, приказал замкнуть все погреба и ключи от них передать лейтенанту Никонову, прося их никому не выдавать. Ревизор лейтенант Бурнашев, узнав о сдаче, спросил Шведе, как ему надлежит поступить с судовыми деньгами, и стал их раздавать офицерам.

 

…До сдачи «Орел», по показанию рулевого Копыло и комендора Щуренкова, успел сделать два выстрела.

 

На броненосце «Генерал-Адмирал Апраксин» первыми о сдаче узнали квартирмейстер Молодчиков и кондуктор Бородин, которые и доложили командиру о поднятом на флагманском корабле сигнале. Капитан 1-го ранга Лишин, считая для себя сигнал адмирала обязательным, приказал отрепетовать его. «Сдача позор для нас и для России, - сказал он, — но раз адмирал сдается, он сдает и нас». Неприятель быль тогда в расстоянии не более 40 кабельтовых, и команда порывалась стрелять. Лейтенант Шишко крикнул из башни, что откроет огонь, но командир запретил отвечать на выстрелы и приказал квартирмейстеру Молодчикову поднять японский флаг. Кондуктор Русских утверждает, что комендор Петелкин, соблазнившись хорошею наводкою, успел произвести один выстрел. Сдачей офицеры и команда возмущались, но открытого протеста ни с чьей стороны не было. Фридовский приказал было матросу Осипову обрезать у шлюпок грунтовы, а трюмный механик Федоров доложил командиру, что на броненосце все готово к затоплению. Капитан 1-го ранга Лишин на затопление корабля не согласился, накричал на Федорова и потребовал к себе ключи от кингстонов и погребов. Ревизор лейтенант Мазиров, узнав о сдаче, заплакал, сказал, что такого позора в Poccии еще не было, а затем отправился к денежному сундуку и стал офицерам раздавать деньги. Команда частью по собственному почину, частью же по приказанию офицеров, стала портить орудия и другое имущество, но капитан 1-го ранга Лишин запретил это делать и, сказал даже, что за порчу японцы будут расстреливать. …Возвратившись, капитан 1-го ранга Лишин, по свидетельству старшего комендора Яркона, осведомился, все ли у того в башне исправно, и, узнав, что выкинуты прицелы, сказал: «Где хочешь бери, а чтобы все было исправно».

 

Для офицеров и команды броненосца «Адмирал Сенявин» сигнал о сдаче был столь же неожидан, как и для команд других судов. Стоявшие тогда неподалеку от командира лейтенанты Белавенец и Якушев заявили командиру, что на сдачу они не согласны, и отказались отрепетовать сигнал и спустить кормовой флаг. Капитан 1-го ранга Григорьев лично отдал эти распоряжение, а затем приказал сигнальщику Бондаренко поднять японский флаг.

 

По свидетельству матроса Мизяровского, офицеры плакали, одни кричали: «позор», другие: «взорваться», третьи: «сражаться», но об энергичном протесте, очевидно, и речи быть не могло.

 

Разобрав сигнал о сдаче, крейсер «Изумруд» дал полный ход и, преследуемый японскими крейсерами, вскоре скрылся».

Следует, пожалуй, обсудить прочитанное.

О Цусимском сражении имеется огромный массив исследований, что не удивляет, поскольку второго такого оглушительного разгрома в истории броненосных, современных флотов не было. Исследованы все маневры противников чуть ли не до сантиметра, есть и такие историки, которые находят некоторые гениальные тактические задумки даже у Рожественского, но большинство сходится к мысли, что русская эскадра совершенно не маневрировала с целью нанести ущерб японцам, - ни силами всей эскадры, ни отдельными кораблями. А, по мнению большинства исследователей, таких случаев русской эскадре предоставлялось достаточно. Почему я выше и написал, что русская эскадра была как отара овец, которую рвали, как хотели, волчьи стаи.

 

О чем, собственно, речь.

Корабли того времени, да и более поздних конструкций (дредноутного типа) могли вести огонь максимальным числом имевшихся у них орудий, если они располагались бортом к противнику, поскольку с оконечностей у них была одна, позже две орудийные башни крупного калибра. Поэтому долгое время, еще со времен парусного флота, для которого это было особенно актуально, смысл маневра сводился к тому, чтобы свою боевую линию кораблей поставить поперек линии кораблей противника. Поставить так, чтобы колонна противника шла на развернутую линию твоих кораблей – во фланг твоей колонне. В этом случае, во-первых, максимальное количество орудий всех твоих кораблей стреляло по головному кораблю противника, и за счет большого количества выстрелов добивалась надежных попаданий, а противник мог отвечать только носовыми орудиями. Корабли противника, следующие за головным, вообще не могли бы стрелять даже из носовых орудий, поскольку им мешал бы головной корабль.

 

Во-вторых, на тех расстояниях, на которых в те времена уже велся бой – на дальности 8-12 км – даже орудия главного калибра вынуждены были стрелять не горизонтально, а достаточно под большим углом вверх, чтобы снаряд долетел до противника. Соответственно, снаряд и падал на противника сверху – не столько в борт корабля противника, сколько ему на палубу. В этом случае очень важна была правильная пристрелка, которая очень зависела от правильности определения дальности до цели и, что еще более важно, неизменности расстояния до нее. При таком расположении своих кораблей, они могли сделать пристрелку по курсу идущей на них колонны противника, то есть, сделать выстрел из пушки даже не главного калибра на заданную дальность и засечь падение снарядов в воду. А когда головной корабль противника подойдет к месту падения пристрелочных снарядов, дать залп всеми орудиями со всех кораблей сразу. Головной корабль противника будет поражен, скорее всего, выкатиться из строя, и когда к пристрелянному месту подойдет следующий корабль колонны противника, дать залп и по нему. А у противника все будет наоборот. В связи с тем, что расстояние между его кораблями и вашей боевой линией все время будет сокращаться непредсказуемо (трудно определимо), противник даже носовыми орудиями не сможет пристреляться и попасть по вашим кораблям.

 

Разумеется, это идеальное расположение твоих кораблей в бою, к которому стремятся все адмиралы и командиры кораблей, но в которое противник тоже отчаянно стремится не попасть. В этом смысл маневра кораблей, в этом смысл искусства адмирала и командиров кораблей даже при прочих равных условиях. Но в Цусимском бою и эти условия не были равными.

 

У японцев основным боеприпасом был фугасный снаряд, разрушительность действия которого определяет сила его взрыва. А у нас – бронебойный снаряд, разрушительность действия которого обусловлено его глубоким проникновением в заброневое пространство корабля. Для японцев, поэтому, выгоден был огонь с больших расстояний, так как при этом их снаряды попадали не в хорошо бронированные борта русских броненосцев, а в относительно слабо бронированную палубу. Скажем, у броненосца «Орел» борт у ватерлинии был прикрыт броней 194 мм, выше - 152 мм, орудийные башни главного калибра – 254 мм, боевая рубка – 203 мм. А палуба – 94 мм, крыши боевой рубки и орудийных башен – 51 мм. Из этих же соображений, русским кораблям надо было вести бой на коротких расстояниях, поскольку именно на коротких расстояниях, эффект японских снарядов резко бы снизился, а русские бронебойные снаряды проявили бы свою разрушительную силу, да и попаданий было бы больше.

 

Но для сокращения расстояния русская эскадра обязана была маневрировать, а она этого не делала! Японцы маневрировали, частью, очень рискованно, а русская эскадра «вела по ним огонь», хотя отчетливо видела, что толку от этого огня ни на копейку.