Итак, Сергей Эмильевич Стрыгин зачитал подготовленное им заявление о подложности доказательств.
«В порядке статьи 186 ГПК РФ.
Уважаемый суд! Представленные ответчиком доказательства (совместный циркуляр Прокурора СССР и Председателя Верховного суда СССР от 20 апреля 1935 г. и решение Политбюро ЦК ВКП(б) № П24/143 от 20 апреля 1935 г.) являются подложными, несмотря на то, что оригиналы данных документов находятся на ответственном хранении в государственном архивных учреждениях – ГАРФе и РГАСПИ.
С глубоким сожалением приходится констатировать, что подложные документы из государственных и ведомственных архивов России сегодня – не редкость. После нескольких громких скандалов 1990-х годов вокруг подобных подделок, руководитель Федеральной архивной службы России, член-корреспондент РАН, доктор исторических наук В.П.Козлов вынужден был даже написать монографию о методах разоблачения подложных исторических документов «Обманутая, но торжествующая Клио» (М, РОССПЭН, 2001), в которой, в частности, дал понять, что после развала СССР фальшивки из архивов России валом повалили в прессу. Три таких поддельных документа Козлов разоблачил в своей монографии в качестве примера.
Аналогичную фальшивку 20 сентября 2007 г. в статье «Знал ли Сталин, что у Гитлера есть “летающая тарелка”?» разоблачила «Комсомольская правда». В опубликованном газетой материале были проанализированы признаки поддельности подложного письма замнаркома госбезопасности СССР Б.З.Кобулова руководству СССР от 24 марта 1941 г. №725/М. Исследованное подложное письмо якобы хранилось в секретном спецфонде Архива Президента Российской Федерации. Разоблачение данной подделки не составило большого труда, несмотря на то, что подложное письмо было исполнено на фирменном бланке НКГБ СССР с соблюдением всех необходимых делопроизводственных атрибутов, включая подпись Б.З.Кобулова и собственноручные пометки И.В.Сталина.
Однако в архивах России хранятся и более качественно исполненные фальшивки. Самые известные и политически значимые из них – поддельный манифест об отречение императора Николая II от 2 марта 1917 г., подложный «Секретный дополнительный протокол к пакту Молотова-Риббентропа» от 23 августа 1939 г. и фальшивые документы по Катыни из «закрытого пакета №1». Кстати, не так давно в ходе аналогичного процесса по защите чести и достоинства деда нашего доверителя, Басманный районный суд г. Москвы продемонстрировал твердую гражданскую позицию и проявил заслуживающий уважения профессионализм, отказавшись принять в качестве доказательства мнимой причастности И.В.Сталина к расстрелу военнопленных польских офицеров в Катыни поддельные документы из «закрытого пакета №1», чем косвенно признал их подложность.
Но подложные исторические документы из государственных архивов обнаруживаются и разоблачаются не только в России. К примеру, в мае 2008 г. в Лондоне обнародовали результаты полицейского расследования, установившего, что 29 важнейших исторических документов из Национального архива Великобритании, касающихся ключевых эпизодов Второй Мировой войны, являются поддельными и были подброшены в 12 архивных дел этого уважаемого архива за период с 2000 по 2005 гг.
Ещё раз обращаем внимание уважаемого суда, что сегодня подложные документы из государственных и ведомственных архивов не являются каким-то из ряда вон выходящим явлением ни в России, ни в других странах.
В этой связи укажем на источниковедческие признаки поддельности представленного ответчиком совместного циркуляра Прокурора СССР и председателя Верховного суда СССР от 20 апреля 1935 г. № 1/001537-30/002517 (ГАРФ, ф.8131, оп.38, д.6, л. 47б).
I. Делопроизводственные признаки поддельности
1. При формировании сотрудниками особого сектора Прокуратуры СССР вышеупомянутого архивного дела в него в 1939 г. на ответственное хранение были помещены имеющие прямое отношение к изданию циркуляра № 1/001537-30/002517 документы в количестве 10 (десяти) листов. Эти листы изначально имели номера с №201 по №210 включительно.
Однако в 1962 году девять из десяти листов по данному вопросу из архивного дела были изъяты. В том числе, была изъята вся переписка, имевшая отношение к изданию циркуляра и позволявшая, при необходимости, проверить аутентичность текста сомнительного документа по так называемым «перекрёстным ссылкам». Во внутреннюю опись документов данного архивного дела №6 циркуляр № 1/001537-30/002517 включен под семнадцатым номером и имеет название: «Раз’яснение в развитие постановления ЦИК и СНК СССР от 7.IV-35 г. “О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних”». В настоящее время этот лист имеет номер «47б». Такой странный буквенно-цифровой номер уже сам по себе является доказательством наличия неких отклонений от нормального порядка архивного документооборота.
2. Лист 47б является единственным листом вышеуказанного архивного дела №6, на котором отсутствует его старый номер (нанесен на всех остальных листах дела №6 в правом верхнем углу цветным карандашом синего цвета). Вместо этого в правом верхнем углу страницы 47б наборным штампом зачем-то проставлена цифра «1». Отсутствие старого рукописного номера листа «201» является неопровержимым доказательством того, что до 1962 года представленный ответчиком документ в данном архивном деле не хранился. Аналогично отсутствует старый номер листа и на датированной 13 июля 1962 г. копии циркуляра (в настоящее время - лист «47а»).
3. Представленный ответчиком сомнительный циркуляр № 1/001537-30/002517 является единственным документом из архивного дела №6, но оборотной стороне которого отсутствуют служебные пометки или росписи сотрудников об ознакомлении с ним (типа: «Утратил» [т.е. «Утратил силу»], «Печатать», «Читал», «Ознакомлен» и т.д.).
4. Дополнительно факт отсутствия до 1962 г. представленного ответчиком сомнительного документа в деле №6 подтверждает рукописная пометка «копия» от 9 октября 1939 г., выполненная фиолетовыми чернилами на стр. 4 внутренней описи архивного дела рядом с названием «Раз’яснение в развитие постановления ЦИК и СНК СССР от 7.IV-35 г. “О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних”». Представленный ответчиком экземпляр циркуляра № 1/001537-30/002517 является не копией, а оригиналом, следовательно, изначально вместо него в деле №6 находился какой-то другой документ (см. илл. 5).
5. По неизвестной причине представленный ответчиком экземпляр циркуляра № 1/001537-30/002517 помимо обычного грифа «Совершенно секретно» имеет дополнительный гриф секретности «Хранить наравне с шифром», не встречающийся больше ни на одном аналогичном документе Прокуратуры СССР за 1935 г. (ГАРФ, ф.8131, оп. 38, дела №6 и №7 ).
6. С неизвестной целью в дело №6 на архивное хранение дополнительно к подлиннику циркуляра № 1/001537-30/002517 от 20 апреля 1935 г. помещена его машинописная копия от 13 июля 1962 г. Это тем более странно, что всего за четыре месяца до этого, 20 марта 1962 г., все хранившиеся в данном архивном деле копии документов («…лишние экземпляры») были изъяты из дела и уничтожены с формулировкой «…как не представляющие ценности».
7. В нарушение элементарных норм архивного делопроизводства помещенная в дело №6 машинописная копия от 13 июля 1962 г. (ныне имеющая номер листа «47а») никак не отражена во внутренней описи дела.
8. Копия от 13 июля 1962 г. (ГАРФ, ф.8131, оп.38, д.6, л.47а) оформлена с грубыми нарушениями порядка заверения архивных копий документов. В частности, в нижней части страницы имеются две взаимоисключающие рукописные пометки: «Верно: (Ганин – КПК при ЦК КПСС)» и «Копия получена В.Ганин 13/VII 1962 г» (при ксерокопировании вторая пометка не поместилась на листе и в представленной суду копии документа отсутствует). То есть получается, что ответственный контролер Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС В.П.Ганин самостоятельно изготовил, сам для себя заверил и сам же себе вручил затребованную в Центральном государственном архиве Октябрьской революции архивную копию документа!
9. При этом в «Листе использования документов», прилагающемся к делу №6, имеется следующая рукописная запись о документе на листе 47а от 20 июня 1964 г.: «По указанию зам. начальника ГАУ при СМ СССР т. Яковлева Л.И. Сняты копии в единственном экземпляре и направлены в Отдел адм. органов ЦК КПСС Бабин Д.И.». Согласно этой записи получается, что истребованная для ЦК КПСС в июне 1964 г. копия снималась не с находившегося в архивном деле оригинала документа, а с изготовленной в 1962 г. копии!
10. Еще одним признаком, подтверждающим факт весьма подозрительных манипуляций вокруг представленного ответчиком документа является рукописная приписка фиолетовыми чернилами в «Заверительной надписи», подшитой в конце архивного тома 6: «Лист 201 из наряда из’ят и передан тов. Скачкову Озерева 19/VII-40.». Однако вопреки элементарным правилам архивного делопроизводства никаких отметок о возвращении изъятого листа обратно в архивное дело в «Заверительной надписи» нет.
11. Схожая приписка фиолетовыми чернилами имеется на оборотной стороне страницы 7 внутренней описи дела №6: «Примечание: лист 201 из наряда из’ят и передан тов. Скачкову под его личную роспись Озерева (подпись) 19/VII-40. Получил: ______ » Важно отметить, что какая-либо роспись Скачкова в получении совершенно секретного документа в материалах данного архивного дела отсутствует.
12. Нижняя половина страницы 7 внутренней описи дела №6 аккуратно обрезана неизвестным лицом. Предположительно, это сделано для уничтожения имевшихся там подлинных пометок, в которых содержалась информация об истинной судьбе аутентичного экземпляра (экземпляров) циркуляра № 1/001537-30/002517 от 20 апреля 1935 г.
13. В нарушение элементарных правил архивного делопроизводства оригинал циркуляра № 1/001537-30/002517 от 20 апреля 1935 г. и его копия от 13 июля 1962 г. не вшиты в архивный том (ГАРФ, ф.8131, оп.38, д.6), а приклеены канцелярским клеем к оборотной стороне листа 47. При ксерокопировании сотрудниками ГАРФа листов 47а и 47б вечером 28 января 2010 г. оригинал циркуляра (лист 47б) отклеился и был просто вложен в архивный том на своё старое место.
14. Оригинал циркуляра № 1/001537-30/002517 от 20 апреля 1935 г. отпечатан на оборотной стороне бумажного листа, на котором на пишущей машинке отпечатано «ПРОЕКТ. ПОСТАНОВЛЕНИЕ». Этот «оригинал» является единственным директивным документом Прокуратуры СССР за 1935 г. (ГАРФ, ф.8131, оп.38, д.6,7), отпечатанным на оборотной стороне ранее уже использованного листа бумаги. Предположительно, это вызвано тем, что в 1962 г. фальсификаторы не смогли достать чистого листа писчей бумаги периода 1935 г. и вынуждены были использовать для изготовления подложного документа оборотную сторону уже использованного листа.
15. До 16:00 28 января 2010 г. оригинал циркуляра № 1/001537-30/002517 от 20 апреля 1935 г. и его копия от 13 июля 1962 г. имели совершенно другую нумерацию листов архивного дела – на оригинале циркуляра № 1/001537-30/002517 стоял номер листа архивного дела «47а», а на машинописной копии от 13 июля 1962 г. вообще не было никакого номера листа. После 16:00 28 января 2010 г. (но до начала процедуры ксерокопирования) на машинописную копию от 13 июля 1962 г. был проставлен номер листа «47а», а на оригинале от 20 апреля 1935 г. старый номер листа «47а» был исправлен на «47б».
II. Смысловые признаки поддельности
16. Подложный циркуляр № 1/001537-30/002517, представленный ответчиком, резко отличается по стилистике от аналогичных правоприменительных документов Прокурора СССР того периода. Вместо характерного для А.Я.Вышинского четкого и однозначного стиля изложения с указанием конкретных составов преступлений и конкретных статей Уголовного кодекса, в представленном документе присутствуют расплывчатые и туманные формулировки, допускающие расширительное, двусмысленное и даже многозначное толкование.
17. Издавая подзаконный акт о фактической отмене нормы общесоюзного закона, А.Вышинский и А.Винокуров существенно превысили свои должностные полномочия и противоправно присвоили себе властные функции легитимного законодателя – ЦИК СССР. Тем самым они совершили тяжкое преступление, предусмотренное статьями 110-абз.2 и 193-17-б Уголовного кодекса РСФСР 1926 г. Осторожные и изворотливые политики А.Вышинский и А.Винокуров (вдобавок, оба – опытнейшие юристы!), на такое преступление в реальности никогда бы не пошли!
18. Содержание п. 4 циркуляра № 1/001537-30/002517 от 20 апреля 1935 г., представленного ответчиком (о рассмотрении в судах «расстрельных» дел несовершеннолетних в общем порядке), противоречит положениям совместного циркуляра Прокурора СССР и Председателя Верховного суда СССР №1/08-04-35/18 от 8 апреля 1935 г. (предусматривавшего «особый порядок» рассмотрения всех дел несовершеннолетних – в специальных камерах нарсудов с выделением специальных судей, специальных защитников и т.д.).
19. Содержание представленного ответчиком подложного документа противоречит достоверно установленным фактам той эпохи, в частности, отсутствию фактов применения в судебном порядке исключительной меры наказания (расстрела) в отношении несовершеннолетних в 1935-41 и 1945-53 гг.
Решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 апреля 1935 г. № П24/143 неразрывно связано своим смысловым содержанием с циркуляром № 1/001537-30/002517. Таким образом, признаки подложности циркуляра № 1/001537-30/002517 одновременно являются признаками подложности решения № П24/143, и наоборот.
Специалист по подделкам исторических документов В.П.Козлов утверждает, что 7 признаков подделки с головой выдают подложный документ. Уважаемый суд, у нас 18 признаков подделки представленных ответчиком доказательств!
В связи с этим, а также руководствуясь статьей 186 ГПК РФ, просим суд предложить ответчикам представить суду другие доказательства того, что И.В.Сталиным был подписан Указ, разрешающий расстреливать 12-летних детей как «врагов народа»».
Я хотел бы добавить к перечисленным Стрыгиным признакам подложности еще несколько.
В частности я обратил внимание суда на следующее обстоятельство, которое можно считать 20-м признаком подложности.
29 марта Вышинский просит Законодателя СССР провести изменения в уголовном законодательстве по отношению к несовершеннолетним в относительно мягкой форме, скажем, он считал, что «взрослое» наказание для несовершеннолетних необходимым только за систематические кражи и не во всех случаях, а только по усмотрению суда. И в течении девяти дней до принятия Постановления, у Вышинского не возникает никакого желания ужесточить это свое предложение, наоборот, это ЦИК и СНК сами снимают мягкость, предложенную Вышинским, убрав в тексте Постановления слова о систематических кражах и об усмотрение суда, и добавив к кражам еще ряд преступлений.
И вдруг через два дня после публикации им же запрошенного Постановления, Вышинский посылает в Политбюро предложение с невнятным соединением несовершеннолетних и расстрела, то есть, по логике совершенно противоположное тому своему мягкому предложению, которое только что ужесточил Законодатель. При этом, начинает проект своей директивы словами: «Виду поступающих запросов в связи с постановлением ЦИК и СНК от 07.04. с.г.». А какие 10 апреля могли поступить Вышинскому в Москву запросы по сути Постановления, опубликованного лишь 8 апреля – всего два дня назад? Ведь это постановление при тогдашних средствах связи еще не было прочитано правоохранительными органами СССР, и поэтому никто ничего у Вышинского и Верховного суда просто не мог запросить!
Скорее всего, увидев, что Постановление на самом дел жестче, чем он предлагал, Вышинский в подлинном письме в Политбюро, изъятом фальсификаторами из архива, просил Политбюро разрешения как-то смягчить его своими разъяснениями. Всего через два дня после опубликования Постановления, когда реакция на него прокуроров и судей на местах еще не могла быть известна, ничего другого Вышинский просить у Политбюро, да еще и от имени судебно-прокурорских органов всего СССР, просто не мог.
Кроме этого, необходимо добавить примечательный момент к отмеченной Стрыгиным туманности формулировки и отсутствию логики «письма Вышинского». Текст письма выглядит так, как будто ряд статей Уголовного кодекса уже изменены. Утверждение Вышинского: «К числу мер уголовного наказания, предусмотренных ст.1 указанного постановления, относится также и высшая мера уголовного наказания (расстрел)», - означает, что для ограниченного перечня преступлений - кража, изнасилование, нанесение телесных повреждений и убийства, указанных в Постановлении от 7 апреля, - уже введена высшая мера социальной защиты – расстрел! Но ведь на самом деле этого не было!
Скорее всего, фальсификаторы этого документа ориентировались на законодательство СССР последнего периода, когда, действительно, за убийство, изнасилование и хищения в особо крупных размерах расстреливали, но в Постановлении от 7 апреля нет ни единого преступления, которое могли совершить подростки, и за которое мог полагаться расстрел. Этот момент можно считать 21-м признаком подложности.
А вот 22-й признак. Невероятный гриф секретности означал, что эта директива не должна была быть известна ни адвокатам, ни родственникам подсудимых. А это не могло не вызвать массовых жалоб в центральные органы при попытке реализовать ее на практике. «Йеху», признавшимся в суде, что они не знают ни судопроизводства, ни делопроизводства, это можно и не понимать, но как это могли не понимать Прокурор СССР и Председатель Верховного суда?
Но, пожалуй, главное то, что статья 22 Уголовного кодекса о запрете расстрела лиц, не достигших 18 лет, сохранялась весь период при жизни Сталина без каких-либо изменений или ограничений, и центральные органы строго следили за ее действием. А никаких следов подложной директивы Вышинского и Виноградова нет нигде, кроме этой папочки в архиве, - ни в республиках, ни в областях, никто на нее никогда не ссылался и никаких следов ее в местных архивах не обнаружено.
Тут возможна такая аналогия. Венедиктов и на суде, и на записи передачи «Свобода мысли» рассказывал, что его любимый дедушка служил в СМЕРШе, в котором выслужил 4 Ордена Боевого Красного Знамени и получил 4 ранения (пальцы, что ли, на ногах ломал, когда шпионов допрашивал? Шутка!). И представим, что Венедиктов бы принес из архива документ, подписанный Сталиным, утверждающий, что его дедушка был заместителем Верховного главнокомандующего Красной Армии. И не смотря на всю красоту этого документа, и не смотря на подпись Сталина, у мало-мальски умных людей (не у «Эха Москвы», разумеется) сразу же возник бы вопрос – а почему о его дедушке в этой должности никто ничего не знает?
Ну, ладно. Судья предложил ответчикам высказаться о нашем заявлении о подложности представленных ими доказательств. И мы опять превратились во врачей психбольницы, поскольку Ганапольский стал истерично доказывать, что Стрыгин не эксперт и поэтому не имеет права делать экспертизы. Судья отрешенно молчал, а мы пробовали объяснить больным, что это не экспертиза, экспертизу этих документов, если потребуется, суд сам назначит, а это заявление о подложности. Не помогло - для больных разница между заявлением и экспертным заключением осталась тайной.
Теперь надо сказать пару слов о судье. У Пресненского суда репутация, мягко скажем, соответствующая. А у судьи Максимкина, моего старого знакомого по заведомо неправосудному решению в деле «Дуэли», как оказалось, соответственная репутация даже среди судей Пресненского суда. Надо сказать, что в присутствии журналистов, Максимкин вел дело, стараясь не допускать грубых нарушений процессуального кодекса, но у меня сложилось впечатление, что решение, которое он вынесет по делу, было ему известно еще до начала слушания дела, и он, на самом деле, дело не слушает. Такой пример. При подготовке к делу ответчики просили присоединить в качестве доказательства интервью Ромена Роллана, мы поддержали их просьбу, в суде несколько раз звучала фамилия этого французского писателя, лауреата Нобелевской премии. Понятно, что глупо удивляться тому, что судья услыхал о Ромене Роллане на этом процессе впервые - при сегодняшнем уровне образования, тем более, юристов, в этом нет ничего удивительного. Но и мы, и ответчики, повторю, несколько раз вслух называли его имя и фамилию с ударением на вторых слогах – РомЕн РоллАн. А судья через минуту диктует секретарю присоединить к делу интервью РОмена РОллана. И это же повторилось и при рассмотрении дела – мы говорили о РомЕне РоллАне, а он, перечисляя материалы дела, о РОмене РОллане. Вот и возник у меня вопрос – а он слушал, о чем мы говорили?
Напомню, что честный судья по заявлению о подложности доказательства, согласно статье 186 ГПК РФ может вынести всего два законных определения: если суд не считает документы фальшивыми, то он обязан назначить по ним экспертизу, и если подлинность подтвердится, то возложить стоимость экспертизы на сторону, объявившую подложность этих доказательств. А если судья и сам видит подложность, то должен предложить ответчику, представившему этот документ, представить иное доказательство того обстоятельства, которое этим документом доказывается. Последнее мы, чтобы не затягивать дело, и предложили судье.
Так требует закон и в этом есть логика. Да, процессуальный кодекс вызывает много вопросов, но, в целом, он, все же, закладывает пути того, как суду справедливо рассмотреть дело.
А что сделал Максимкин? Правильно, он не вынес ни одного, ни второго, предусмотренного законом, определения, а определил, что рассмотрит подлинность этих доказательств при вынесении решения по делу. И теперь, если он обопрется в своем итоговом решении на эти фальшивки, то значит он сам, без экспертизы признал подлинность этих фальшивок. А он что-то в такой экспертизе понимает? Но если он сочтет их фальшивками, то, значит, этим он лишил ответчиков возможности представить суду иное доказательство своей правоты.
После этого судья перечислил материалы дела, что должно было означать «исследование доказательств», но мы не возражали, поскольку фактически рассмотрели все доказательства в процессе объяснений. И суд приступил к прениям сторон.
