Это типа пояснительная записка к сценарию фильма, который я недавно написал, и который можно было бы и так назвать – «Родной отец водородной бомбы». Но начну с длинной преамбулы.
Недавно прочёл удивление: «За месяц сериал «Слово пацана» запрашивали в Яндексе чаще, чем «СВО» за весь год. Издание проанализировало статистику Yandex Wordstat и выяснило, что с ноября по декабрь количество яндекс-запросов «Cлово пацана» достигло 45 миллионов. Это 11 миллионов запросов за неделю. В свою очередь число запросов, содержащих аббревиатуру «СВО» с 1 декабря 2022 по 1 декабря 2023 составило 41 миллион. За тот же период словосочетание «война в Украине» индексировали 32 миллиона раз. Мятеж Пригожина с 19 по 26 июня получил лишь 326 тысяч запросов – в 138 раз меньше, чем «Слово пацана»».
Я этот киношедевр не смотрел и не собираюсь, потому что уже лет 20 не смотрю художественные фильмы, если это не требуется по работе. И не потому не смотрю, что дал какой-то зарок, а потому, что не интересно и жаль тратить время жизни на выдумки, так сказать, мастеров кинематографа, причём однообразные до того, что посмотрев несколько фильмов, уже можно предсказать, что будет в следующих.
Ведь сценаристы и режиссёры – гуманитарии, то есть люди с очень убогим кругом интересов, посему они по-настоящему понять могут только бытовые, безусловно понятные всем жизненные моменты, к примеру, любовь, материальные ценности и всё с этим связанное. Ну и, как правило, кинодеятели понимают смысл обычного уголовного преступления, в ходе которого жертву убивают из-за любви или материальных ценностей или у неё изымаются ценности тем или иным способом. И ещё таким режиссёрам желательны в сценарии «экшны» – какие-нибудь драки – типа «зритель такое любит».
Да, темы любови и денег без труда понятны и всей массе зрителей, посему и отечественные режиссёры, тупо пытаясь подражать Голливуду и популярным киноизделиям Запада, штамповали и штампуют фильмы сугубо на эти темы – или про любовь, или детективы. Штамповали и приговаривали, что зритель, типа «других фильмов не поймёт, и смотреть не будет». Но дело не в зрителе, который не такой дурак, как кажется мэтрам, а в самих авторах фильма – они не способны понять ничего иного, – только убогую примитивщину, посему только о ней фильмы и снимают.
И весь мир, и Россию захлебнула сплошная череда или комедий, или детективов. Как я понял, этот сериал «Слово пацана» как раз такое стандартное изделие, и дело, в третий раз об этом скажу, не в том, что зритель «такое кино любит», а в том, что сами сценаристы и режиссёры, повторю, ввиду собственной глупости не способны изготовить ничего иного. И невиданный успех наверняка убогого «Слова пацана» легко объясняется мощной рекламой, поскольку кассовый успех в основном только от этого и зависит (о чём несколько позже), кстати, и цитата, с которой я начал статью, – это элемент такой рекламы.
Между тем в мире с огромной скоростью идёт научно-технический прогресс, его двигают люди, делающие открытия и изобретения, – это очень и очень неглупые люди! Их творческие находки решений проблем техники гораздо интереснее решения украсть миллион долларов обычного героя из фильма, но как много фильмов вы видели о инженерах и учёных? И, главное, о том творческом решении, которое они нашли?
А ведь и сценаристы, и режиссёры в культурном смысле настолько глупы, что не способны понять, казалось бы, элементарные вещи. Лет 10 назад я критиковал фильм по сценарию прославленного сценариста Э. Володарского «Сын отца народов». Понятно, что сценаристу надо было в этом фильме своим жидким поносом обгадить Сталина, и он с этим справился, но были нужные в фильме эпизоды, суть которых была рассказана сценаристу очевидцами, и которая едва выходили за рамки еды и секса и никак не помогала обгадить ни Сталина, ни его сына. Тем не менее, прославленный сценарист Володарский оказался полностью неспособен понять их смысл. Реальные свидетели не смогли растолковать этим гениям кинематографии самые простые вещи.
Вот, скажем, сын Сталина, Василий Сталин, чтобы гарантированно не попасть в плен, водил свой авиаполк в бой без парашюта, бывший лётчик, Станислав Грибанов, рассказал в своей книге подробности. Лётчики одевали парашют перед вылетом, поскольку в кабине это невозможно сделать, и крепился собственно парашют у летчиков не на спине, а, скажем так, ниже спины. В кабине самолете парашют помещался в чашу сиденья и летчик на своём парашюте сидел. Но поскольку Василий не надевал парашют, то ему сворачивали и клали в чашу сиденья заменяющий парашют брезент, иначе Василий сидел бы в кабине очень низко и у него не было бы из кабины обзора. А в фильме, его механик не надевает на Василия парашют, а кладет его на сиденье в самолёт, и Василий гордо выбрасывает парашют и садится в самолет, ничего не подмостив на сиденье. А зачем механик клал ему парашют на сиденье? У них что – в полку летчики надевали на себя парашют прямо в кабине только тогда, когда их собьют? И как Василий водил в бой полк с ограниченным обзором? Что в этом эпизоде было сложного для понимания обычного человека, но ни Володарский, ни режиссёры этого понять не сумели.
Еще. Когда Василий Сталин умер, то хрущевцы хоронили его, генерал-лейтенанта авиации и фронтовика, без воинских почестей, а всем офицерам запретили присутствовать на похоронах. Но, как вспоминал сын Василия, офицеры на похороны пришли, но в штатских пальто, а когда подходили к могиле, то распахивали борта пальто, под которыми были мундиры, распахивали, чтобы показать мертвому Василию в гробу, что на похороны, все же, пришли офицеры, и армия, все же, с ним. Это факт и в этом факте есть смысл, и было это всего один раз – на похоронах Василия Сталина. А в фильме рассказывается, что, якобы, и много лет спустя после похорон Василия, на могилу приходили люди в военной форме и распахивали борта шинелей, показывая могиле ордена. А зачем? В чем смысл этого распахивания? И что эти офицеры летом распахивали – ширинку? Эти гении кинематографии не способны были понять значение даже вот таких, внятно изложенных фактов. Про таких в школе говорят – даже списать не способны!
Нет, это я не прав, списать они были способны, поскольку в 12 серий, само собой, вошли и все заезженные штампы мирового кинематографа. Вот поскакал конь, за конем побежал Василий с конюхом. Навстречу коню побежал сын Василия, за сыном побежала жена. Лошадь скачет, скачет, Василий скачет, жена скачет, все скачут, скачут. Посмотрел по движку – 2 минуты чистого времени скакали. Ну и что на финише? А ничего. Прискакали. А зачем жечь время зрителей и это показывать? А потому, что гениально!
Кроме того, на Западе сегодня ещё и требуется, чтобы фильм был про пидорасов https://youtu.be/yVgXaebZeCY, но это требование исполняется не для зрителей, а для рекламы фильма силами «толерантной» западной прессы, лежащей под своими хозяевами-дегенератами. Впрочем, пресса и без этого насилия над собою хозяев далеко от режиссёров не ушла в своём понимании жизни во всём её объёме.
Непрерывно болтая во всех интервью о «творчестве», кинематографисты на самом деле боятся творчества (получения ранее неизвестных тебе полезных людям результатов), а работают штампами, к примеру, в фильме «должна быть любовь», в фильме должен быть «главный герой», эпизод фильма «не может длиться более 2-х минут» и т.д.
Ведь эта постоянная экранизация «классики» – произведений древних авторов о людях и событиях, которые остались в уже забытом прошлом, – следствие не какой-то особой увлекательности или воспитательной ценности Льва Толстого или Чехова, а следствие тупости кинематографистов и журналистов – первые просто не могут оценить современный сценарий с точки зрения зрителя, а вторые не понимают, надо ли фильм по сценарию неизвестного автора хвалить или ругать.
И ещё хорошо, что не смотря на низкую культуру (способность использовать знания, накопленные человечеством) и низкий творческий потенциал авторов, кинематографисты мастерят ещё хоть что-то, что зритель согласен посмотреть. Поскольку те режиссёры, которые стремятся поразить своим высоким интеллектом таких же дураков, как и они, снимают такую муть, что нормальные зрители заплатят деньги, чтобы только эту муть не видеть. Скажем, Андрей Тарковский с его «Жертвоприношением» или итальянский режиссёр Фредерико Феллини с его «Восемь с половиной».
Пара слов о фильме «Жертвоприношение», который в оригинале снят на шведском языке, посему в Швеции его посмотрели 15 тысяч зрителей, в США примерно 75 тысяч, в Англии – 1,5 тысячи, во Франции – аж 475 человек. В СССР его нещадно рекламировала «Кинопанорама» и пресса, посему, по некоторым данным, в СССР «Жертвоприношение» посмотрели 10 миллионов. Но как посмотрели! У нас в городе в центральном кинотеатре обычные фильмы шли несколько дней, а для этого шедевра был выделен всего один сеанс, причём билет стоил в три раза дороже, чем на обычные фильмы, даже иностранные. Был ажиотаж (всё же иностранный фильм – Швеция-Франция!), мы с женой и с семьёй приятелей (Григорием и Татьяной Чертковерами) билеты сумели купить. Через полчаса после начала показа зрители начали покидать зал, через час остались только мы, которые со злости решили досидеть до конца. Досидели. В фильме показано, что для того, чтобы прекратить атомную войну, главный герой должен был принести жертву – совершить половой акт с домработницей. Он это сумел, войны не стало. Вот эти события длятся в фильме минут пять, остальные два с половиной часа – показывается любая муть, но длинно. Мне запомнилась банка с молоком, которая почему-то стояла в зале в серванте и начал падать, падала в замедленной съёмке, разбивалась, молоко выплёскивалось. И так падала нескончаемое число раз, мне кроме этой банки ничего и не запомнилось https://t.me/Kalyyugatoday/150610. И вот из таких событий состоит весь фильм. Шедевр, мать его!
Нельзя сказать, что вообще не было и нет фильмов на общественно значимые темы, в которых обходятся без тем любви, денег и драк, но эти фильмы не рекламируются прессой по помянутым причинам – подавляющая масса журналистов примитивна до предела и для неё эти фильмы совершенно непонятны, посему скучны и не интересны. Журналисты не могут обсудить, что в фильме происходит, и пресса молчит о таких фильмах, чтобы не показать свою глупость.
Что касается, скажем, СССР, то там люди выбрать то, что они хотели бы посмотреть, не могли, как не могли и во всём мире. И в СССР, как и во всём мире, зрители смотрели то, что показывают местные кинотеатры, а в СССР – чаще всего, клуб или Дом культуры. А это были хозрасчётные предприятия и им была важна выручка за билеты, вот их руководители и интересовались оценкой журналистов, чтобы понять, на показе каких фильмов они могут максимально заработать. Посему, если пресса фильм не хвалила, то кинотеатры его и не заказывали для показа.
К примеру, в созданном в 1974 году фильме «Премия» нет обычного главного героя – там героем является тема незаработанных денег, нет любви героев, сам фильм сугубо на темы технологии и организации строительства, кроме того, только начало рассмотрения вопроса в парткоме идёт непрерывно 27 минут. То есть фильм совершенно наплевал на все каноны «стандартной» кинематографии.
Тем не менее, проблема незаработанных денег была понятной не только для строителей, но и всем работникам реальной экономики СССР, однако эта тема была не понятна и не интересна советской интеллигенции, заполнявшей информационное пространство своим убогим бла-бла-бла. И фильм «Премия» посмотрели в СССР едва 13 миллионов зрителей, но я помню, что мы в своём маленьком городе смотрели этот фильм при полном зале не отрываясь, а после просмотра мы, металлурги, «за рюмкой чая» ещё больше спорили, что «с таким бригадиром и начальником стройки ещё можно согласиться, но таких секретарей парткома не бывает». Ну, а пресса СССР либо тупо хвалила этот фильм «за игру артистов» (спасибо и за это), либо вообще молчала, посему снятый в том году разрекламированный прессой банальный и совершенно тупой «Романс о влюблённых» посмотрели в три раза больше зрителей.
Итак, я, по заказу, поступившему от известного режиссёра, написал сценарий художественного фильма, причём, сразу писал в уверенности, что такой фильм никто снимать не будет. Но, всё же, написал и написал потому, что при изучении материала пришёл к таким интересными даже для себя находками в иллюстрации к очень важной и тяжёлой для общества теме, что решил – «овчинка стоит выделки». А тема эта – паразитизм и подлость «науки», точнее, основной массы тех людей, которые у нас и во всём мире считаются «учёными», но которые поступили в науку не за поиском новых, нужных их согражданам знаний, а только за деньгами.
Хотя это сценарий художественного фильма, но он о реальной истории – о том, как молодой парень, Олег Лаврентьев, увлекшись с 15 лет ядерной физикой, в 1950 году открыл схему термоядерных реакций, при которой стала возможной водородная бомба веса обычной бомбы – способной поместиться в самолёт, – кроме того, это открытие резко удешевляло стоимость термоядерного оружия как такового. И по этой схеме до сих пор создаётся термоядерное оружие во всём мире. И ещё это сценарий фильма о том, как «профессиональные» учёные ограбили Лаврентьева, украв у него открытие, а самого парня лишили возможности проверить следующее его открытие – схему термоядерного синтеза, по мнению Лаврентьева, способного дать человечеству неисчерпаемый источник энергии.
Такой фильм практически неподъёмен для обычного режиссёра и прессы. Вот и этот мой фильм о том, что пресса не способна будет понять, – о работе настоящих государственных деятелей и о подлости деятелей отечественной «науки».
Я написал сценарий так, как пишут пьесы и, разумеется, мог бы придать ему обычный книжный формат, но я видел в уме каждый эпизод и давал описание не события, а описание данного эпизода, и я хочу подчеркнуть, что это именно сценарий фильма. Сценарий! Посему тех читателей, которым такая подача материала покажется неудобной, прошу меня простить.
Я прошу и Олега Александровича Лаврентьева и его жены на Том Свете простить меня за то, что я пошёл на поводу режиссёра и ввёл в сценарий тему любови Олега, которой могло и вообще в эти его годы не быть, и которая могла быть иной. Правда, я не думаю, что эта тема сильно испортила фильм, дав мне с помощью героини освещать некоторые важные события.
Главный герой фильма – подлость учёных, но в связи с введением мною в сценарий темы любви, можно считать, что главной героиней фильма стала эта выдуманная женщина реального Олега Лаврентьева, посему я решил поменять и название фильма с «Родной отец водородной бомбы» на несколько длинное – «Это был невыгодный обмен! (выдуманная любовь невыдуманного Олега Лаврентьева)». Мне скажут, что таких женщин не бывает! А что – вы узнали всех женщин, да ещё и женщин СССР? Кроме того, ведь так можно заявить, что и таких женщин, как Анна Каренина, тоже не было! Но ведь Толстой их видел. Хотя бы в уме.
Я считал своим долгом объясниться с режиссёром вот по какому вопросу.
Фильм надо адресовать каким-то потенциальным зрителям, желательно массовым. Иначе что толку его снимать? Старикам адресовать бесполезно – они уже малочисленны и не интересуются ничем, кроме «пожрать» и «лечиться», а те, кто чем-то интересуются, уже не помнят ничего из того времени. Молодёжь вообще тупая, зрители среднего возраста в умственном отношении если и лучше, то ненамного. Но придётся ориентироваться на тех и этих, поскольку больше не на кого.
Что, как я думаю или как я надеюсь, может заинтересовать молодых людей? Это подтверждённый фактом Лаврентьева вывод, что если не подражать принятому в обществе идиотизму и не тратить всю жизнь на компьютерные игры, то с помощью того же компьютера можно найти гораздо более интересные занятия. Найти их так, как Лаврентьев нашел себе занятие узнавать, что нового в ядерной физике и как это можно усовершенствовать. Ведь Лаврентьев не мучил себя заучиванием каких-то знаний по требованию преподавателей – ему подробности ядерной физики были ИНТЕРЕСНЫ!
И хочется думать, что молодых женщин может заинтересовать мысль, что для счастливой жизни не «папик» главное. Ну и тех и других может заинтересовать история их дедов, которая на самом деле была иная, чем история, внушаемая мерзавцами, уничтожившими СССР.
Поэтому, как я считаю, кроме понятности самой интриги сюжета, необходимо в фильме заинтересовать и значимостью действующих лиц, о которых потенциальные зрители уже ничего не знают или слышали какую-то брехню от Мединского, – показать, что в фильме речь идёт об очень больших и известных начальниках и деятелях той эпохи.
И я сделал предложение режиссёру и внёс его в сценарий: когда в фильме появится артист в роли значимого исторического персонажа, надо останавливать фильм на ракурсе персонажа, совпадающем с реальным фото того персонажа, давать это реальное фото и бегущей строкой, озвученной голосом диктора, давать объяснение того, кто это. Во-первых, зритель без больших затрат времени будет ознакомлен с тем, кто это был, во-вторых, у зрителя будет оставаться впечатление, что фильм документальный, что по своей сути так и есть.
Разумеется, сюжет в первую очередь основан на воспоминаниях самого О.А. Лаврентьева, однако, Лаврентьев явно не всё происходившее с ним понимал, а впоследствии, находясь под давлением пропаганды, не переосмыслил причины всех событий, кроме того часть описанных им событий я сводил в один эпизод, чтобы сделать фильм более динамичным и не свалиться в занудность. Ну и в остальном я руководствовался теми документами, которые стали доступными уже в настоящее время.
Когда я отослал первый вариант сценария, режиссёр стал настойчиво требовать, чтобы я посмотрел американский фильм «Оппенгеймер». Стало понятно, что он то, что в сценарий заложено, не понимает и боится этого непонятного, что ему было бы спокойнее, если бы фильм был таким «как делают в Голливуде». Может и не в режиссёре дело, может дело в руководителях тех государственных органов, с которых режиссёр надеялся получить деньги на фильм, но тем не менее… Я не стал смотреть голливудское изделие и окончил сценарий так, как сам счёл необходимым, но предупредил режиссёра, что я «не кошерный» и что моё имя нельзя ставить в заявке на фильм, что нужно писать, что сценарий написал некий доктор технических наук Рабинович из Австрии. И когда режиссёр начал выяснять, зачем это, то я пояснил, что я уже два года утверждаю, что власть в России совершает преступление, запрещённое статьёй 353 УК РФ «Планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны». Тут режиссёр как-то сразу сник и прекратил переписку – расхотелось ему снимать фильм на эту тему по моему сценарию.
Ну, а я решил опубликовать написанный сценарий, снабдив его поясняющими материалами, но перед этим, всё же, просмотрел на увеличенной скорости и эпизодами этот самый «Оппенгеймер». Что можно сказать? Это типичная тарковщина – какая-то мелкая суета на экране, не имеющая ни малейшего отношения к научному и инженерному подвигу создания ядерного оружия американцами – из этого фильма вы не поймёте, в чём там был подвиг ума. Официальный сюжет – Роберта Оппенгеймера, научного руководителя создания американской атомной бомбы, обвиняют в том, что он передал её секреты СССР, попутно даются как бы факты из жизни Оппенгеймера, включая постельные сцены и болтовню про кванты и прочую физическую заумь. И так 3 часа. Унылое говно, а не кино!
Но меня поразило сообщение Википедии:
«В мировом прокате фильм уже собрал свыше 950 миллионов долларов США, став на данный момент 3-м самым кассовым проектом 2023 года[5]. Также фильм без учёта инфляции стал самым кассовым фильмом о Второй мировой войне, обойдя другой фильм Нолана «Дюнкерк» (2017)».
Как такой фильм могли смотреть люди?? Нет другого ответа – фильму сделала рекламу мировая пресса, но почему именно этому фильму? Ведь в фильме не было драк, не было даже пидорасов! Просмотрел ещё раз. Ага! Вот, в чём дело! В фильме были заменители пидорасов. В фильме красной нитью проводится и даже навязывается мысль о том, какие все эти евреи умные, какие они умные слова знают и, главное, как они ненавидят убивать других людей. Ну, такие миролюбцы, ну, такие миролюбцы! И главное, как бедных евреев за это миролюбие ненавидят антисемиты, типа президента США Трумэна.
Ну, теперь стало понятно, почему вся мировая пресса так восхищалась этим фильмом, рекламируя его. Видимо ещё в 2020 году в Израиле созрели кое-какие мысли в отношении сектора Газа и всякие сведения о человеколюбии евреев приветствовались.
В моём сценарии тоже нет драк и пидорасов, но уверен, что смысл каждого эпизода будет понятен максимуму зрителей (хотя и не все посмотревшие со мною согласятся).
СЦЕНАРИЙ ФИЛЬМА «ЭТО БЫЛ НЕВЫГОДНЫЙ ОБМЕН!»
Сцена 1.
Титры:
15 января 1948 года,
Москва, общежитие МГУ.
(В комнате 4 кровати и две молодые женщины, входит Надежда, в одной руке портфель, в другой нераспечатанное письмо, бросает на кровать портфель, снимает шапочку и пальто)
Надя. От Бориса две недели не было писем, сейчас взяла на вахте, а письмо не от Бориса, а от его родителей. Я боюсь! Клава, открой письмо, что там?
(Клава открывает конверт, читает про себя, мертвеет и молча возвращает письмо Надежде).
Надя. (пробежав глазами первые строки). Нет! Не-е-т!! (падает с рыданиями на кровать лицом в подушку. Вторая подруга бросается к ней успокоить, смотрит на Клаву: «Что там?»)
Клава. (сухо) Борьку убили!
Сцена 2.
Титры
25 января 1948 года,
Сахалин, город Поронайск,
221-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион,
17-30 местного времени.
Радиорубка, на ключе выстукивает азбукой Морзе радиограмму Олег Лаврентьев, снимаемый в профиль. Кадр останавливается и меняется на фото
Диктор читает бегущую строку: Артист (фамилия артиста) играет роль Олега Александровича Лаврентьева, 1926 года рождения, на показываемое время радиста 221-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона.
В радиорубку вваливается младший сержант и снимает шинель со словами:
М.С. Всё Олег, я тут, можешь идти, с тебя пайка сахара.
Олег. (снимая наушники) С чего это?
М.С. (передразнивает) С чего, с чего – сменил тебя на вахте раньше!
Олег. Так я же иду лекцию читать!
М.С. О! Тогда две пайки – я же твою лекцию не услышу!
Олег. (смеётся) Да за две пайки сахара я тебе её лично прочту!
Во время разговора Олег надевает шинель, берёт подставку с рамкой, на которой кнопками закреплён плакат типа такого:
- и выходит.
Сцена 5.
Титры.
Тот же день,
клуб 221-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона,
18-00 местного времени.
Зал человек на 150, уставлен лавками, в одном торце зала натянут экран, в противоположном киномеханик хлопочет у передвижной киноустановки. На передних лавах сидит человек 15 офицеров, за ними солдаты и сержанты, сбоку на лавках человек 7-8 женщин – жёны офицеров, часть солдат стоит у стен, в зале многие курят. Все в шинелях – зал не отапливается, вешалка на стене пустая. Входит Олег, ставит подставку возле экрана, теперь она развёрнута тыльной стороной и на ней от руки нарисована вот такая картинка:
- снимает шинель и поёживаясь становится у своего плаката.
В это время в зал входит подполковник – командир дивизиона – с женой, все сидящие встают, но подполковник делает жест рукой – садитесь! Жена командира со словами: «Я к женщинам», – пробирается к лавочке с женщинами, они подвинулись и усадили её).
Жена командира. Привет девочки, что сегодня будет?
Женщина: Немецкий трофейный фильм «Девушка моей мечты».
Жена командира. (удивленно) Так уже ж смотрели на прошлой неделе.
Не очень красивая женщина. А нашим кобелям лишь бы красивые бабы…
Женщина. Да ладно тебе, Зин, не ной!
(В это время командир подходит к переднему ряду, там ему держат свободное место, садится. Встаёт майор-замполит и поворачивается к залу).
Замполит. Товарищи, тихо! И кончайте курить! Сегодня перед фильмом мы прослушаем лекцию об атомном оружии, у нас в СССР такого оружия пока нет, но ходят слухи, что скоро будет. А вот у американцев оно уже есть, и эти гады нам этим оружием угрожают. Но мы и не таких видели. Лекцию прочтёт рядовой Лаврентьев.
Старший лейтенант (из зала) Ну, ничего себе! Мне в артиллерийской радиотехнической академии лекции профессора читали, а тут рядовой?!
Замполит. Профессоров у меня для вас, товарищ старший лейтенант, нет, а культурный уровень надо повышать всем, в том числе и вам! Товарищ Лаврентьев будет читать лекцию потому, что он знает, что читает. Товарищ Лаврентьев, расскажите залу, откуда вы знаете про атомное оружие?
Олег. (от неожиданности мнётся, не зная, что говорить, замполит его подбадривает: «Не стесняйся!») Ну, в общем, интересно это всё. Случайно перед войной взял в библиотеке книжку «Введение в ядерную физику», мне её и давать не хотели – я же был всего в 7 классе, мне и 15-и не было, а в этой книжке так интересно про атом написано! У нас пока дом обогреешь, столько угля за зиму изведёшь, если в тоннах, то считай… (Олег задумывается) считай две тонны, а то и три. А тут если определенным образом провести деление ядер урана-235-го или плутония 239-го, то с их килограмма выделится энергии в 2 миллиона раз больше, чем дает энергии килограмм угля при своем сгорании. А если соединить ядра тяжелого водорода, то энергии выделится в 12 миллионов раз больше. Миллионов!! Это килограммом урана можно тысячу таких домов всю зиму греть, а килограммом тяжёлого водорода можно всю зиму город обогревать!
Ну, я и начал читать всё, что мог по этим атомным делам найти…
Старшина из зала (перебивает) Подтверждаю! У нас к концу войны уже у каждого в вещевом мешке кое-что трофейное было из немецкого барахла, а он разведчиком был, а него в сидоре только книжки!
Олег. Ну и сейчас я что могу найти по этой теме, то и читаю. Вот уже прочёл книгу физика Корсунского «Атомное ядро», переводные книги иностранных авторов, скажем, книгу физика Бреслера «Радиоактивность» и книгу физика Бете «Физика ядра».
Да и вообще по технике разные книжки люблю читать – тут в местной библиотеке все перечитал…
Замполит. Товарищ Лаврентьев на своё скромное денежное довольствие из Москвы не только книжки по физике выписывает, но и выписывает журнал «Успехи физических наук». Мне тут товарищ из почты сказал – на всём острове Сахалин один Лаврентьев этот журнал выписывает. А вы, товарищ старший лейтенант, какой военный или военно-технический журнал выписываете?
(Среди офицеров смешки, старший лейтенант сник, как бы пытаясь стать незаметным, рядом сидящий капитан толкает его в бок: «Что, Петя, на одиннадцати туза прикупил?»)
Командир (тихо, стоящему перед ним замполиту) Прекрати! Нельзя перед солдатами офицера позорить! (встаёт и поворачивается к старшему лейтенанту) Зайдёте ко мне после кинофильма. (из полутёмного зала: «На душеспасительную беседу»). Если ещё кто-нибудь прервёт замполита или лектора, получит наряд вне очереди! (зал притих) Начинайте лекцию, товарищ лектор!
Олег. Вы знаете, что есть такие вещества, которые называются взрывчатыми веществами, скажем, тринитротолуол или, сокращённо, тол, есть взрывчатки и сильнее. Вот у нас в 85-мм снаряде для наших зениток такой взрывчатки 660 грамм. Эта взрывчатка – это химическое соединение. Что это значит? Когда по такой взрывчатке ударит взрыв детонатора взрывателя, то это химическое соединение сильно, скажем так, вздрагивает, и от этого сразу во всём количестве этой взрывчатки происходит так называемая химическая реакция, от которой одни химические соединения превращаются в другие химические соединения – превращаются в газообразные соединения и в частички дыма, и эти газы очень сильно нагреваются. А при нагревании газы расширяются и от этого давят на стенки снаряда и эти стенки лопаются на осколки, которые разлетаются с большой скоростью и попадают во вражеские самолёты. Если мы хорошо прицелимся. Ну, вы это знаете… или должны знать.
Но все вещества, точнее химические элементы, состоят из атомов, а эти атомы состоят из центрального, так сказать, клубка маленьких-маленьких шариков, одни из которых называются протонами – такие шарики заряжены положительно, а другие – нейтронами, эти шарики никак не заряжены. Вот этот клубок называется ядром атома данного вещества, вокруг этого ядра летают электроны, но они нам сейчас не интересны. Короче, вещество, атомы, устроены так, как наша Солнечная система – в центре очень тяжелое Солнце, то есть ядро атома, а вокруг летают планеты, то есть электроны. Это называется планетарным строением атома.
Так вот, одно вещество – один химический элемент – отличается от другого, и все атомы одного вещества отличаются от другого вещества количеством протонов в ядре, скажем, у газа водорода один протон, а следующего за водородом газа гелия два протона, а у железа их 56. (В числе слушателей показывается капитан слегка «под шафе», который начинает дремать) Ну, ещё в ядре есть и нейтроны, которых в каждом веществе разное количество, отчего вещество как бы одно, но у него есть разные виды, которые называются изотопами… Как бы это пояснить, чтобы было понятно…
Вот представьте, что пиво, вино и водка – это разные вещества, как скажем, водород, гелий и железо. Но в пиве может быть и 3, и 5 градусов спирта, но всё это будет пивом, в вине может быть и 12 и 18 градусов спирта, но всё будет вином, а в водке может быть и 30 и 45 градусов спирта, а всё будет водкой. (Дремлющий при слове «водка» оживляется и начинает слушать.)
Так вот, атомные ядра тяжёлых веществ, скажем, урана, тоже имеют несколько изотопов, причём, один из них – уран 235 – имеет очень интересные свойства. Если по ядру урана 235 сильно ударить нейтроном, то ядро захватит этот нейтрон и развалится на два более лёгких вещества – на барий и криптон, и при этом выделится огромное количество энергии. Мало этого, выделится ещё два таких нейтрона, которые ударят по соседним ядрам этого урана 235 и если рядом таких ядер урана 235 много, то произойдёт взрыв невиданной силы.
Чтобы такой взрыв произвести, надо как можно быстрее соединить в единое целое, как стало известно, 50 кг урана 235, а плутония 239 вообще всего 11 килограмм. И вот такую бомбу, в которой взрывом были соединены в единое целое 64 килограмма урана 235 американцы сбросили на Хиросиму. Она взорвалась, и это было равно взрыву 20 тысяч тонн тола – американцы зверски снесли с лица земли город с населением в 250 тысяч человек, причём сразу же убили 90 тысяч жителей.
Подвыпивший капитан. Правильно американцы сделали – если бы не взорвали свои бомбы, то мы бы досыта крови напились в боях с их Квантунской армией. Японцы вояки злые, я помню мы Хинган перевалили… (поднялся с места подполковник и осуждающе посмотрел на капитана, тот понял и замахал руками) Я всё, всё!
(Камера переносит событие по времени, часть солдат просто спит, другая дремлет, часть офицеров тоже куняет).
Олег. …А у водорода есть изотоп – дейтерий, у обычного водорода в ядре только один протон, а у дейтерия протон и нейтрон, так вот, если два ядра этого дейтерия вмять в друг друга при очень высокой температуре, то получится иной химический элемент гелий – инертный газ. И выделится огромное количество энергии. Правда сжимать и нагревать дейтерий придётся до очень высоких значений – до миллионов градусов и атмосфер. Но у водорода может быть ещё один изотоп – тритий, у которого в ядре помимо одного протона ещё и два нейтрона. И вот вмять дейтерий в тритий и гораздо проще, и энергии выделится больше, а если взять простую атомную бомбу и окружить её дейтерием и тритием, то можно было бы получить бомбу огромной силы. Но дело в том, что дейтерий и тритий – это водород, а водород становиться жидким при температуре чуть ли не абсолютного нуля. Поэтому, чтобы дейтерий и тритий получить хотя бы в виде жидкости вокруг атомной бомбы, надо будет построить целый завод по их охлаждению. На самолёт этот завод точно не запихнёшь.
Но интересна не эта водородная бомба, а сам принцип получения энергии из дейтерия, ведь этого дейтерия в океане океан, он содержится в так называемой тяжёлой воде, а её, хотя и кажется, что в процентах немного, но зато самой воды на Земле огромное количество. Вот поэтому я стараюсь найти способ использовать термоядерную реакцию в мирных целях и, как мне кажется, я кое-что придумал.
Ну, вот, у меня кажется всё.
Замполит (встаёт и обращается к залу) Вопросы есть?
Командир (после небольшой паузы) Вот вы говорите, что этот дейтерий газ и его невозможно применить в бомбе, которую можно сбросить с самолёта, но ведь вы только что упомянули тяжёлую воду, а что если её использовать.
Олег. Нельзя! Атомы кислорода не дадут вмять ядра дейтерия один в другой.
Командир. Понятно, но вы всё же не оставляйте идею водородной бомбы – вдруг что-нибудь найдёте.
Олег. Слушаюсь, товарищ командир.
Замполит. Ещё вопросы?
Старшина в глубине зала. (поднимается, но его тянут чтобы сел) Вот ты говоришь, что для бомбы, разрушающей большой город надо всего 64 килограмма этого, как его, урана. Покажи руками – это сколько?
Олег. Уран тяжёлый, поэтому это по размерам… как трёхлитровый бутылёк, а 11 килограмм плутония будет как маленькое яблочко.
(Старшина хочет ещё что-то спросить, но его сажают)
Замполит. Ещё вопросы?
(крики из зала: «Нет вопросов!» «Кино давайте!»)
Замполит. (пожимает руку Олегу) Спасибо, товарищ Лаврентьев, было очень познавательно.
(Олег относит к стене плакат, надевает шинель, из зала ему кричат: «Сюда, Олег, мы тебе место держим!». Крики: «Где киномеханик?» «Курить вышел». Зовите сюда этого сапожника! В прошлый раз у него три раза плёнка рвалась».
Олег пробирается мимо передних рядов с офицерами, один из офицеров его спрашивает)
Офицер. А ты свои задумки в Москву посылал?
Олег. (смущаясь) Посылал… В Министерство Вооруженных Сил направил изобретение по управляемым зенитным ракетам.
Офицер. Иди ты! Это как?
Олег. Ну, не из пушек по самолётам стрелять, как наш дивизион должен стрелять, а пускать по самолёту ракету, однако не просто так, а наводить её в полёте, как самолёт, на вражеский самолёт.
Офицер. Что ответили?
Олег. Да вот как старший лейтенант. Через восемь месяцев пришла отписка в одну фразу, где даже название изобретения было искажено.
Старший лейтенант. А то! В Москве дураков не держат, там товарищ Сталин!
Сцена 3.
Титры:
12 марта 1948 года,
Москва, Кремль,
Кабинет Председателя Правительства СССР
И. В. Сталина, 23-30 московского времени.
(Входит Молотов)
Сталин (встаёт из-за письменного стола и идёт к двери, встречает Молотова, здоровается за руку и приглашает их сесть за отдельно стоящий длинный стол, сам садится в торце, они по бокам)
Сталин. Что случилось, Вячеслав, что за вопрос?
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Иосифа Виссарионовича Сталина, на показываемое время Председателя Совета министров СССР – главы Советского Союза, кроме того одного из пяти секретарей правящей в СССР партии, имевшей в то время название «Всесоюзная коммунистическая партия большевиков» (ВКП(б)), члена политического бюро этой партии – управлявшего страной органа этой партии».
Молотов. Хотелось бы к тебе, Коба, прийти с хорошей новостью, но никак не получается…
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Вячеслава Михайловича Молотова, на показываемый момент первого заместителя Председателя Совета Министров СССР Сталина, члена Политбюро ВКП(б), до мая 1941 года бывшего главой Советского Союза, Министра Иностранных дел СССР, главы внешней разведки СССР».
Молотов. Получил сведения от наших разведчиков, что Трумэн всё-таки дал задание на разработку планов нападения на СССР.
Сталин. Этого следовало ожидать. Как далеко американцы зашли?
Молотов. Пока они в начале, собственно, и плана пока нет, рассматривают только основные концепции. Хотя имя плану уже дали – Дропшот. В переводе что-то вроде «Моментальный удар» ли «Короткий удар», или «Последний выстрел» – как-то так.
Сталин. И что у них за концепции?
Молотов. Они знают, что воевать мы будем долго, посему хотят нас лишить этой возможности, одним ударом уничтожив от 75 до 90% всей нашей промышленности.
Сталин. Как?
Молотов. С помощью стратегической авиации и атомных бомб.
Сталин. Стратегическая авиация… стратегическая авиация… Да, это большой вопрос. Но, кажется, мы тут находим решение с помощью ракетной техники.
А что с атомными бомбами?
Молотов. Точно они ещё не считали, но по прикидкам им надо минимум 300 таких бомб.
Сталин. Если я правильно помню, то к концу этого года у них в арсенале будет около 50 атомных бомб. А когда они собираются иметь 300?
Молотов. Хотят иметь к концу следующего.
Сталин. (задумавшись) Вячеслав, партия и Государственный комитет обороны тебе поручили создать атомную бомбу ещё в 1942 году, и ты 4 года этим вопросом занимался, пока мы не передали этот вопрос Берии. Что ты думаешь о наших возможностях догнать в этом вопросе Соединённые Штаты?
Молотов. Думаю, что у Берия нет людей, чтобы ускорить дело…
Сталин. У нас мало учёных?
Молотов. Понимаешь, Коба, у нас тех, кто называет себя учёными, как навоза во дворе плохого хозяина, у нас работников нет.
Сталин. Что значит нет? Не хотят работать – надо заставлять!
Молотов. Как, Коба, как?! Это же не простые люди, это (с сарказмом) большие умы, – это обмылки в бане, которые в руках не удержишь. Как только ставишь перед этими, прости господи, «учёными» прямой вопрос, они начинают вертеться, как уж на сковородке, и ни да, ни нет, не говорят.
Не ладное у нас дело с наукой, не ладное. Набились в нее черт знает, какие люди, понаписывали неизвестно кому нужных диссертаций, а на самом деле только и умеют, что повторять то, что уже открыто другими. Если не украдут плодотворную идею или конструкцию, то ждать от них вообще нечего. Деньги тратят на свои исследования без счета, любуются собой, как гигантами ума, а попробуй поручить им действительно новое, нужное стране дело и в ответ, вместо конкретного решения, получишь только заумную болтовню и общие сомнения по любому вопросу.
Сталин. (не принимая оправдания Молотова) Это обычное дело, и тебе надо было искать действительных ученых-физиков, и на них опираться. Разве не то же самое у нас происходит с конструкторами, скажем, в авиации? А возьми биологию с ее засильем болтунов-генетиков, морганистов-вейсманистов, бесплодных, как мулы. Но мы же выдвинули Лысенко, мы же оперлись на его идеи мичуринской генетики и теперь имеем не только болтунов-морганистов в институтах, но от Лысенко имеем и новые высокопродуктивные сорта, и прогресс в сельском хозяйстве. Подбор кадров, Вячеслав, это главное дело коммунистов, и нас с тобой от этого никто не освобождал.
Молотов. Я что, заслужил такую лекцию? Ты вспомни середину тридцатых, ведь крику о достижениях советской ядерной физики было хоть отбавляй, казалось, еще немного и у нас паровозы будут ездить на ядерном топливе. Вспомни, у нас перед войной не только академики, но и молодые физики, казалось бы, делали выдающиеся открытия в области ядерной физики. У нас уже тогда было, только специализированных на ядерных исследованиях, четыре исследовательских института: в Ленинграде, Харькове и два в Москве. Ведь это советские учёные, Флёров и Петержак, открыли самопроизвольное деление ядер урана! По-моему, с 1920 года у нас работает завод по переработке урановой руды и получения радия на Каме в Березниках. Я же был главой правительства, тогда Совнаркома, и помню, что государство денег для этих физиков не жалело.
А что получилось, когда государству потребовалась атомная бомба? Эти же физики все разбежались.
Сталин. Как разбежались?
Молотов. Вспомни, Коба, когда Берия где-то весной 42-го года написал докладную записку о необходимости заняться атомной бомбой, и нам этот молодой физик Флеров об этом же с фронта написал, мы же тогда запросили Академию Наук. И все эти наши (опять с сарказмом) корифеи советской науки – Иоффе, Капица и Вавилов – мало того, что всячески уклонялись от своего участия в создании атомной бомбы, так они ещё и научную базу подводили под то, что типа создавать её и невыгодно, и с научной точки зрения нельзя! Есть такой физик Ландау, рекламу ему сделали, что это чуть ли не «быстрый разумом Невтон», так тот заявил, что по его теоретическим расчетам атомная бомба невозможна.
Я чуть ли не силой заставил Иоффе взяться за это дело, так он полгода чуть ли ни откровенно ничего не делал… Вот мне и пришлось назначить во главу атомных дел Курчатова, а ведь он тогда был малоизвестным физиком из Ленинграда. Единственного, кто согласился взять на себя ответственность.
Можно заставить человека выкопать яму, но как ты ученого заставишь найти в науке что-то новое, если он заявляет, что, согласно его научным «теориям», это новое найти невозможно? И остальные физики, во время войны в тылу ходили вокруг да около, занимались чем угодно, какими-то космическими лучами, как тот же Ландау, но начинаю привлекать их к делу, и они тут же становились неспециалистами в этом вопросе.
И это не всё. Мы сейчас огромное количество данных о бомбе получаем разведкой, так вот, если американцы поймут, что наши ученые у них копируют научные достижения, то специально будут подсовывать нам дезинформацию, чтобы наши академические олухи тратили государственные деньги под заведомо дурацкие проекты.
Ведь немцы до войны буквально издевались над нашими академиками от химии (задумывается, вспоминая) Бахом, Фрумкиным, Семеновым и их группировкой. Приглашали в Германию, там показывали им липовые лаборатории, занимающиеся липовыми исследованиями, и наши тупые бестолочи тратили огромные деньги на попытках повторить эти исследования в СССР.
Сталин. Есть факты?
Молотов. Полно. К примеру. Немецкий химик Габер убедил наших специалистов, что синтез аммиака очень труден и в производстве невозможен, а немцы по методике Габера производили сотни тысяч тонн взрывчатки. Немцы внушили нашим научным олухам, впрочем, и американцам тоже, что ароматические углеводороды в авиабензине вредны, а уже во время войны выяснилось, что они необходимы. И таких фактов много.
Поверь, так хотелось загнать всю эту свору как бы «учёных» на Колыму…
Сцена 4.
Титры:
03 мая 1948 года,
Сахалин, город Поронайск,
221-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион,
Полигон для отработки упражнения по бросанию гранат,
16-20 местного времени.
(Три учебных места для этого упражнения, на каждом строй человек в 5 солдат, которых обучают старшины и офицеры, а перед этими строями на каждом учебном месте метрах в 50 вырыт один окоп – «свой», а ещё метрах в 40 от первого – второй окоп – «противника». Метрах в 20 от правофлангового учебного места стоит Командир и Замполит, в строю обучаемых правофланговым стоит и Олег, в каске и с карабином образца 1944 года за плечом).
Старшина. Сложного в этом ничего нет, да и страшного тоже. Вчера мы отрабатывали бросание оборонительных гранат (поднимает из ящика под ногами гранату Ф-1 и подбрасывает в руке и снова кладёт в ящик) – их надо кидать из окопа как можно дальше, а самому присесть в окоп. А сегодня будем учиться кидать наступательную гранату РГ-42, то есть ручную гранту 42-го года выпуска (вынимает РГ-42). Надо вынуть пробку и ввинтить запал, затем по команде «Гранатами – огонь!» или по обстановке зажать в ладони корпус и спусковой рычаг гранаты, разогнуть усики предохранительной чеки, выдернуть чеку и подбежав к окопу противника шагов на 30, бросить её в окоп и бежать к окопу, чтобы не дать врагу опомниться, заскочить на бруствер и добить врага из карабина или штыком. Эта граната не тяжёлая – меньше фунта, 400 грамм – тут каждый добросит. Но надо помнить, что её осколки опасны с метров 10-15, а дальше хотя гимнастёрку и не пробьют, но могут ударить больно. Поэтому, когда кинул и бежишь к окопу, надо голову в каске наклонить, чтобы шальной осколок если и ударил, то по каске, а не по глазам, ну и прикладом автомата прикрыть это… как оно называется… короче, яйца надо прикрыть.
Итак, начнём кидать… (несколько солдат бросилось к стоящему под ногами старшины ящику с гранатами). Отставить! Назад, стать в строй! Я начну. (подходит к Олегу) Снимай каску и карабин!
(Одевает на Олега свою фуражку, на себя его каску, на карабине откидывает штык, ввинчивает запал в гранату, сам себе командует «Грантами огонь!» и бежит в «вражескому» окопу, бросает гранту наклоняет голову и чуть медленнее продолжает бежать. Граната взрывается на заднем бруствере, старшина подбегает к окопу и делает вид, что стреляет в окоп, возвращается).
Старшина. Это я на троечку кинул. Попадёте гранатой на передний бруствер, будет четвёрка, а прямо в окоп – пятерка. (отдаёт карабин и каску Олегу) Тебе не надо, ты в войну накидался, пусть молодые потренируются.
Из строя. Товарищ старшина, да и нам не надо, мы же видели…
Старшина. Видели они! А потом кинет себе гранату под ноги, матери похоронка, а мне наряд вне очереди.
Командир (наблюдая за учёбой, стоящему рядом замполиту) Мне этот Лаврентьев не даёт покоя… Учится ему надо, да и вообще способным солдатам дивизиона надо учиться, но вот где? И как? Хотя, конечно, службу можно таким солдатам настроить так, чтобы у них время было для учёбы… Но вот где?
Замполит. Надо думать… Провентилирую этот вопрос в политотделе округа и Сахалинском обкоме. Не думаю, что будут сильно возражать, хотя кто его знает…
Сцена 5.
Титры:
26 мая 1948 года,
Москва, МГУ,
учебная аудитория биологического факультет
(Аудитория амфитеатром, у доски пожилой профессор, где-то на втором ряду между двух парней сидит Надя, парни явно соперничают, чтобы завладеть её вниманием)
Профессор. Этим закончу курс вступительной для вас лекции по генетике, и закончу его повторением сути сказанного. Вы, как будущие грамотные биологи, а не шарлатаны из банды Лысенко, должны помнить, в чём величие генетиков Вейсмана и Моргана. Итак, они установили, что наследственность передается исключительно «генами», а не клетками всего тела, как это утверждает шарлатан Лысенко. Гены очень маленькие – это шарики диаметром всего от двух до шести сотых микрона, и именно из генов состоит зародышевая плазма, находящаяся в яичниках и семенниках каждого организма. Причем, что принципиально важно и на чем базировались коренные разногласия Вейсмана и лауреата Нобелевской премии Моргана, гены никак не связаны с телом организма и живут сами по себе. И в момент оплодотворения, эти шарики перепрыгивают из зародышевой плазмы не куда попало, а на хромосомы половых клеток, поэтому мы и называем эту гениальную теорию «хромосомной теорией наследственности» Моргана, поскольку именно за эту теорию американский генетик Морган заслуженно стал лауреатом Нобелевской премии.
Вопросы есть или мне просто пожелать вам успешно сдать летнюю сессию?
Надя. (после повисшей в аудитории паузы). Профессор, извините, получается, что в этой саморазмножающейся зародышевой плазме должно быть миллиарды этих генов, ведь наследственных свойств много.
Профессор. Безусловно!
Надя. Но тогда миллиарды даже мелких шариков должны иметь приличные размеры, которые должны быть видны даже без микроскопа. Ещё раз извините, а эту плазму кто-нибудь видел?
Профессор. (покраснел от гнева). Вы явно сторонница шарлатана Лысенко!
Студент возле Нади. (возмущённо) Лысенко единственный биолог за всю историю России, который открыл в биологии закон – это закон стадийности развития…
Второй студент. Почему вы называете академика Лысенко шарлатаном?
Профессор. Потому, что на дискуссии 10 апреля сам Юрий Жданов назвал Лысенко шарлатаном и лженоватором
Студент. А кто этот Юрий Жданов, я о таком биологе не слышал?
Профессор. (хмыкнул) Это сын сами знаете кого (показывает пальцем вверх), мало этого, ходят слухи, что он скоро станет зятем … (вытянув всю руку, показывает вверх).
Второй студент. Я не понял: так что – Лысенко сам присутствовал на этой дискуссии, и этот Жданов ему это в лицо сказал?
Профессор. Нет Лысенко не было, были только мы, коммунисты, а Лысенко беспартийный.
Сцена 6.
Титры:
20 июня 1948 года,
Сочи, дача Сталина
11-10 московского времени
(К даче подъезжает машина Берии, он вышел из машины и, не заходя в дом, разговаривает с телохранителями Сталина. Солнечный и жаркий день, Берия в белых брюках, рубашке и шляпе, обутый в сандалии. В доме Сталин закатывает рукава рубашки)
Истомина. Ну, товарищ Сталин, ну давайте эту рубашку пустим на тряпки или отдадим кому-нибудь, ну, у нее же манжеты истрепались. Ведь все равно я две новые рубашки купила.
Сталин. Манжеты можно подшить.
Истомина. Да я их уже подшивала.
Сталин (надевает белую штатскую фуражку). Ничего, еще поносится, никто этих манжет не видит (берет тонкую папку и выходит).
(Берия поздоровался со Сталиным, и они по длинной тропинке, разговаривая, двинулись к морю. Впереди метрах в 10 пошел один телохранитель, сзади, метрах в 10 – второй. Через минуту вслед за ними пошла и Истомина с корзинкой).
Сталин. Не подумал ли ты случайно, Лаврентий, что я вызвал тебя в Сочи отдыхать?
Берия. Сам начальник: знаю, зачем начальники вызывают.
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Лаврентия Павловича Берии, на показываемый момент первого заместителя Председателя Совета Министров СССР Сталина, члена Политбюро ВКП(б) председателя Спецкомитета, занимавшегося созданием атомного оружия и решением связанных с этим проблем».
Сталин. Получаю я от нашей разведки кое-какие сведения о планах мистера Трумэна, и сведения, надо сказать, не утешительные. Эти сукины дети все же планы войны с нами продолжают разработали, разумеется, с применением атомных бомб.
Цели пока наметили вчерне – бомбить будут там, где больше людей. На Москву пока определили 8 бомб, на Ленинград – 8, ну и на остальные наши города соответственно. Считают, что для первого удара по СССР им нужно 133 бомбы, а потом еще 170. Вот накопят они эти 300 бомб – что будут делать?
Остановить их может только одно – знание, что и у нас этих бомб не менее сотни.
А как я понял из твоей докладной записки (показал папочку), атомную бомбу нам в ближайшие два года ждать не приходится?
Берия. Мы с Ванниковым делаем всё возможное, но прыгнуть выше головы не можем – может уложимся не в два, а в полтора года. (удивленно). Но я не взял никаких данных…
Сталин. А это и хорошо, что не взял. Что ты знаешь – то и я буду знать, мне будет достаточно. Опиши мне сначала принципиальные трудности.
Берия. Главные трудности старые – это получение урана-235 и плутония. Вот эта работа – упаси господь! Не знаешь даже, с чего начать рассказывать…
(Выходят на участок пляжа, отгороженный от остального пляжа верёвками с табличками «Запретная зона», подходят к грибку с окружающими его лавочками. Один из идущих за ними телохранителей положил на лавочку несколько вафельных полотенец и покрывало. Оба телохранителя отошли к грибку, метрах в 20 от первого, и там сели, наблюдая за обстановкой).
Берия. А знаете, товарищ Сталин, давайте начнем с того, что я искупаюсь?
Сталин. Давай.
(Берия быстро раздевается, остается в трусах и бултыхается в море, где некоторое время плавает и ныряет. Сталин стаскивает сапоги и носки, закатывает штаны и заходит в море, бродя по щиколотки в воде. Подходит Истомина, разгружает корзинку. Ставит поднос с парой бутылок «Боржоми» и парой стаканов, накрывает их полотенцем. Вынимает большую миску, накрытую тарелкой. В миске черешня).
Истомина. Товарищ Сталин, берите черешню, ох, и вкусная!
Сталин. Ты, Валюша, сама бери, раз вкусная!
Истомина. А вы думаете, я не взяла? Уже напробовалась. Я лучше искупаюсь.
Сталин. Правильно, искупайся.
(Истомина отошла к грибку с охраной, разделась и побежала в море. Сталин садится на песок, опираясь спиной на лавочку, ставит на песок миску с черешней, дальше они с Берией ее будут есть во время разговора, складывая косточки в тарелку. Берия возвращается, вытирает лицо полотенцем и ложится на песок рядом с черешней и искоса наблюдает на вышедшую из моря Истомину. От Сталина это не укрылось).
Сталин. Твои доброжелатели сообщили мне, Лаврентий, что ты ненасытный любовник и пропустил через свою кровать чуть ли не всю Москву.
Берия. (несколько удивился). Даже так? Я бы может и с удовольствием это сделал, товарищ Сталин, да когда? С утра атомная бомба, потом зенитные ракеты и оборонительный пояс ПВО Москвы, потом нефть, потом металл, а потом уголь – и так до ночи, а ночью опять бомба. (улыбнулся чему-то своему). Хотя… хотя правду вам добрые люди сказали – есть и для меня в одном окошке свет – двадцать пять лет, красавица не дающая забывать, что я еще мужчина. Даже дочурка у меня есть. Вот только неделями я там не бываю.
Сталин. Жена знает?
Берия. Догадывается… Она ведь жена. Как от неё укроешь.
Сталин. Ладно, так что там с трудностями атомного проекта? Кстати, Молотов очень скептически относится к способностям наших учёных, а как их оцениваешь ты?
Берия. Немного лучше. После того, как американские физики атомную бомбу создали, наши поняли, что создать её можно. И начали спешить снять пенки. Кроме того, я активно подтягиваю молодых учёных и на старых, и на новых направлениях, соответственно и академики начинают нервничать и усерднее работать.
Сталин. А что за новые направления?
Берия. Есть, к примеру, совершенно новая идея разделять изотопы урана центрифугой. Мне эта идея очень нравится – простая и понятная. Газ в центрифуге вращается, более тяжелый уран-238 отжимается к стенке, сползает вниз, а легкий 235-й отводится через верх. Никаких диффузионных перегородок, будь они прокляты!..
Сталин. Так почему же американцы по этому пути не идут?
Берия. Центрифугу создать не могут. Там скорости нужны огромные: стенки должны вращаться со сверхзвуковой скоростью… Но, я все же вкладываю деньги и в этот способ.
Сталин. Зачем, если он у американцев не пошел?
Берия. Есть у нас молодые ученые, энтузиасты этого способа, и есть у нас один профессор – немец, который этой центрифугой занимается. Толку от этой его работы, надо сказать, нет, как и у американцев, но пусть наши молодые ребята у него поучатся. Уверен, – рано или поздно они эту центрифугу сделают.
Нельзя же все время американцам в рот смотреть. Поскольку мы пока идем за ними, то может оказаться, что мы смотрим им не в рот, а совсем в другое, так сказать, отверстие.
Сталин. Это так, а что, собственно, с бомбой?
Берия. Тут, более-менее, всё будет в срок, тем более, что у наших учёных появился очень умный руководитель – Курчатов. Мы же практически всю конструкцию бомб и схему атомных работ получаем от разведки из США, я передаю это Курчатову, а Курчатов от себя сообщает остальным.
Сталин. Советскому народу всё равно, своя у него будет бомба или украденная. Лишь бы была!
И много разведка, так сказать, добыла?
Берия. Да почти всю атомную бомбу. Детальные эскизы конструкции и особенности производства и урановой, и плутониевой бомб, данные о конструкции системы фокусирующих взрывных линз и размерах критической массы урана и плутония для взрыва ядерного устройства. И кучу разных иных подробностей, что вам и знать лишне. Был бы уран-235 или плутоний и можно собственно бомбу делать.
Теперь об этом…
Сцена 7.
Титры:
09 июня 1949 года,
Сахалин, город Поронайск,
221-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион,
Кабинет заместителя командира дивизиона по политической части. 16-15 местного времени.
(Замполит сидит за столом, перед ним стоит Олег)
Замполит. Ты знаешь, что наше правительство распорядилось выселить с Сахалина всех японцев и корейцев. В городе освободилась японская школа и горком организует в ней школу рабочей молодёжи с занятиями вечером. Я тут добился разрешения у командования округом и теперь дивизион может разрешить трём своим военнослужащим посещать эту вечернюю школу. Одной из кандидатур в эти ученики мы наметили тебя, согласен?
Олег. (вспыхнул от радости) Конечно!! (немного задумался) О! Теперь я могу сдать экзамены за три оставшихся класса и получить аттестат зрелости, а в следующем году у меня демобилизация. Я могу успеть сдать документы в Московский университет на физический факультет и попробовать сдать экзамены и поступить!
Замполит. Да у тебя планов громадьё! Но осилишь ли сразу три старших класса за год?
Олег. Осилю! Обязательно осилю!
Замполит. Ну-ну! Ладно, поверим! Хорошо, я поговорю с командиром твоей батареи, чтобы с началом учебного года тебе назначали наряды на службу так, чтобы ты мог учиться.
Олег. Спасибо, товарищ майор!
Сцена 8.
Титры:
31 октября 1948 года,
Москва, общежитие МГУ,
22-55 московского времени.
(Комната на 5 кроватей, верхний свет погашен, на двух кроватях девчонки уже спят, Клава сидит за столом с настольной лампой, возле неё раскрытая книга, она решает задачи по химии. Входит Надя, весёлая, с признаками «навеселе», разговаривают негромко, чтобы не разбудить спящих)
Надя. (снимая пальто и сзади обнимая Клаву, смотрит, чем она занята) Клавка, да ты с ума сошла! В воскресенье изучать химию! (садится напротив неё) Клава, ты моя лучшая подруга, ты мне как любимая сестра, но ты меня пугаешь своим… (ищет подходяще слово) Своим упорством! Ты прям не девушка, стойкий оловянный солдатик!
Клава. Эх, Надюш, мы с тобой отличницы, но ты берешь умом, а мне приходится стараться, чтобы от тебя не отстать.
Надя. Не, в этом деле, ты какая-то сильно взрослая.
Клава. А какой мне ещё быть в 19 лет?
Надя. Ну не знаю, но недаром же весь поток тебя комсоргом избрал.
Клава. Просто вы стремитесь делать в первую очередь то, что вам хочется, а во вторую – то, что надо делать, а я – наоборот.
Надя. (удивлённо) Ну, так это же естественно – жить так, как хочется.
Клава. Нет, естественно жить так, как я живу, и, кстати, так живут очень многие девчонки и ребята, у которых детство было тяжёлым. Те, кому удалось закончить детство быстро.
Надя. Но зачем заканчивать детство быстро и тяжело?
Клава. Потому, что жизнь – только для взрослых людей. Если человек останется ребёнком, то он не только испортит жизнь другим людям, но он испортит свою собственную жизнь.
Надя. Как? Кто тебе это сказал?
Клава. Папа. Он был директором школы и лучшим педагогом считал Джона Локка, я потом в нашей библиотеке нашла Локка и прочла. А Локк требовал воспитывать джентльменов в строгости, даже кормить сухим хлебом, и заставлять беспрекословно подчиняться родителям. Он пример приводил, что мать порола свою только отнятую от кормилицы дочь семь раз подряд, чтобы заставить её исполнить какой-то, как он пишет, пустяковое требование. Иначе дочь была бы испорчена навсегда.
Надя. Вот ведь идиот! Нет, мой папа меня любил, он меня баловал, а твой что – тебя порол?
Клава. Наверное, а может и нет. Просто с тех пор, как я себя помню, я папу, да и маму слушала беспрекословно, – не было у папы оснований меня пороть. Правда, потом, когда вопреки своему желанию исполняла, что папа приказал, то часто и плакала маме в фартук.
Надя. Но зачем все эти издевательства над ребёнком?
Клава. Это не издевательство, это и есть воспитание.
Надя. Воспитание рабской покорности?
Клава. Наоборот. Воспитание свободы. Правда, свободы взрослого человека. Видишь ли, взрослый человек отличается от ребёнка тем, что вынужден в первую очередь делать то, что надо делать, а ребёнок стремиться делать то, что ему хочется. Ребёнок раб этого своего стремления удовлетворить своё «хочу». И если ребёнка в детстве не освободить от рабской зависимости от своего «хочу», то у него будет страшная жизнь, поскольку для него исполнение человеческого «надо» будет страшной тяготой – ему будет всё тяжело: ходить на работу, иметь семью, защищать Родину. Ведь это всё надо делать, а не делается потому, что хочется.
Надя. И при чём тут строгости к ребёнку?
Клава. А когда он слушается родителей вопреки своему желанию, то тренируется делать то, что надо, а не то, что хочется. И тогда взрослая жизнь для него не в тягость, наоборот, он начинает получать удовольствие от исполнения того, что должен, скажем, от работы.
Надя. Я не могу с этим согласиться!
Клава. И я считала, что папа меня не любит, и поняла, как он меня любил только после того, как он умер, и я вынуждена была начать жить взрослой жизнью.
Надя. А я тогда как живу?
Клава. Ты мне как сестра, я сильно тебя люблю, чтобы воспитывать, да и трудно, если не невозможно, воспитать взрослого человека. Он ведь не поверит в то, что недоразвит. Ты же мне не веришь?
Надя. (засмеялась) Тут ты попала в яблочко!
Клава. И ты знаешь, я поразилась, когда узнала, что согласно закону стадийности развития живых существ, необходимо закончить детство живого существа и только потом пускать его в рост. Иначе не получить полноценного живого. Мы ещё этого не проходили, но я уже увлеклась этой теорией стадийности, и не знаю, знаешь ли ты, что, скажем, если той же озимой ржи не дать пережить холод и посеять эту рожь не предыдущей осенью, а весной, то есть, если ей не дать испытать трудности зимы и сразу поместить в комфортные условия, то рожь будет выбрасывать и выбрасывать всё новые и новые листья, но не будет давать стебли и колоса – не будет развиваться. Образно говоря, она будет «довольна» своим «детством» и не будет видеть необходимость его заканчивать. Но если ржи дать пережить зиму, вернее – холод, – если воспитать её холодом, то даже помещённое потом в тяжёлые условия, скажем, засухи, рожь полностью разовьётся и даст зерно. Так и человек. И меня удивляет, как Локк и Лысенко, явно не зная друг о друге пришли к одному выводу, вернее, закону.
Вот, скажем, Лысенко сказал, что у нас рождаются организмы, а людей из них делает воспитание. Это же вывод Локка. Правда, люди перестают понимать, что такое воспитание…
Сцена 9.
Титры:
12 ноября 1948 года,
Москва, Кремль,
Кабинет Председателя Правительства СССР
И. В. Сталина, 14-30 московского времени.
(Сталин сидит в торце стола, Берия и Ванников сидят рядом)
Сталин. (найдя в стопочке бумаг нужную) И последний вопрос. Товарищи, на вас жалуется наука. Вот товарищ Капица написал письмо, в частности, написал, что товарищ Берия негодный руководитель и в Спецкомитете он, как дирижер, который не знает партитуры.
Берия. (усмехнувшись) Изящно излагает.
Ванников. (возмущенно) Товарищ Сталин, для того, чтобы судить, знает товарищ Берия партитуру или не знает, нужно самому ее знать.
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Ванникова Бориса Львовича, бывшего министра производства боеприпасов, на показываемое время начальника Первого Главного управления Спецкомитета по созданию атомного вооружения, ближайшего сотрудник Берия».
Ванников. Но если Капица, член Спецкомитета, знает эту самую партитуру, то почему ни Спецкомитету, ни вам ее не докладывает? Почему вместо этого пишет и пишет вам доносы? Почему корчит из себя гения, хотя в атомных делах стране от него толку, как от быка молока?
Берия. (жестом руки останавливая Ванникова, и открывая свою папку с бумагами) Я попробовал получить от Капицы конкретные решения по атомному проекту, – и этот наглец мне ответил (Берия нашел нужную бумагу): «Спор – скоро или нескоро получим урановую энергию – зависит и от того, какую мы приложим свою энергию для овладения энергией урана. Выделим много средств, людей, материалов, сконцентрируем на этой теме основные силы, результат будет скорый, а нет – нет. Я – инженер и привык к любой сложной проблеме подходить по-инженерному».
Ванников. Видели?! (ткнул в бумагу пальцем экспансивный Ванников), Капица, оказывается, инженер прекрасный, да только мы ему не даем средств, людей и материалов. Да мы ему еще год назад дали зеленую улицу: бери все – людей, деньги, материалы, – но дай и стране хотя бы что-нибудь! А что от него толку?
Сталин. А как другие ученые?
Берия. От корифеев толку очень мало, (Берия опять поискал нужный документ). Вот посмотрите, что теперь уже не Молотову, а мне пишет академик Иоффе: «…Вряд ли можно ожидать в ближайшем будущем практической отдачи от деления урана. Другое дело – исследование этого процесса. … Здесь надо расширять фронт работ. …О срочном создании уранопроизводящей индустрии говорить рановато».
Вот кому нужна эта пустопорожняя болтовня? (передразнил): «О срочном создании уранопроизводящей индустрии говорить рановато». Нам бомбу нужно срочно, а ему рановато! Да ты дай хоть какое-нибудь конкретное решение хоть какого-нибудь момента этой проблемы!
Ванников. Товарищ Сталин, я уже не могу терпеть эту «научную» болтовню. Давайте всех физиков лишим свободы и загоним под конвой в «шарашки»! Американцы что – дураки? Они всех своих ученых закрыли в Лос-Аламосской «шарашке» и не выпускали до тех пор, пока они не создали атомную бомбу. А чем мы хуже?
Раз американцы своих ученых посадили, по сути, в лагерь, значит, нам сам бог дал.
Сталин. Нам-то как раз бог не дал. У нас, товарищ Ванников, действует Конституция, и никто не имеет права лишать советского человека свободы, если он не совершил преступления.
Ванников. Но ведь перед войной мы посадили в лагеря авиаконструкторов, организовали там «шарашки», и они в зоне сделали прекрасные самолеты.
Берия. (удивлённо) Ты кого, Борис Львович, имеешь в виду?
Ванников. Туполева и Петлякова, и их бомбардировщики Пе-2 и Ту-2.
Сталин. (поморщился) Вы, товарищ Ванников не были связаны со строительством самолетов, поэтому питаетесь слухами. Во-первых. Все эти авиаконструкторы сели за измену Родине, причем из низменных, корыстных побуждений. Во-вторых. Толку от творческой работы в тюрьме очень мало. Вот вы упомянули самолеты Пе-2 и Ту-2. Так вот, самолет Пе-2 – это слегка (не в ответственных местах) видоизмененная копия немецкого Ме-110, образцы которого и лицензию на производство мы перед войной у немцев купили. А Ту-2 только считается пикирующим бомбардировщиком, а на самом деле он при пикировании разваливается.
А вот авиаконструктор Илюшин работал на свободе и создал наш родной Ил-2, технологичный и насколько можно защищенный. И именно этот самолет немцы назвали «черной смертью». Поэтому, товарищ Ванников, ваше предложение негодное по всем статьям.
Ванников. Так что же с учеными делать? Ведь не работают!
Сталин. А у товарища Берии есть предложения?
Берия. Во-первых, нужно опереться на тех ученых, кто пошел в науку, чтобы служить Родине, а не для того, чтобы у Родины больше денег оттяпать.
Сталин. (прерывает) Это понятно… Кстати, мне Капица своим пустым умничаньем тоже надоел. Подготовьте распоряжение и гоните этого барина из Спецкомитета, а заодно и из его института. Может, напугаем его, и он поумнеет? Одновременно, это и для других наших бар будет примером того, что мы с ними цацкаться не намерены.
Берия. (поморщился) Нет, оставлять их, товарищ Сталин, в стороне тоже нельзя. Может, у них ума и не хватает для такой проблемы, как атомная, но что-то они все же знают, а посему могут быть полезны. Значит, их тоже нужно заставить работать.
Ванников. Но как, если не бить их регулярно сучковатой дубиной?
Берия. (как бы размышляя вслух) Они зачем стали учеными? Чтобы у станка не работать и много денег получать, да еще и славу иметь. Деньги и слава для них главное, а не наука. Вот давай на этом и сыграем. Если мы для этих научных ослов не имеем кнута, то давай, стимулируем их морковкой.
Сталин. (усмехнулся, заинтересовано) Что ты имеешь в виду под морковкой?
Берия. Давайте пообещаем, что после испытания атомной бомбы все, кто отличится в этой работе, получат: первое – Звание Героя Соцтруда; второе – денежную премию, ну, скажем, тысяч 150 рублей.
Ванников. Ничего себе!
Сталин. Подождите возмущаться, товарищ Ванников, в общих затратах на бомбу это мелочь. Что еще?
Берия. Еще можно государственную дачу в собственность. Еще – автомашину в подарок. Да, лауреатство Сталинской премии. Можно также дать право обучать своих детей за государственный счет в любых учебных заведениях СССР.
Ванников. (распираемый от возмущения) А если дети тупые?
Берия. (махнул рукой) Да ладно тебе… Что бы еще? Ага, бесплатный проезд в поездах и авиацией в пределах СССР. Пожизненно им с женой, а детям – до совершеннолетия. Что бы еще? И, конечно, чтобы они в течение всей работы ни в чем не нуждались: квартирами, лучшими товарами и продовольствием обеспечивать, так сказать, «от пуза». Всех.
Ванников. Осталось выдать им по имению в Херсонской губернии и человек по 300 крепостных.
Сталин. (раздражённо отмахнулся) Не надо паясничать, товарищ Ванников, вопрос серьезный.
Ванников. (пожал плечами) Мне что, деньги-то казенные, пусть они ими хоть подавятся, да только неправильно это!
Сталин. (вздохнул) Правильно, товарищ Ванников, бомбу сделать! Это единственное, что правильно.
Сцена 10.
Титры:
29 августа 1949 года
Казахская ССР. Семипалатинский полигон,
около 6 утра местного времени.
(Бетонированный бункер наблюдения за испытанием, с потолка спускаются перископы, Берия, Курчатов, Харитон, Флеров, Первухин и еще несколько технических работников полигона и охраны, взволнованно и напряженно ждут докладов).
Харитон. (плечом удерживает у уха трубку телефона, сам карандашом делет пометки в журнале, умоляюще)
Подождем еще немного – не все самописцы включились…
Диктор читает бегущую строку: Артист (фамилия артиста) играет роль Юлия Борисовича Харитона, на показываемое время советского физика, научного руководителя программы создания атомной бомбы в Советском Союзе».
- Все! Телеметрия работает!
Берия. (вопросительно посмотрел на Курчатова) Ну что – перекрестимся?
Курчатов. (растерянно) Да я в партию только в прошлом году вступил, мне как-то неудобно.
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Игорь Васильевич Курчатова; на показываемое время советского физик, научного руководителя всей программы создания атомного и термоядерного оружия».
Берия. А я член Политбюро – мне можно. (Берия перекрестился.) Давай!
Курчатов. Одеть на окуляры фильтры!
(Курчатов, Берия, Харитон прильнули к окулярам перископов, за их спинами сгрудились остальные. Глазницы руководителей осветились вспышкой, окрашенной фильтрами в синий цвет, спустя несколько секунд прозвучал грохот, бункер шатнулся, с потолка посыпалась пыль. Берия, а за ним все устремились к выходу и выскочили наверх, наблюдать гриб атомного взрыва. Берия бросился обнимать и целовать Курчатова и Харитона).
Берия. Получилось, родные, получилось!! Есть, есть бомба! Пойду, доложу товарищу Сталину.
Харитон. В Москве же ночь.
Берия. (сбегая в бункер, удивлённо) А ты думаешь, товарищ Сталин спит?!
Курчатов. (сотруднику) Высылайте разведку! (От НП-2, в 10 километрах от места взрыва, два танка КВ, набирая скорость, двинулись к эпицентру). Ну, что думаешь, Юлий Борисович?
Харитон. Хотелось бы КПД процентов 10, но, думаю, что процентов пять…
Курчатов. Ничего, это только начало. Кстати, ты главный конструктор бомбы, как назовешь свое детище?
Харитон. Знаете, Игорь Васильевич, я с вами почти с самого начала и уверен, что если бы атомным проектом продолжали руководить Молотов и Первухин, то мы не то, что бомбы, мы бы на сегодня и плутония не имели. Предлагаю назвать эту бомбу Берия-1 или Б-1.
Курчатов. Сомневаюсь, что Лаврентий Павлович это одобрит, но попробуйте…
(Из бункера поднялся Берия и громко объявил, хотя слушателей не много).
Берия. Товарищ Сталин всех поздравляет! Итак, в связи с успешным испытанием изделия… Да, кстати, этому изделию надо дать имя. Товарищ Харитон, вы главный конструктор – ваше слово!
Харитон. Предлагаю назвать «Б-1».
Берия. (засмеялся) А почему не «А-1»?
Харитон. «Б» – это от Берия – «Берия-1».
Берия. (мгновенно помрачнел). У вас, товарищ Харитон, от радости ум за разум зашел?! Причем тут Берия?! Бомбу сделали вы… да нет, эту бомбу сделал весь советский народ, ее сделала та самая Россия, которую испокон веков все считали лапотной. А вы – Берия! Лишаю вас права давать название. Товарищ Курчатов, ваше мнение по этому вопросу.
Курчатов. РДС-1.
Берия. (подозрительно) А это как понять?
Курчатов. «Россия делает сама»!
Берия. (на мгновение задумался) А вот это то, что надо! Утверждаю! Так! Вас всех я знаю и на вас представления сам подготовлю, но я не знаю многих, чьим трудом и умом сделана РДС-1. Прошу вас срочно подготовить и представить мне предложения по их награждению…
Сцена 11
Титры:
21 сентября 1949 года,
Москва, общежитие МГУ.
03-15 московского времени.
(Комната на 4-х, в которой живёт Надя. Негромкий, стук в дверь, подруга Клава просыпается, смотрит на будильник, рассерженно открывает).
Клава. Надька, четвёртый час ночи, надо же совесть иметь!
Надя. Надо иметь, Катя, надо! Не захотела до утра оставаться, а у него, к счастью, машина есть, привёз меня…
Клава. Не можешь без этого, так чего в Кунцево ездить? Твои факультетские поклонники сегодня раз пять заглядывали.
Клава. Это правда, не надо было ездить, эта скотина, оказывается, жената и детей двое! А что касается Мишки с Толькой, то, Катенька,
нельзя этим делом заниматься там, где живёшь и не живи там, где этим занимаешься.
Клава. Ну, ты и даёшь! Это кто же тебя этому научил?
Надя. В Актюбинске нас поселили к раскулаченным, а хозяйка баба умная, она меня не только научила тонкую стружку с картошки снимать…
Клава. Да уж! Нашла педагога!
Надя. (засыпая). Спи, спи…
Сцена 12
Титры:
16 января 1950 года,
Сахалин, город Поронайск,
221-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион,
Радиостанция батареи управления, 19-05 местного времени.
(Заступающий в наряд Олег пытается отобрать у сменившегося и одевающегося товарища книгу «12 стульев», на стене часы показывают время)
Олег. Ну, ты всё равно поужинаешь и дрыхнуть завалишься, а мне ночь дежурить, оставь, я за ночь прочту!
Товарищ. Я сам не дочитал, вечером дочитаю, книжка смешная. А тебе что командир дивизиона приказал? Водородную бомбу изобрести, вот и не сачкуй – изобретай (смеясь, уходит).
Олег. (садится к рации, надевает наушники и начинает думать, голосом сопровождая значимые моменты своих мыслей).
Бомбу им изобрести… Если бы это было возможно, её бы и без меня изобрели бы… Не бомба главное, главное использовать термоядерную реакцию для получения энергии – вот это надо! А им бомбу подавай!
Конечно, жидкие дейтерий и тритий для настоящей бомбы, доставляемой самолётом, никак не годятся. Для этого дейтерий и тритий надо с чем-то соединить, скажем, в тяжёлую воду, но с чем ни соедини…в какой гидрид ни соедини, а этот химический элемент – основание гидрида не даст провести термоядерную реакцию – не даст соединиться дейтерию и тритию, разделит их… (длинная пауза раздумий) Вот если бы этот гидрид и сам участвовал в термоядерной реакции… При взрыве запала термоядерного устройства получается много нейтронов, вот если бы эти нейтроны вызвали деление самого атома, присоединившего к себе дейтерий – превратил бы этот атом в маленькую атомную бомбу. Но где взять такой атом… Тяжёлые атомы? Нет, не годятся – от них полетят осколки, которые всё так же оборвут саму термоядерную реакцию… Нужен лёгкий атом, который бы полностью исчез при делении…
А самый лёгкий атом – это литий, его ядро состоит всего из трёх протонов и четырёх нейтронов… Прибавим к нему быстрый нейтрон, будет три протона и пять нейтронов. Разделим, скажем, отсоединим два протона и два нейтрона атома гелия… И что останется? Протон и три нейтрона – водород с тремя нейтронами? Такого не бывает… (опять длинная пауза раздумий).
Вот если бы у лития было три нейтрона, а не четыре, то тогда в остатке был бы тритий… Три нейтрона, три нейтрона… Стоп!! А у лития есть изотопы?
(Наклоняется и вытаскивает из сумки толстую книгу «Курс общей химии» Некрасова, начинает её лихорадочно листать, приговаривая) Литий… литий. Вот литий! (просматривает страницу, переворачивает её) Есть!! Есть литий-шесть! Есть литий с тремя нейтронами! (читает) Да ещё и его содержание в литии почти 8%.
Так… стоп! Нет. Литий не используешь, поскольку одного трития мало – для термоядерного синтеза нужен и дейтерий, а для использования хотя бы жидкого дейтерия нужна холодильная техника. Нет, на одном литии бомбу не создашь…
А если химически соединить литий-6 и дейтерий в гидрид… Гидрид лития твёрдый, жидкий или газообразный? (Снова начинает листать «Курс общей химии».) Чёрт побери, есть!! Есть!! Можно химически связать дейтерии и литий-6 в твёрдое и стабильное вещество с температурой плавления 700 С!
…Итак, взрывается атомная бомба, образуется температура в миллион или десять миллионов градусов и огромное давление, быстрые нейтроны от атомного взрыва захватываются атомами дейтерида лития-6, образуется атом гелия и тритий! Тритий соединятся с дейтерием с получением огромной энергии и нейтрона! Нейтрон захватывается очередным атомом дейтерида лития-6 и начинается цепная реакция! Есть, есть, водородная бомба!
Да… Не удастся получить ни чистый дейтерий, ни чистый литий 6, будут в смеси и литий 7, и просто водород… Ну и что?? Ведь соединение лития 7 с просто водородом, даст всё те же два атома гелия, а атом гелия – это альфа-частица, она сама по себе частица высокой энергии, вызывающая цепные реакции – это ещё Резерфорд показал… (лихорадочно пишет уравнения ядерных реакции и листает книги) …Нет, не стоит умничать и выдвигать лишние гипотезы – какие пойдут реакции при атомном взрыве покажут эксперименты…
А сейчас можно ограничиться суммарными реакциями – при взрыве вызывающей термоядерные реакции атомной бомбы в окружающем её дейтериде лития-6 пройдут реакции с образованием двух альфа-частиц и выделением огромного количества тепла… И, теоретически возможно превращение гидрида лития-7 в такие же две альфа частицы. Термодинамика это разрешает.
Тут главное не это – для создания настоящей водородной бомбы важна не конкретная схема ядерных превращений, а использование дейтерида лития-6. Он твёрдый и именно это делает возможной реальную термоядерную бомбу!
(Часы показывают 6-10 утра. Олег исписал уравнениями несколько листов, вырванных из блокнота записей радиограмм. Тут Олег вслушивается в надетые на нём наушники и перепугано хватается за ключ радиостанции, отстукивает что-то, затем записывает получаемую радиограмму в блокнот. Потом, подумав, аккуратно вырывает из блокнота листик и ещё раз подумав, пишет: «Дорогой товарищ Иосиф Виссарионович Сталин! Я знаю, как создать термоядерную бомбу. Младший сержант в/ч 34389 Лаврентьев О.А.»
Почта. Олег подаёт в окошко конверт и три рубля со словами «Мне заказным». Работница почты смотрит на адрес «Москва, Кремль, товарищу Сталину И.В.» и выбирает нужны штамп со словами: «В этот адрес и простое письмо дойдёт без задержки», – ставит оттиск штампа на том месте конверта, на котором должна быть марка: «Солдатское бесплатное»).
Сцена 13.
Титры:
12 мая 1950 года,
Москва, Кремль,
Кабинет Председателя Правительства СССР
И. В. Сталина, 21-05 московского времени.
(из-за длинного стола встают человек 10 работников и выходят)
Сталин. (провожает выходящих словами) Найти резервы топлива – вот, что главное. И простите, что сейчас редко участвую в заседаниях секретариата ЦК. Что-то дел становится невпроворот.
(К Сталину подходит И.Д. Сербин)
Сербин. (нерешительно) Как бы и вопрос чепуховый…
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Сербина Ивана Дмитриевича, на показываемое время заведующего отделом тяжёлого машиностроения ЦК ВКП(б), курировавшего по линии ЦК партии важнейшие отрасли оборонной промышленности, в том числе атомной».
Вы помните, как зимой к нам пришло письмо от солдата с Сахалина о том, что он знает секрет водородной бомбы?
Сталин. (усмехнулся) Земля русская щедра на разных чудиков и изобретателей.
Сербин. Я не стал ему отвечать… Но он прислал новое письмо (Сербин вынимает два листика из папки). И знаете, впечатление такое, что это солдат понимает, о чём пишет.
Сталин. (бегло просматривает письмо, комментируя его) Мог где-то прочесть и запомнить, не понимая, что пишет. Абсолютной памятью обладают абсолютные идиоты. Помните, у Толстого в романе «Воскресение» есть характеристика прокурора, что тот закончил гимназию с золотой медалью, но был тупой, как пробка. То есть, памяти запомнить заученное у прокурора хватало, а ума понять, что запомнил, не было… может так и у солдатика… (просмотрел письмо до конца) Нет, у меня тоже от письма впечатление двойственное…
Сербин. Тогда я отдам его на заключение Берии?
Сталин. Мы Секретариат Центрального Комитета партии, а не почтовая контора – получили заявление – переслали для ответа, получили ответ – переслали заявителю… Давайте сделаем так. Запросите Сахалинский обком, пусть как-то незаметно проверят, не повреждён ли этот солдат умом, а если сомнений в его умственной нормальности нет, то пусть предоставят солдату возможность написать всё, что он считает нужным, и срочно пришлют написанное нам. И пусть действуют быстро, но держат это в секрете – вопрос уж очень важный.
Сцена 14.
Титры:
19 мая 1950 года,
Сахалин, город Поронайск,
221-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион, 11-30.
(На площадке «студебеккер» тащит зенитное орудие, останавливается перед стоящими командиром дивизиона и командиром батареи, солдаты соскакивают с кузова и бросаются разворачивать орудие в боевое положение, командир дивизиона и комбатр посматривает на часы, комбатр морщится от неудовольствия – солдаты не укладываются в нормативы. Сзади к ним подходят подполковник и провожающий его сержант с красной повязкой дежурного на рукаве)
Подполковник. (отдавая честь) Подполковник Юрганов, штаб округа.
Командир. (отдавая честь) Командир 221-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона подполковник Плотников. Какая нелёгкая к нам занесла товарищ подполковник?
Подполковник. Точно, что нелёгкая! (Предлагает командиру отойти от подчинённых) Получил задание, как геморрой – и самому не посмотреть, и другим не показать. У вас служит рядовой Лаврентьев…
Командир. Он уже младший сержант.
Подполковник. Неважно. Получил от партийных органов секретное задание: мне надо поговорить со знающими его командирами о нём, и с ним. А потом с вами.
Командир. (оборачиваясь к командиру батареи) Объявите перекур, я ненадолго отлучусь. (подполковнику) Сам провожу вас на батарею.
(Входят в маленькую комнату канцелярии батареи, в ней три табуретки и два стола: за одним из столов сидит ефрейтор, за вторым комбатр, комбатр вскакивает, командуя: «Смирно!», – Командир в ответ: «Вольно!»)
Командир. (представляя командира батареи Подполковнику) Командир батареи управления капитан Бойко. Капитан, выполняйте распоряжение товарища подполковника. (выходит).
Подполковник. Товарищ капитан, нам надо побеседовать наедине.
Капитан. (ефрейтору) Подожди в коридоре! (ефрейтор выходит) Присаживайтесь товарищ подполковник – садитесь за мой стол.
(Подполковник сел, достал блокнот, изучающе взглянул на севшего перед ним на табурет капитана, и спросил).
Подполковник. Что вы можете сказать о младшем сержанте Лаврентьеве Олеге Александровиче?
Капитан. (встревоженно) А что он натворил?
Подполковник. (уточнил вопрос) Что он за солдат? Каких-то ненормальностей за ним не наблюдается?
Капитан. Вы имеете в виду… (крутит пальцем у виска) не контуженный ли он?
Подполковник. Примерно это…
Капитан. Нет! Мы его еще в прошлом году должны были демобилизовать – участник войны и шестой год служит! Но задержали – специалистов нет. Радист прекрасный. Голова – во! В том году в вечерней школе сразу три класса за один год окончил, получил аттестат зрелости и послал документы в Московский университет – на физика хочет учиться. Всему гарнизону лекции про атомную бомбу читает – меня даже командир за него похвалил. Книг и журналов у него – чемодан, и такие книги, что сроду не прочитаешь…
(В коридоре перед дверью ефрейтор направил ухо на филенку и пытался услышать, о чем начальство толкует, поэтому и не заметил подошедшего старшину. Но старшина не стал обращать внимание на эту мелочь, а сразу взял быка за рога).
Старшина. Васильев, что у него на погонах?
Ефрейтор. Подполковник инженерной службы.
Старшина. Так. Лопатки будет проверять, а у нас шесть штук не хватает. Так, Васильев, мчись в четвертую батарею к старшине…
(Его прервала открывшаяся дверь, в которую выглянул капитан.)
Капитан. Васильев, младшего сержанта Лаврентьева ко мне! Бегом!
(В канцелярию батареи вошел и доложил о себе Олег.)
Олег. Младший сержант Лаврентьев по вашему приказанию прибыл!
Подполковник. Садись, сынок! (кивнул капитану) Нам с сержантом наедине поговорить надо…
(Капитан вышел в коридор в коридор к обеспокоенному старшине).
Старшина. Проверять будет?
Капитан. (недоуменно) Нет, тут что-то другое…
Старшина. А лопатки в четвертой батарее все же надо одолжить – береженного бог бережет!
(Меняется сцена, Подполковник в кабинете командира 221-го дивизиона пьёт с Командиром чай и высказывает свои соображения)
Подполковник. А ведь этот ваш сержант мало того, что безусловно вменяем, так и очень, скажем так, неординарная личность. Я академию с отличием окончил, но его знания и меня удивили. А ведь всего лишь самоучка!
Даже мне не рассказал суть того, что он собирается сообщить в ЦК, говорит: «Извините, товарищ подполковник, но я вас не знаю!». Молодец! Но ведь, наверное, и узнал, что-то нужное…
Значит так. Задерживать его демобилизацию больше нельзя – если им Москва заинтересовалась, то у нас никаких оправданий не примут. И, главное: младшего сержанта Лаврентьева от несения службы с сегодняшнего дня освободить, предоставить ему в штабе отдельную комнату и писаря, допущенного для работы с секретной документацией, дать бумагу, чертежные принадлежности. Все, что напишет, – перепечатать в одном экземпляре и срочно выслать в сахалинский обком. Черновики сжечь, составить об этом акт.
Сцена 15.
Титры:
12 мая 1950 года,
Москва, столовая МГУ,
13-45 московского времени.
(За столом Надя и Клава в очках. На столе ваза с горкой хлеба, пустые тарелки, подруги пьют чай. Надя, как бы незаметно, «строит глазки» мужчине лет 40 за соседним столиком).
Клава. Не старайся… Я случайно узнала, его жена в деканате работает. Она тебе все волосы по одному выщипает. Ну, почему ты вот такая?
Надя. Мне надоела страдать, надоела тяжёлая жизнь. В 43-м, в эвакуации в Актюбинске, пока не вернулся с фронта инвалидом и не поступил на завод мой отец, мы после школы сами работали на заводе – штамповали стабилизаторы к минам. И вот уже 12 час ночи, нам домой идти, а мастер приходит: «Ребята, там на фронте ваши отцы гибнут без снарядов, ещё пару часов. И мы работаем ещё пару часов, и домой идти нет сил, падаем у котельной на шлак – он ещё горячий – и спим.
Надоело!
Клава. Но ведь в войну все так жили…
Надя. Не все! И я не хочу. Мужчина должен обеспечивать жену… Вернее, не так… Искать нужно мужчину, который устроит тебе такую жизнь, как ты хочешь.
Клава. Это пошло! Как ты, комсомолка, можешь так говорить?
Надя. А что – комсомолка должна жить в подвале? Все эти наши профессора и академики все члены партии, а смотри как живут, и как их жёны живут. И я всего лишь хочу так жить. Что тут пошлого?
Клава. А любовь.
Надя. А… Это отговорка мужчин, не желающих обеспечить свою жену.
Клава. Надька, ну ты даёшь! Подруга ты замечательная, но как начнёшь про мужчин, то хоть стой, хоть падай! А как же Борис?
Надя. Борис… (грустнеет). Борьку я любила… И был он первым… Но он ведь и надежды подавал на нормальную жизнь. Зубной врач, и все говорили, что он талантливый зубной врач. Отработал бы свои два года, как молодой специалист и коммунист, вернулся бы в Москву. У него тут одинокая старенькая тётка – старая большевичка, – она бы нас прописала в своей прекрасной квартире, она и хотела нас прописать… А зубной врач и протезист без денег не остался бы… Да что о старом говорить? Идём, подруга. Давай хлебца прихватим для ужина. Хочу вот так жить, чтобы не тащить бесплатный хлеб со столовых.
Сцена 16.
Титры:
22 июля 1950 года,
Сахалин, Южно-Сахалинск, вокзал, 19-30 местного времени.
(Олег с чемоданом и вещмешком пытается через огромную толпу народа пробиться к кассе. Его останавливает пассажир)
Пассажир. Куда прёшь, сержант, ну куда прешь, да ещё и с таким чемоданом?!
Олег. К кассе, билет купить.
Пассажир. Какой, к чёртовой матери билет? Не видишь, что творится?
Олег. А что случилось?
Пассажир. Владивосток дождями затопило, поезда не ходят!
Олег. (в отчаянии) Я же на приёмные экзамены не успею!
(22-30 местного времени, Сахалинский обком ВКП(б), здание в основном тёмное, но в нескольких окнах горит свет. Олег входит в вестибюль, его останавливает милиционер)
Милиционер. К кому, сержант?
Олег. Не знаю, к кому-нибудь главному.
Милиционер. Первый секретарь обкома ещё не уехал.
Олег. Тогда к нему.
Милиционер. (снимает трубку внутреннего телефона) Тут младший сержант-артиллерист к Первому просится. (к Олегу) Как фамилия?
Олег. Лаврентьев.
Милиционер. (в трубку) Лаврентьев. (к Олегу) По какому… (замолкает и ждёт, потом с некоторым уважением и удивлением к Олегу) На второй этаж поднимитесь и направо до конца.
Олег. Можно я у вас вещи оставлю?
Милиционер. Оставляй.
(Кабинет Первого секретаря сахалинского обкома)
Олег… у меня документы приняли в МГУ, а меня приёмные экзамены начинаются, не успею сдать, год пропадёт.
Секретарь обкома. (снимает трубку телефона). С начальником аэропорта соедините… Добрый вечер… тут надо срочно человека перебросить в Хабаровск… (раздражённо) Я знаю, что Владивосток затопило, я знаю, что везде толпы народа! Хоть на крыло посади, но, чтобы он ближайшим рейсом был в Хабаровске! (Кладёт трубку и вызывает секретаря) Коля, вызови мою машину, пусть водитель отвезёт этого сержанта в аэропорт.
Сцена 17
Титры:
10 августа 1950 года,
Москва, МГУ, приёмная комиссия,
11-40 московского времени
(Коридор возле аудиторий приёмной комиссии. Олег в числе десятка абитуриентов стоит у окна, из аудитории выходят Надя и молодая женщина Софи с кипами папок в руках, проходят мимо Олега. Надя с некоторым удивлением взглянула на Олега, он проводил её восхищённым взглядом. Через несколько шагов Надя остановилась в задумчивости)
Софи. Ты чего?
Надя. Подожди меня (возвращается и подходит к Олегу). Здравствуй, ты поступаешь к нам?
Олег. (растерянно) Да.
Надя. Сейчас математику сдаёшь?
Олег. Да.
Надя. Там принимают трое – дама, старичок и молодой. К молодому не садись – этот только у девушек коленки гладит, а к парям цепляется только так. Дама тоже так себе. Ты к старичку садись – он добрый.
Олег. Вы… Ты здесь работаешь?
Надя. Нет, студентка, биофак, уже на третьем. Сейчас лаборанткой подрабатываю. А ты на какой?
Олег. На физтех.
Надя. О! А живёшь в общежитии на Стромынке? В Екатерининской богадельне?
Олег. Да.
Надя. Я там тоже раньше жила.
Олег. А сейчас?
Надя. А сейчас чуть дальше по улице такое старенькое двухэтажное здание, на втором этаже, 11-я комната. Тебя как зовут?
Олег. Олег… Олег Лаврентьев. А тебя?
Надя. Надя. Надя Ольховская. Ну, прощай!
Олег. (осмелел) Нет, до свидания!
Надя. (засмеялась) Ну, до свидания!
(возвращается к Софи, идут по коридору)
Женщина. Что с тобой? Сама начала к мужикам приставать? Да ещё и к такому невзрачному. У него щёки как у суслика…
Надя. (недоуменно) Сама не понимаю, что со мной… Как-то запало это чудо в душу.
Сцена 18
Титры:
18 августа 1950 года,
Москва, Кремль, кабинет Сталина,
14-00
(Сталин работает с документами – снимает слева от себя с кипы принесенных ему секретарем бумаг очередной документ, читает его, обдумываем, пишет резолюцию и кладёт документ в кипу справа. Берёт документ в десяток страниц, понимает, от кого это, улыбается и начинает быстро просматривать страницы. Берёт красный карандаш и опустив сопроводительное письмо из Сахалинского обкома, начинает читать с первой страницы. Через полчаса встает и начинает прохаживаться в задумчивости, возвращается к столу и снимает трубку внутренней связи).
Сталин. Возьмите в библиотеке и принесите мне учебник химии Некрасова. Там два тома, на всякий случай принесите оба.
(Секретарь Сталина, Поскребышев, приносит книги, Сталин по оглавлению находит нужное место, читает и снова погружается в задумчивость. Наконец снимает трубку телефона).
Сталин. Соедините меня с Берия… и еще. Запишите: Лаврентьев О.А. Да, О.А. Он должен был в этом году поступать в Московский университет. Выяснить в отделе кадров МГУ, поступил или нет. (через несколько секунд в трубку) Товарищ Берия, подойдите ко мне с Курчатовым (смотрит на записи на календаре) к 17 часам.
(В кабинет Сталина зашли Берия и Курчатов.)
Сталин. А если мы в водородной бомбе вместо смеси жидких дейтерия и трития применим твердый дейтерид лития?
Курчатов. Вообще-то мы его в своей конструкции водородной бомбы и используем, кроме того, хотя дейтерид лития – это действительно твердое вещество, но профессор Гинзбург уже проверил – литий будет задерживать нейтроны. Но, что вы имеете в виду?
Сталин. Наоборот, и это, во-вторых! (многозначительно поднял палец). – Нужен не просто литий, а литий-6! Вот в чем хитрость! Тогда при поглощении нейтрона литий-6 разделится на гелий и… (делает паузу) и на необходимый нам для термоядерного взрыва тритий, который мы сегодня не знаем, где взять и как сохранить! Ну, а тритий, соединяясь с дейтерием, даст термоядерный взрыв, с образованием гелия и (подчеркнув голосом) снова нейтрона! Цепь этих реакций замыкается по нейтронам! (передаёт Курчатову предложение Лаврентьева) Вот посмотрите, что пишет этот солдат, вернее, младший сержант.
(Курчатов начал быстро просматривать документ, передавая Берия уже просмотренные страницы. Передав последнюю страницу, удивлённо развёл руками).
Курчатов. Черт побери!! Литий-6! А ведь это может быть решением вопроса… И ни один физик в мире до этого до сих пор не додумался! Или додумался? Товарищ Сталин, тут очень много написано, это надо подробно обдумать. Но на первый взгляд работа очень сильная!
Берия. А вы заметили, что для этого сержанта водородная бомба на втором, если не на десятом месте. Он только и пишет о ней, вот (читает): «Ее конструкция довольна проста. Она состоит из детонатора (обычная атомная бомба), окруженного слоем дейтрида лития-6, т.е. соединением изотопов лития-6 и дейтерия. Количество этого в кавычках «взрывчатого вещества» определяется желательной силой взрыва.
Производство этой бомбы связано с значительными затратами средств (на отделение изотопов). Оба изотопа могут быть выделены из природных соединений путем длительного электролиза. Поясняет: дейтерий содержится в природном водороде 0,014 %, литий-6 содержится в природном литии 7,93 %). И рисунок эскиза бомбы от руки.
А практически остальные страницы у него посвящены использованию термоядерных реакций в энергетике.
Курчатов. И это поразительно! Нам до сих пор в голову не приходило, что плазму в миллион градусов можно удерживать дистанционно! Нам казалось, раз нет материалов, способных выдержать миллион градусов, значит нет и возможности использовать термоядерную реакцию! А он и до этого додумался!
А вот что заставляет и улыбнуться, и просто поражает (читает).
«Для окончательной разработки опытных установок предлагаю создать научный коллектив в следующем составе: 2-3 специалиста в области ядерной и молекулярной физики; 1-2 специалиста в области электрорадиотехники; 1-2 специалиста по термодинамике; несколько инженеров-строителей (металлические и железобетонные конструкции); несколько инженеров-энергетиков (в частности, специалисты по высоковольтовым линиям передач постоянного тока); прочий технический персонал.
Выделить в распоряжение коллектива:
исследовательский институт;
циклотрон на 1 – 2 MeV;
установку для получения высоких напряжений от 100 до 500 kV;
предприятие и оборудование для отделения изотопов Li-6 и дейтерида (электролитическим путем)». (смеётся)
Да этого сержанта можно хоть сейчас ставить на моё место руководить атомным проектом!
Сталин. А почему нет? Мы не вечны, так почему не считать, что этот талант займёт когда-нибудь и ваше место? Надо его только подготовить к этому. (показывает на письмо Лаврентьева) Дайте на заключение специалистам, и доложите мне! (слегка задумался). Если это предложение пойдет, то этому солдату пока не сообщать, что его предложение принято. Он сейчас поступает в университет, дело молодое, может невзначай где-нибудь похвастаться. Ему надо сказать, что он большой молодец, но что мы создаем водородную бомбу по другим принципам. Пообещайте, что мы его привлечем к этой работе, когда он выучится, но что сейчас нужно держать язык за зубами. Отметить мы его потом и так отметим, а сейчас пусть пока побудет в неведении. Для пользы дела.
(Берия и Курчатов выходят, входит Поскребышев.)
Поскрёбышев. Лаврентьев Олег Александрович зачислен на физический факультет МГУ.
(выходивший последним Курчатов удивлённо оглянулся)
Сталин. Если бы этот Ломоносов не поступил в МГУ, нужно было бы закрыть МГУ.
Поскребышев. (не понимая) Какой Ломоносов?
Сталин. Это я так – не вам.
Сцена 19
Титры:
18 августа 1950 года,
Москва, МГУ
(Олег отрывает дверь в большую комнату заставленному столами, за одним из которых сидит Надя и что переписывает из одной бумаги в другую. Поднимает голову и увидев Олега, улыбается)
Олег. А я поступил!
Надя. (выходит к нему в коридор) Это надо отметить!
Олег. (смутившись) Разве только мороженным…
Надя. (поняв его финансовое состояние) Я заканчиваю в шесть, сначала пойдём в столовую – у меня от подруг есть бесплатные талоны на обед.
Олег. А подруги где?
Надя. Дома, на каникулах. А потом уж будешь угощать меня мороженным.
Москва, парк Сокольники,
18-30 московского времени.
(Олег и Надя сидят на скамейке и едят мороженное в вафельных стаканчиках).
Олег. …А потом нас немцы оккупировали – три года под ними Псков был. Мама в больнице работала медсестрой, а я на станции уголь грузил, в карманах – такие большие карманы специально мама пошила – каждый день выносил этот уголь, чтобы зимой обогреться. Я пацаном был, да ещё и тощий, немцы на меня особого внимания не обращали, но мне они страшно противными были, и как только Псков освободили, и наша власть установилась, я сразу в военкомат добровольцем. Боялся, что без меня войну не выиграют.
Надя. А папа?
Олег. Плоты гонял. Весной 38-го брёвна ещё обледеневшие были, он поскользнулся, ударился головой о бревно и между брёвен в воду, а товарищи его сразу вытащить не успели. Утонул.
Надя. А я из Киева. Отец был инженером, его сразу призвали, а нас вывезли аж в Казахстан, в Актюбинск. Я училась в школе хорошо, а потом, после Курска отец вернулся инвалидом, устроился на завод начальником цеха и нам с мамой стало легче. Осенью 47-го поступила на биофак. Столько счастья было! А в октябре известие из Актюбинска. – ковш с жидким металлом с траверсы сорвался, а отец внизу был. Неделю в больнице мучился, мама возле него была. Когда он умер, у мамы инфаркт, и тоже не спасли. В один день хоронили. А потом уже я в январе… Страшное было время… Да что мы об этом? Давай о весёлом. Ты какое последнее кино смотрел?
(поздний вечер, Олег и Надя стоят у общежития Нади)
Олег. На самом деле химические и атомные реакции – это очень красиво, это симметрия без симметрии…
Надя. (с улыбкой). А в этом месте девушку полагается поцеловать, потому что через пять минут двери общежития закроются.
(Олег сначала растерялся, а потом неуклюже обнял Надю и начал страстно целовать в щёки куда попало)
Надя. (со смехом вырвалась, убегает в общежитие со словами) Ладно, целоваться я тебя потом научу!
Сцена 20.
Титры:
23 августа 1950 года, Москва,
Лаборатория измерительных приборов АН СССР,
с 1956 года Институт атомной энергии АН СССР,
кабинет И.В. Курчатова,
10-00 московского времени.
(В кабинете И.В. Курчатов, И.Е. Тамм и А.Д. Сахаров)
Курчатов. Время не ждёт, мне надо докладывать Сталину и Берия наше заключение по этой работе солдата Лаврентьева, начнём с младшего по званию?
Сахаров. Мы до сих пор оперировали плотностями плазмы, близкими к плотности твердого тела и у нас ничего не получалось. А он ведёт речь о термоядерной реакции в газе высокой температуры – миллиарды градусов – и такой низкой плотности, что существующие материалы могут выдержать получающееся давление. Нам это в голову не приходило!
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Андрея Дмитриевича Сахарова, на показываемое время советского физика, кандидата физико-математических наук, непосредственного конструктора первой советской водородной бомбы, ученика и подчинённого физика И.Е. Тамма».
В такой системе газ должен поддерживаться сравнительно длительное время, не попадая на стенки…
Курчатов. (прерывает) Не об этом сейчас речь, а о конструкции водородной бомбы Лаврентьева.
Тамм. Поскольку мы с Андреем уже несколько дней обсуждаем предложения Лаврентьева, то давайте я вмешаюсь.
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Игоря Евгеньевича Тамма, на показываемое время советского физика-теоретика, доктора физико-математических наук, научного руководитель создания водородной бомбы».
Что тут сказать – это невероятно гениальная работа, мы дружно не верим, что это работа простого солдата. Но придётся принять эту версию, раз вы так говорите.
Курчатов. Этот солдат поступил в МГУ по конкурсу без какой-либо помощи.
Тамм. (удивлённо) Вот даже как… Но продолжу, особо гениально предложение получения энергии от ядерных реакций, а идея удерживать плазму с помощью поля – это безусловная Нобелевская премия…
Курчатов. Повторяю, это второй вопрос, сейчас надо дать заключение по водородной бомбе Лаврентьева.
Тамм. А вот для этого, нам желательна некая дополнительная информация от вас, уважаемый Игорь Васильевич. Мы понимаем, что вы не можете говорить откровенно обо всём, но у меня сложилось впечатление, что вы каким-то образом очень информированы о происходящем у наших конкурентов в США. Американцы безусловно работают, как и мы, над созданием, скажем так, сухой водородной бомбы, способной быть сброшенной с самолёта. Не знаете ли вы, разумеется, случайно, какую схему выбрали они для своей бомбы?
Курчатов. (мнётся, не решаясь говорить, наконец). Ту схему, над которой сейчас работает товарищ Сахаров – над слоистой водородной бомбой. Ту схему водородной бомбы, которую я вам два года назад обрисовал и поручил дополнить исследованиями и деталями.
Тамм. Я так и думал… Игорь Васильевич, американцы ведь не дураки и в атомных вопросах далеко впереди нас. Неужели вы думаете, что они не продумали эту схему бомбы с литием-6 пресловутого солдата Лаврентьева? Если американцы по этому пути не пошли, то значит в бомбе Лаврентьева что-то не так!
Курчатов. А вы точно поняли, что именно предложил Лаврентьев? Это же ведь не просто использование лития-6, это гениальная догадка использовать в атомной реакции само основание гидрида! Использовать в атомной реакции сам литий! То, что должно быть балластом бомбы, снижающим её мощность, стало её взрывчаткой! Вот до этого ещё надо додуматься!
Тамм. Да понял я!
Курчатов. Не уверен… Многие тысячи лет человечество охотилось на лошадей и ело лошадей, не смотря на огромное количество умных, но вот нашёлся какой-то древний Лаврентьев, и предложил на лошадях ещё и ездить. И, понятное дело, все вокруг закричали: «Да кому же это не понятно!»
Тамм. Игорь Васильевич, я не заслужил подобных оскорблений. Я понимаю оригинальность идей Лаврентьева, да только мы говорим о термоядерном процессе, в котором давление в миллионы атмосфер и температура в миллионы градусов. Вы же понимаете, что чёрт его знает, какие там идут реакции. Я могу десяток их сейчас написать, а не только те, что удосужился написать Лаврентьев, соблазнивший ЦК. Повторю, американцы что – дураки? Так, зачем же нам искать добра от добра?
Курчатов. (тяжело задумался и как бы про себя) Тут ещё и фактор времени. У нас уже и задел в два года, и понимание конструкции, и почти готов реактор для получения трития, а начинать всё с начала…
Тамм. Вот и я о том же.
Сцена 21.
Титры:
23 августа 1950 года, Москва,
Сквер у Лаборатории измерительных приборов АН СССР,
18-10 московского времени.
(Сахаров и Тамм прогуливаются в сквере)
Сахаров. Я почему вас пригласил прогуляться, Игорь Евгеньевич, я после разговора у Курчатова весь день думал, как бы это сказать…
Тамм. Вы же мой ученик, не тяните, говорите прямо.
Сахаров. Мы думали, что это идеи какого-то большого учёного, который имеет научный авторитет, а оказалось, что это какой-то простой солдат… Если мы, так сказать, сами начнём развивать идеи этого солдата, то сам он как бы это сказать, не будет иметь значение. Меня просто заинтересовала ваша мысль о Нобелевской премии.
Тамм. Вы хотите сказать, что нам было бы неплохо позаимствовать идеи этого Лаврентьева? …А что – это мысль!
Сахаров. Вот только то беспокоит, что этот солдат поступил в МГУ, через пять лет его могут прислать к нам…
Тамм. Понятно… но у меня нет такого влияния среди учёных и преподавателей МГУ, которое в данном случае может потребоваться…
Но я подумаю.
Сцена 22.
Титры:
25 августа 1950 года,
Москва, Кремль, кабинет Сталина,
16-10
(Входят Берия и Курчатов, Сталин приглашает их к длинному столу сам садится у торца, Курчатов вынимает бумаги)
Курчатов. После обсуждения с учёными, я прихожу к мнению, что нам необходимо продолжить старый проект – работать над так называемой «слойкой Сахарова» и наработать для неё тритий на уже почти пущенном в ход специальном реакторе.
Сталин. Кстати, что это за слойка и почему слойка?
Курчатов. (достаёт из папки листик А-3 и разворачивает его, на листике рисунок с объяснением):
Курчатов. Это принципиальная схема, на самом деле всё гораздо сложнее. Гораздо! В центре это собственно атомная бомба из урана-235, а вот эти два белых слоя – это смесь дейтрида и тритида лития-6. Ну и снаружи обычная взрывчатка, которая должна обжать всё это в, так сказать, одну точку.
Сталин. Понятно, а эти чёрные слои – что?
Курчатов. Это слои урана-238.
Сталин. Но ведь он же не делится!
Курчатов. Несколько не так, товарищ Сталин, он самопроизвольно делится очень медленно, но вообще-то его можно разделить, ударив по нему быстрым нейтроном.
Сталин. И что будет?
Курчатов. По расчётам, это должно давать много дополнительной энергии к энергии урана-235 исходной бомбы. Уран-238 дешёвый, слияние одного ядра дейтерия и одного трития даёт 18 мегаэлектронвольт энергии, а деление одного ядра урана-238 – 200 мегаэлектронвольт – более, чем в 10 раз больше. В первой реакции выделяется один нейтрон, уносящий 14 мегаэлектронвольт из 18, а во второй реакции нейтрон расходуется, но выделяется три менее энергичных нейтрона, но годных для получения трития из лития-6. А это значит, что почти все термоядерные нейтроны используются «по назначению», и улетает небольшая часть. В результате получается усиление взрыва более чем в 10 раз!
Сталин. И какую мощность вы планируете получить?
Курчатов. Минимум одну мегатонну – в 50-100 раз мощнее той бомбы, что была сброшена американцами на Хиросиму.
Сталин. Ого! Это где-то миллион тонн тринитротолуола?
Курчатов. Да.
Берия. Как я вижу, вы к идее американцев использовать не тяжёлую воду как источник дейтерия и трития, а дейтерид и третид лития, добавили и идею Лаврентьева использовать литий-6?
Курчатов. Да.
Берия. А зачем? По схеме Лаврентьева с литием-6, в бомбе совсем не нужен тритий, а у вас и литий-6 и тритий. Зачем?
Курчатов. Понимаете, Лаврентий Павлович, у нас теоретических физиков много, и все что-то считают, а как оно будет на самом деле – кто его знает? Вот мы, так сказать и подстраховались – не получится одно, получится другое.
Сталин. Как я понимаю, эта схема в основном является схемой американской атомной бомбы?
Берия. И так, и не так, по нашим данным именно эту схему с 1946 года пытается разработать и внедрить руководитель американского термоядерного проекта Эдвард Теллер.
Сталин. Мы опять повторяем американцев…
Курчатов. Но в данном случае у нас есть шанс вырваться вперёд.
Сталин. Не понял.
Берия. Американцы пытаются нас, да и весь мир, сильно напугать и поэтому весь получаемый тритий направляют на создание даже не бомбы, а некоего термоядерного устройства. По получаемым сведениям, на каком-то атолле будет смонтирован чуть ли трёхэтажный дом с морозильными устройствами весом в 80 тонн, и они устройство взорвут и этим весь мир напугают. А Теллеру пока трития не выделяют и он в простое. А мы работаем, и можем их опередить.
Сталин. Понятно. И всё же, как быть с бомбой Лаврентьева, она ведь по всем параметрам лучше этой бомбы… как его…
Курчатов. Слойки Сахарова…
Сталин. Да нет, этого Теллера.
Курчатов. Тут одно из двух – или прекратить заниматься слойкой Сахарова и начать заниматься бомбой Лаврентьева, но тогда можем вообще первыми не быть, либо не считать американцев дураками и снова повторить то, что мы сделали с атомными бомбами – снова повторить американскую конструкцию. Я считаю, что нужно продолжать работать над слойкой Сахарова.
Сталин. А товарищ Берия что считает?
Берия. Я бы занялся бомбой Лаврентьева.
Сталин. (прохаживается в раздумчивости). Мнения разделились… Я часто говорю товарищам, что в любом плане разрешения проблемы, нужно, прежде всего, найти основное звено плана, ибо только найдя основное звено и ухватившись за него, можно вытянуть все остальные звенья плана…
Но дело в том, что в разное время эти основные звенья могут быть разными.
Что нам сейчас важно – качественная бомба или бомба для опережения американцев?
Берия. Да эта слойка Сахарова вообще не бомба. Раз в ней есть тритий – а у трития период полураспад всего 8 лет, – то слойку Сахарова надо переделывать каждые полгода.
Сталин. Но всё же её можно поднять самолётом! Я думаю, что нам сегодня важно показать американцам и всему миру, что мы с ними на равных и даже впереди. А потом займёмся и бомбой Лаврентьева.
(Думает)
Поэтому я, как глава правительства, принимаю на себя ответственность за решение закончить эту слойку-ватрушку как можно скорее.
Берия. (вздохнул) Ну что же – быть по сему!
Сцена 23.
Титры:
20 сентября 1950 года,
Москва, Старая площадь, ЦК ВКП(б)
кабинет Сталина, кабинет заведующего
отделом тяжёлого машиностроения ЦК,
И.Д. Сербина
(в кабинете Олег и Сербин)
Сербин. …Мы тут в ЦК рады, что ты поступил в МГУ, потому что, знаешь ли, партия высоко оценила твои предложения… Ты действительно очень способный, если не сказать, талантливый физик. Начинающий физик. Не обижайся, что мы тебе не отвечали, на самом деле мы проверяли твои предложения на самом высоком научном уровне, поэтому и молчали. Правда, твоё предложение по водородной бомбе отклонено, потому что найдена гораздо более удачная конструкция бомбы. Сам понимаешь, что я не могу тебе о ней рассказать, мало того, Центральный Комитет партии очень просит тебя и даже приказывает, чтобы ты ничего никому и о своей конструкции не говорил даже во сне. Ты должен понимать, что любая деталь, любая подробность о водородной бомбе – всё это самая тайная тайна, если так можно сказать.
Олег. Да это понятно…
Сербин. Что касается твоих предложений использовать термоядерную реакцию в мирных целях, то в них тоже есть недостатки, однако это направление очень перспективное, и я думаю, что после окончания университета тебя ждёт большая работа в этом направлении, а мы будем ждать от тебя свершения великих дел.
Кстати, ты нормально устроился? Как с общежитием?
Олег. Всё нормально.
Сербин. Может какие просьбы есть? Материальные?
Олег. Да нет, всё нормально.
Сербин. Ну, хорошо, тогда не буду тебя задерживать, давай я тебе подпишу пропуск. И кстати, если возникнут какие-нибудь новые идеи по физике – пиши. Если они будут стоящие, мы тут в ЦК тебе обязательно поможем.
Сцена 24.
Титры:
20 сентября 1950 года
Москва, общежитие биофака,
22-50 московского времени
(У общежития Олег страстно целуется с Надей, они страстно прижимаются друг к другу)
Надя. (тяжело дыша) Олежка, пошли ко мне… И давай переночуем у меня.
Олег. Да я… Да я… А как же твои соседки?
Надя. А у нас практика по селекционной работе, я упросила их сегодня переночевать в совхозе.
(Они входят в прихожую общежития, их встречает вахтёрша)
Вахтёрша. Куда? Ну, куда?
Надя. Ну, тётя Варя…
Олег. Тётя Варя, я на войне руку выбил до привычного вывиха, что ж мне как все в окно в туалете залазить? Я же её снова вывихну и что – к хирургу идти.
Надя. (с удивлением и неким уважением смотрит на Олега) А ты оказывается уже все дорожки разузнал!
Олег. Я же на войне разведчиком был.
Вахтерша. (махнула рукой) Идите! Не хочу, чтобы из-за моей строгости кто-то в девках до старости засиделся!
(Меняется сцена, Олег и Надя лежат на её кровати, тяжело дыша, Надя положила голову Олегу на грудь)
Надя. Олежек… А, Олежек. А ведь я у тебя первая?
Олег. Да.
Надя. Олежек, ты не кончай в меня.
Олег. (растерянно) Не понял.
Надя. Ну, когда ты почувствуешь, что из тебя сейчас что-то вытечет, ты вынимай из меня вот это (Надя под одеялом рукой охватила то, что надо вынуть). Лучше потрись этим об меня.
Олег. Почему?
Надя. (засмеялась) Потому, что ты меня оплодотворишь, глупенький мой! А нам сейчас не нужен ребёнок. Я не хочу, чтобы ты бросал учёбу… Я тебе буду говорить, когда можно.
Олег. (удивлённо) А он у тебя в руке снова…
Надя. Я чувствую.
Олег. Я снова хочу.
Надя. И я, родной мой!
Сцена 25.
Титры:
04 октября 1950 года,
Московская область, Звенигородский район,
дача Л.Д. Ландау
18-40 московского времени
(На кровати полулежит голый Ландау, возле него голая блондинка перебирает у него на груди волосы)
Блондинка. Котик, ну, когда же ты организуешь мою защиту? У меня уже и срок обучения в аспирантуре закончился. Меня же выкинут опять в Витебск детишек в школе обучать. А мне хочется в Москве в каком-нибудь институте преподавать.
Ландау. О боже, пупсик, ну чего баб так тянет в физику, тут и так дураков полно.
Диктор читает бегущую строку: Артист (фамилия артиста) играет роль Льва Давидовича Ландау, на показываемое время советского физика-теоретика, профессора МГУ, академика Академии Наук СССР».
Блондинка. (обиженно) Ну, ты же сам мою диссертацию писал, а теперь называешь меня дурой!
Ландау. (целует) Это я любя. (вздыхает) Что-то придётся делать, чтобы провести твою защиту, оппонента для тебя тяжело найти.
Сцена 26.
Титры:
07 ноября 1950 года,
Москва, ресторан «Прага»,
празднование годовщины Октябрьской революции
междусобойчиком физиков,
16-50 московского времени
(Ландау с рюмкой коньяка подсаживается на пустующий стул к Тамму)
Ландау. Игорь Евгеньевич, а у меня к вам маленькая просьба…
Тамм. (морщится). О боже, Лёва, опять бабы? Лёва, ну, когда ты кончишь кобелировать?
Ландау. Теоретическая физика и женщины – это моя страсть на всю жизнь, и ничего тут поделать нельзя!
Тамм. Кто опять?
Ландау. Прекрасная блондинка, я бы вам её рекомендовал, если бы у вас было моё увлечение… Ей для защиты кандидатской диссертации необходим оппонент…
Тамм. Да сколько же можно! Лёва, меня оппонирование твоим дурам позорит! (внезапно задумался, изучающе посмотрев на Ландау) Впрочем… Впрочем у меня тоже есть к тебе просьба.
Ландау. Для вас что угодно!
Тамм. (оглянувшись по сторонам и приглушив голос) На физический факультет поступил некий солдат… Очень хотелось бы, чтобы он МГУ не закончил.
Ландау. Герой Советского Союза, орденоносец?
Тамм. Нет, этого нет.
Ландау. Тогда он зимнюю сессию не переживёт.
Тамм. Не стоит сильно светиться, нам не так уж к спеху.
Ландау. Зато мне моя подруга уже надоела, избыточно темпераментна.
Тамм. Договорились. Но ты мне сам мой отзыв оппонента подготовь, не хочу тратить время на чтение этой её чепухи.
Сцена 27.
Титры:
07 ноября 1950 года,
Москва, общежитие физфака МГУ
21-30 московского времени.
(Олег и Надя лежат на его кровати, Олег её ласкает)
Олег. Надюш…
Надя. А!
Олег. А можно я… сзади.
Надя. (засмеялась) Тебе всё можно, исполнить любое твоё желание – это для меня радость…
(некоторое время спустя, тяжело дышат)
Олег. Ты такая… Ты такая свободная.
Надя. (став серьёзной) Тебе, может неприятно, что я у тебя не первая… но так уж получилось.
Олег. Да что ты говоришь! Я тебя любую люблю!
Надя. Я когда поступила в Университет и жила в этой общаге, тут тогда кто только ни жил – и испанцы, и даже негры. И жил один парень из Первого меда, ординатуру заканчивал, стоматолог. Уже очень был хороший стоматолог. Борисом звали. И я в него втюрилась по уши… Воздух московский, что ли, на меня подействовал… Он звал пожениться, но ему предстояло два года отработать по направлению, а мне – учиться, и мы думали, что вот он отработает, вернётся в Москву и мы тут поженимся. Была надежда и на квартиру… (зло) А его послали на Западную Украину бандеровцев лечить. Ну, они после Нового года к нему и явились на лечение всей местной бандой, он всем зубы запломбировал, и они в благодарность зарубили его топором…
Ну, вот почему? Он же их лечил!!
Олег. У нас служил парень оттуда. Говорит, что бандиты убийством врачей и учителей не давали местным полюбить Советскую власть. Их же раньше, когда они не были в СССР, вообще никто не лечил, да и учили их только попы, и только читать. А тут бесплатно и лечат, и учат…
Сцена 28.
Титры:
18 января 1951 года,
Москва, Московский государственный
университет, физический факультет,
11-05 московского времени.
(коридор, человек 7 студентов ждут своей очереди к экзаменатору и уже освободились, идёт сдача экзамена по математике, студент осторожно приоткрывает дверь, заглядывая. В щель виден Преподаватель и перед ним сидит Олег).
Преподаватель. Ладно. Вот возьмите вот этот интеграл (пишет на листике и поворачивает листик к Олегу. Увидел заглянувшего) Закройте дверь!
(Коридор, из аудитории выходит Олег, видно, что расстроен, к нему подходят два студента)
Студент. Сколько?
Олег. (вздохнув) Три балла…
Студент. Ни хрена себе! Тебе?! За что?
Олег. Не пойму, восемь дополнительных вопросов, он нам такого и не читал!
Студент. Ладно, не расстраивайся, пошли по бокальчику пива.
Олег. (замялся) Не могу… Денег нет.
(пошли по коридору и лестницам)
Студент. Да брось, мы на тебя 2-20 найдём!
Второй студент. И даже 4-40.
Олег. Ребята, ну не могу я всё время за вас счёт! А сам работу не могу найти – чтобы только вечером или в выходные. На станции грузить мешки тоже не могу. Пробовал. (Как бы машинально и думая о другом) Уже и до конца войны пара дней осталась, а тут их за леса два фокке-вульф 190, и низко – чуть ли не вершины сосен сшибают. И вижу, от левого две бомбы отвалились и одна летит прямо на меня. Нас-то учили, что делать при бомбёжке, – всегда помнить откуда ветер и от летящей бомбы бежать навстречу ветру и залечь. Бомбу ветром отнесёт, взрывная волна не сильно достанет, а осколки через тебя перелетят. А тут бомба прямо на меня летит над землёй. И я даже не бежал, а солдатиком так – головой вперёд – прыгнул в щель, а там упал на левую руку всем телом и вывихнул её.
Студент. А бомба?
Олег. Да она небольшая была, меня землёй присыпало да осколком на сапоге каблук оторвало. Хирург руку вправил, но чуть не так на неё усилие придётся и снова вывих… Так-то тяжёлое могу поднимать, если медленно, но чуть дёрнешь и опять!
Студент. Привычный вывих. У отца был. Это тебе хорошего костоправа надо найти.
Олег. (остановившись) Знаете, ребята, я вернусь в читальный зал, всё-таки мне непонятно, что я не так ответил (возвращается).
Студент. Надо же! Восемь дополнительных вопросов! Мне два задал и четвёрку поставил.
(Смена сцены, кафедра, Преподаватель, по телефону и так, чтобы не привлекать внимание находящиеся в комнате)
Преподаватель. Лёва, говорить можешь? ...Ну, не мог твою просьбу выполнить, трояк поставил – всё, что мог.
Сцена 29.
Титры:
05 февраля 1951 года,
Москва, общежитие Московского
Государственного университета,
14-15 московского времени.
(Большая комната с 7 кроватями, на всех аккуратно застелены постели, на одной сидит расстроенный Олег прямо в шинели. В комнату заглядывает студент)
Студент. А где Сергей?
Олег. Уехал домой.
Студент. А ты чего такой грустный?
Олег. Отчисляют…
Студент. Как? За что?? Ты же всю сессию сдал!
Олег. Оказывается, обучение в ВУЗах бесплатно, если троек нет, а если есть, то платить надо 400 рублей в месяц. А у меня по математике тройка. Мало того, что я в первом семестре стипендию не получал, так ещё у меня за прошедшие месяцы и вперёд долг за обучение 2800 рублей. (вздыхает) И продать нечего. Декан записку подаёт в отдел кадров на отчисление.
Студент. Да пошёл он… А ну поехали в наш комитет комсомола.
Олег. Да неудобно.
Студент. Да ну тебя – удобно, не удобно! (машет рукой) Ладно, я сам. (выходит).
(комитет комсомола, за столом комсорг МГУ, перед ним Студент).
Студент. …Ветерана войны! Он физику лучше всех знает! Вернуться ребята с каникул, мы ему эти деньги соберём!
Комсорг. (пока студент говорит, ищет по справочнику нужный телефон и набирает номер и в трубку) Арсений Александрович, до комитета комсомола дошли слухи, что вы отчисляете студента Лаврентьева. Как так? Почему нашего мнения не спрашиваете?
(Сцена меняется показана спина декана, говорящего по телефону. Пред ним стоит секретарь)
Декан. Ну, а как же закон? Не могу же я нарушать закон? …Нет, подождать две недели я, конечно, могу. …Хорошо. (кладёт трубку и подаёт секретарю исписанный листик бумаги). Роза, отнесите в отдел кадров и предайте начальнику, чтобы отчислял Лаврентьева немедленно.
Сцена 30.
Титры:
06 февраля 1951 года,
Москва, Кремль, кабинет Сталина
14-30 московского времени.
(В кабинет Сталина заходит Поскребышев забрать подписанные бумаги, и задерживается, ожидая, когда Сталин закончит писать резолюцию на очередном документе.)
Поскрёбышев. Кстати, товарищ Сталин. Из отдела кадров МГУ позвонили по поводу Лаврентьева, помните, этого солдата, поступившего в МГУ – они запомнили, что я им интересовался. (Сталин поднял голову и с интересом посмотрел на секретаря.) У него отца нет, а мать – медсестра. Короче, у него нет денег, чтобы оплатить учебу в университете. Его выгоняют.
Сталин. (стукнул кулаком по столу). Та-ак! Я чувствовал, что университету имени Ломоносова Ломоносовы не нужны. Позвоните в отдел кадров МГУ, пусть не спешат с отчислением, мы этот вопрос решим. (набрал на местном телефоне три цифры, в трубку) Товарищ Берия, а вы в курсе, что студента Лаврентьева отчисляют из МГУ.
(показывается кабинет Берии, перед его столом тоже стоит секретарь)
Берия. Что – в отделе кадров МГУ не поверили, что я решу этот вопрос, поэтому ещё и вам позвонили? Лично займусь. Кладёт трубку. (смотрит в календарь с графиком работы) Сегодня не смогу никак. (Переворачивает страницу) И завтра… (Секретарю) Товарищ Людвигов, вызовите ко мне завтра на… На 22-30 студента МГУ Лаврентьева – найдите такого, – из ведомства Курчатова вызовите Андрея Сахарова – там есть такой. Самого Курчатова не надо беспокоить – я с молодыми хочу познакомиться. И пригласите Махнёва.
(Тот же день вечером общежитие МГУ, в комнате за столом с книгой сидит Олег в наброшенной на плечи шинели без погон и петлиц, в комнату заглядывает вахтёрша общежития «с круглыми глазами»: «Олежек, беги вниз, там тебя по телефону из Кремля вызывают!»)
Олег. (в трубку) Слушаю… Да, товарищ Людвигов, это я…. Да, конечно… Понял – в 10-30… Понял, что лучше к 22-00… Нет, не надо, я сам доеду.
Сцена 31.
Титры:
7 февраля 1951 года,
Москва, Кремль,
22-10
(В бюро пропусков Кремля от окошка отходит Сахаров, за ним к окошку подходит Олег, протягивает паспорт со словами: «Я – Лаврентьев, мне должен быть пропуск заказан». Сахаров, услышав, резко оборачивается и ждёт Олега)
Сахаров. Здравствуйте, вы Олег Лаврентьев?
Олег. (удивлённо). Да…
Сахаров. А я Андрей Сахаров, вы меня не знаете, а я читал вашу записку в ЦК.
(далее они идут по Кремлю и переходам Совмина)
Олег. И как вам?
Сахаров. Поразительно, очень впечатлили, хотя, конечно, есть много замечаний…
Олег. А что конкретно?
(входят в большую приёмную, представляются секретарю Берии, Б.А. Людвигову, он предлагает верхнюю одежду повесить на стоящие вешалки и обождать. В приёмной дежурят два капитана с петлицами МГБ, на маленьком столике лимонад, печенье и стаканы для ожидающих. Олег и Сахаров раздеваются и садятся рядом, капитаны предлагают угощаться, но Олег с Андреем постеснялись.)
Олег. А что вы думаете о проекте водородной бомбы?
Сахаров. (как бы колеблясь). Олег, это такой секрет, что я сказать вам и слова не могу, пока вы не получите допуск…
(В это время в приёмную заходит Махнёв)
Махнёв. (подходя к Сахарову и Олегу) О, вы уже здесь!
Диктор читает бегущую строку: Артист (фамилия артиста) играет роль Василия Алексеевича Махнёв, на показываемое время генерал-майора инженерно-технической службы, секретаря технического совета Специального комитета № 1 при Совете министров СССР.
Махнёв. (обращаясь к Людвигову) Кого там Лаврентий Павлович правит?
Людвигов. Нефтяников.
(показывается кабинет Берии в это время, за длинным столом сидит человек 15, на столе пепельницы, пустые и недопитые стаканы с чаем, многие курят и «дым стоит коромыслом».)
Берия. Когда же вы закончить панику! Ещё раз: мы обязаны к 1960 году довести добычу нефти до 60, а лучше до 100 миллионов тонн!
Присутствующий на совещании. Я не паникую, я специалист-нефтяник, я ответственно заявляю – невозможно за эти 10 лет опять скакануть в добыче нефти, да ещё и втрое! Когда мы с конца войны по сегодняшний день подняли добычу с 19 до 38 миллионов тонн, мы израсходовали все резервы, а вы опять про 100 миллионов! Это невозможно!
Берия. А девонские залежи, а шельфовая нефть, а «второе Баку», а метод опорных скважин? Вы что же, собираетесь все это осваивать враскачку, не спеша?
Присутствующий на совещании. Нам не хватит буровых станков даже с учётом получения их от промышленности, а еще меньше обсадных труб – ведь для них нужна очень прочная сталь. Как без всего этого мы будем бурить скважины?
Берия. Стволы артиллерийских орудий – это тоже трубы из очень прочной стали, а сами буровые станки не сложнее артиллерийских систем. Мы переводим на мирные рельсы артиллерийские заводы, на которых у нас есть оборудование и специалисты, умеющие производить и прочные трубы, и сложные системы. Почему мы должны паниковать при мысли о всего лишь тройном увеличении добычи нефти? Мы к 1960 году увеличим добычу гораздо больше, чем 100 миллионов тонн!
(показываются часы над дверьми кабинета, на них 22-45. Открываются двери и из кабинета Берии выходят присутствующие, одеваются и уходят. В кабинет входит Людвигов, выходит со словами: «Василий Алексеевич и товарищ Сахаров, зайдите!
Часы показывают 11-05. Вышел Сахаров.
В приемной Сахаров с устремленным вдаль взглядом и счастливым лицом сразу же подошел к столику с лимонадом.)
Сахаров. (сипящим от пересохшего горла голосом, к капитану) Нельзя ли стакан лимонада?
(Капитан открыл бутылку и налил полный стакан, Сахаров с тем же взглядом машинально залпом опрокинул его в рот и снова подставил стакан капитану, тот налил и Сахаров выпил второй стакан несколько медленнее, но снова подставил его капитану. Капитан, улыбаясь, начал открывать вторую бутылку.)
Капитан. Понравился лимонад?
Сахаров. Что? (непонимающе посмотрел на стакан в своей руке) Да, да, очень понравился. Спасибо! (поставил стакан на столик и, потирая подбородок, опустился на стул).
(Людвигов пригласил Лаврентьева зайти. Олег открыл дверь и попал во внушительных размеров кабинет с большим письменным столом и приставленным к нему буквой Т столом для совещаний, из-за которого поднялся Берия. Берия подошел, подал руку, предложил садиться и сам сел на стул напротив и первым же вопросом огорошил.)
Берия. У тебя что, зубы болят?
Олег. Это у меня с детства почему-то такие щёки.
Берия. Понятно, а я уж подумал, не порекомендовать ли тебе хорошо зубного врача.
Олег, правительство СССР высоко оценило твою работу, поверь, это не мне, это всей стране необходимо, чтобы такие как ты талантливые ребята как можно быстрее включались в работу, тем более, в работу по термоядерным проблемам. И вот поэтому я и прошу тебя сделать все, чтобы быстрее закончить МГУ. И, конечно, тебе надо уже сейчас втягиваться в эту работу. Немножко освойся в университете, и мы выпишем тебе пропуск в ЛИПАН – потом узнаешь, что это за учреждение.
Олег. Я понял, товарищ Берия, я приложу все силы.
Берия. Молодец. Я на это надеюсь. А теперь скажи, Олег, чем я могу тебе помочь?
Олег. (смутившись) Мне ничего не надо…
Берия. Олег! (укоризненно протянул) Я заместитель главы Советского государства. Я многое могу. Чем тебе помочь?
Олег. Нет, (еще больше смущаясь), я сам. Мне точно ничего не надо.
Берия. (изучающе посмотрел на Лаврентьева и удивленно покачал головой). Хорошо. Тогда до свидания (попрощался он с Лаврентьевым за руку). Товарищ Махнев сейчас выйдет и проводит тебя.
(После того как дверь за Лаврентьевым закрылась, Берия, глядя в сторону, спросил Махнёва официальным, бесцветным голосом, не предвещающим ничего хорошего.)
Берия. Товарищ Махнев, вы знаете, что по идеям студента Лаврентьева мы разрабатываем водородную бомбу и, скорее всего, будем строить термоядерный реактор?
Махнёв. Да, конечно!
Берия. А вы знаете, что студента Лаврентьева исключают из МГУ за неуплату денег за обучение?
Махнёв. Как?!
Берия. (зло прореагировал) И я хочу знать – как?! Если его исключат, то для России это будет позор хуже… хуже… хуже, чем позор Японской войны! Понимаете, Махнев, если Лаврентьев, в отличие от Сахарова, ничего не просит, то это еще не значит, что ему действительно ничего не надо!
Озадачьте Курчатова и кого ещё надо, и подготовьте постановление правительства о том, чтобы избавить Лаврентьева ото всех материальных забот и обеспечить ему возможность окончить МГУ… Срок – неделя.
(По коридору Совмина, Махнев, Сахаров и Лаврентьев почти бегут, спеша на последний поезд метро, вдруг, Махнев, вышедший от Берии озабоченным, остановился, отозвал Олега, вынул из галифе бумажник и начал отсчитывать купюры, но потом вынул из него все деньги и сунул их в руку Олегу.)
Махнёв. Вот возьми!
Олег. (поразившись, машинально взял купюры) Как?! Зачем?!
Махнёв. (не сумел придумать ничего лучшего) Ну, в долг…
Олег. (пытаясь вернуть деньги Махневу). Я не смогу отдать столько!
Махнёв. Отдашь, не волнуйся, скоро все отдашь. (Махнев засунул руку Олега с деньгами Олегу в карман.) Теперь у тебя все будет хорошо! (весело похлопал Олега по плечу).
(Олег и Сахаров от Спасских ворот быстро пошли пешком в направлении метро.)
Сахаров. (на ходу) …Из-за низкой плотности газа пробег ядер по отношению к ядерной реакции будет очень велик, в десятки и сотни раз превосходящим размеры сосуда.
Олег. Нет, Андрей, нет, я думаю иначе. Плотность ядерного потока зависит от скорости ядер и от прочности установки, да и плотность можно значительно увеличить, применяя фокусировку ядерного потока…
(Олег и Сахаров расстаются у станции метро – Олег спешит на последний поезд. А Сахаров вернулся к Спасской башне – к машине с шофёром, которую за ним закрепили в Спецкомитете.)
Сцена 32.
Титры:
14 февраля 1951,
Москва, Кремль,
Кабинет Берии.
19-00 московского времени.
Махнёв. По Лаврентьеву. Ванников, Курчатов, Завенягин и Павлов предлагают следующее. (начал читать): «По Вашему поручению сегодня нами был вызван в ПГУ студент 1-го курса Физфака МГУ Лаврентьев О.А. Он рассказал о своих предложениях и своих пожеланиях. Считаем целесообразным: 1. Установить персональную стипендию – 600 руб. 2. Освободить от платы за обучение в МГУ. 3. Прикрепить для индивидуальных занятий квалифицированных преподавателей МГУ: по физике Телесина Р.В., по математике – Самарского А.А., (оплату производить за счет Главка). 4. Предоставить О.А.Л. для жилья одну комнату площадью 14 кв.м в доме ПГУ по Горьковской набережной 32/34, оборудовать ее мебелью и необходимой научно-технической библиотекой. 5. Выдать О.А.Л. единовременное пособие 3000 руб. за счет ПГУ».
Берия. (задумчиво) У него одинокая мать, медсестра. Исправьте: предоставить трехкомнатную квартиру. Чтобы он мог вызвать мать.
Махнёв. Но товарищ Берия! Сейчас же так тяжело с жильем!
Берия. Знаете, товарищ Махнев, сейчас, когда с атомным проектом многое стало ясно, в этот проект полезла толпа научной серости, которую раньше в этот проект и на аркане нельзя было затащить. И вот этому научному… быдлу мы не квартиры даем – мы им строим особняки и дачи за государственный счет, хотя это быдло не внесло в атомный проект – да и не внесет! – и сотой доли того, что уже дал Лаврентьев. (помолчал, а потом с некоторой тяжестью в голосе резюмировал). Товарищ Махнев. У нас сейчас в атомном проекте быстро вьет себе гнездо клан научных бездарей, а Лаврентьев хотя и выдающийся талант, но он простой русский парень – он безответный. И если мы его не защитим, то эта научная серость, которая из четырех действий в арифметике помнит только, как отнимать и делить, это быдло его обворует, а самого его «сожрет».
Сцена 33.
Титры:
27 февраля 1951 года,
Москва,
Лаборатория измерительных приборов АН СССР,
13-10 московского времени.
(Сахаров и Тамм обедают в столовой ЛИП АН.)
Сахаров. Как я понял, отчислить Лаврентьева из МГУ не удастся никогда, наоборот, его будут тянуть окончить университет раньше срока.
Тамм. А я как дурак, оппонентом этой дуры отработал.
Сахаров. О чём вы?
Тамм. Да так…
Сцена 34.
Титры:
22 марта 1951 года,
Москва, 19-10
(Олег и Надя с вещами входят в квартиру, удивлённо озираются и осматривают комнаты. В них уже расставлена мебель, в шкафах книги, на кроватях матрасы и стопки белья.)
Надя. И это всё тебе?!
Олег. Сам не верю.
Надя. Все три комнаты?
Олег. Сказали, что могу маму перевезти в Москву.
Надя. А ордер тебе дали?
Олег. Какой ордер?
Надя. Ну, что квартира предоставлена именно тебе?
Олег. Нет, ничего про это не говорилось…
Надя. Ну, значит, она ведомственная.
Олег. Это как?
Надя. Ну как бы не твоя, а ты живёшь, пока работаешь, короче, могут выселить. Но всё равно – огромная. Признайся, у тебя какие-то родственники в Политбюро?
Олег. Да нет никого.
Надя. Тогда почему её тебе дали?
Олег. Ну, сказали, что я подающий надежды физик и потом буду работать у тех, кто дал, ну, чтобы ничего не мешало учиться.
Надя. Ничего не пойму, но придётся поверить! (хватает Олега за отвороты пиджака, тащит к кровати и толкает его на матрас). Я тебе буду мешать учиться! А ну снимай штаны, Эйнштейн!
Сцена 35.
Титры:
12 мая 1951 года,
кабинет Сталина,
15-05 московского времени.
(заседание Политбюро, за длинным столом Сталин в торце стола, за столом человек 15. Пред Берией стопочка бумаг.)
Берия. Товарищи, теперь, после успешного взрыва 18 октября третьей атомной бомбы – теперь уже и с ураном-235, – у нас есть и плутониевая, и урановая бомбы, кроме того, наработка запасов плутония и урана идет в очень хорошем темпе. Поэтому я прошу Политбюро утвердить список участников решения этой проблемы, представленных мною и Курчатовым к награждению Сталинской премией, к званию Героя Соцтруда и к орденам.
По Горьковскому машиностроительному заводу, победившему в конкурентной борьбе Кировский завод и создавшему наилучшее оборудование для разделения изотопов, на Сталинскую премию предлагаю список из 8 человек, во главе с директором завода Еляном, и главным конструктором товарищем Савиным. И хотя мы не приняли конструкцию Кировского завода, но и Кировский завод отработал добросовестно и творчески, посему и его главного конструктора товарища Синева, и еще семерых работников тоже предлагаю сделать лауреатами Сталинской премии.
Но особо отличился завод Д-1 по разделению изотопов – тут было столько трудностей, что не только волосы – лысины дыбом вставали. К Сталинской премии представляю девять руководителей и проектировщиков.
Представляю к Сталинской премии также трёх работников своего аппарата – работников ПГУ – и, само собой, мы с Курчатовым представляем к Сталинской премии двенадцать учёных.
И за особые заслуги по научному руководству диффузионной проблемой разделения изотопов урана, представляем к званию Героя Социалистического Труда двух учёных, товарищей Кикоина и Соболева.
Тут ещё обширный список руководящего и инженерного состава, а также рабочих завода Д-1, предприятий-поставщиков специальных материалов и оборудования, строителей, монтажников представляем к награждению орденами и медалями СССР, с вашего позволения не буду пока весь список читать, скажу только, чтобы не удивлялись, к награждению орденом Ленина представляю четырёх слесарей и трёх аппаратчиков – у товарищей золотые руки и светлые головы. Они эту высшую награду СССР заслужили.
Не знаю, нужно мне зачитать все фамилии (Берия потряс кипой бумаг со списками).
Сталин. (улыбнулся) Чем отличается у нас товарищ Берия, так это тем, что он никогда не забывает наградить отличившихся подчиненных, думаю надо поверить товарищу Берия в том, что он представил действительно тех, кто этого заслужил. Никого не забыли?
Берия. Как будто бы нет.
Микоян. Забыли! Опять забыли самого товарища Берию. Непорядок получается: Ванников, даже если и не вспоминать ему его прошлое, подчиненный товарища Берии, уже дважды Герой Соцтруда, а Лаврентий Павлович как получил в войну Звезду, так она у него одна до сих пор. Пора уже давать ему и вторую.
Берия. Нет, товарищи, увольте, я не больше Герой, чем остальные члены Политбюро, тем более что некоторые из нас, товарищ Хрущев, например, и одной Звезды Героя не имеют.
Сталин. Но мы звания Героев не за членство в Политбюро присваиваем.
Берия. Все равно, у меня и так наград – девать некуда, уже и груди не хватает. Орденов Ленина только шесть. Товарищи, давайте закроем вопрос о моем награждении.
Сталин. Если мы отмечаем заслуги одних и не отмечаем такие же, и даже большие заслуги других, то это не справедливо… (помолчав). Наверное не все до конца понимают, с какими трудностями пришлось столкнуться товарищу Берии. Вот только одна сторона возникающих перед ним вопросов.
Вы знаете, что мы огромные силы вкладываем в науку и научные кадры. Возьмем только послевоенное время. Мы государство рабочих и крестьян, а чьи зарплаты за это время выросли быстрее всех? (из кипы бумаг на столе вытащил небольшой листик и прочёл). Зарплата ректора института выросла с 2,5 тыс. до 8 тысяч рублей, профессора, доктора наук с 2 тысяч до 5 тысяч рублей, доцента, кандидата наук с 10-и летним стажем с 1200 до 3200 рублей. Теперь соотношение зарплаты доцента, кандидата наук и квалифицированного рабочего составляет примерно 4 к 1, а профессора, доктора наук 7 к 1.
В коня ли этот корм? Есть ли отдача?
Если мы имеем дело с настоящими учеными, то отдача, конечно, есть.
Вот, скажем, в 1949 году у нас заработала первая советская электронная вычислительная машина, в США ее называют компьютером. Это первый компьютер в Европе и второй в мире. Да, первый компьютер был создан в США в 1946 году, но в мире около 200 государств, а из них на сегодня только два способны создавать компьютеры – СССР и США. Этим научным достижением можно гордиться? Можно!
Но в целом уровень науки у нас понизился. По сути дела, у нас сейчас не делается серьезных открытий. Еще до войны что-то делалось, был стимул – страх перед надвигающейся войной. А сейчас у нас ученые нередко говорят: дайте образец из-за границы, мы разберем, срисуем, а потом сами построим. По количеству имевшихся и до войны ученых-химиков, мы еще тогда должны были иметь у себя немецкий концерн «И. Г. Фарбениндустри» даже не в квадрате, а в кубе. А все наши химики даже сегодня не стоят химиков этого концерна.
В науке новаторами являются единицы. Такими были Павлов, Тимирязев, Менделеев. Есть такие ученые и сейчас, но очень мало. А остальные – целое море служителей науки, людей консервативных, книжных, рутинеров, которые достигли известного положения и не хотят больше себя беспокоить. Они уперлись в книги, в старые теории, думают, что все знают и с подозрением относятся ко всему новому, но, что особо страшно, они душат молодежь с ее революционными научными идеями.
Что, меньше пытливости ума у нас, у русских? Нет.
Дело в организации. Товарищ Берия поднял организацию в деле создания атомного оружия на такой уровень, что в науке даже рутинеры заработали. Товарищ Берия двинул вперед молодежь – тех ученых, которых раньше затирали, того же Курчатова, и мы создали атомные бомбы практически в такие же по годам сроки, как и американцы, хотя мы понесли огромные потери в войне, а они на этой войне только нажились.
Вот так надо работать, и за такую работу награда полагается (Сталин задумался).
- А что, если мы введем в стране еще одно звание? Ведь у нас звание Героя Советского Союза дается за мужество, а звание Героя Социалистического Труда – за труд. А давайте введем звание, которое совместит оба эти звания. Скажем, введем звание «Почетный гражданин Советского Союза». Как, – товарищ Берия будет возражать против звания «Почетного гражданина»?
Берия. (взмолился) Товарищ Сталин, но давайте сделаем это звание просто званием – без знаков, денег, привилегий и прочего. Только звание – и все.
Сталин. Ну что, товарищи, уважим эту просьбу первого Почетного гражданина СССР?
Сцена 36.
Титры:
23 мая 1951 года
Москва, квартира Лаврентьева.
21-10
(Надя сидит за столиком, перед нею книга под настольной лампой, хлопает входная дверь, входит Олег, подходит к Наде, они целуются, и он садится рядом и мнётся.)
Надя. Да говори уже, что случилось?
Олег. Знаешь, Надюша, там в ЛИПАНе, мы работаем с одним товарищем, у него жена и двое детей, а живут в подвале, да ещё и на 10 метрах. А меня мама не хочет в Москву переезжать. Ну и меня попросили…(замолкает)
Надя. Да не тяни, говори!
Олег. Ну и меня попросили уступить ему у нас одну комнату…
Надя. И ты согласился…
Олег. Ну, Надюша, ну им же тяжело.
Надя. Ой, Олежек, Олежек! Раньше квартира была хоть и ведомственная, да твоя – была надежда, если ты поступишь на работу в этот ЛИПАН, то совсем станет твоей. А теперь она просто коммунальная…
Идём на кухню, я селёдочки купила и картошки нажарила.
(сидят за столом на кухне, пьют чай с бубликами)
Олег. Сегодня случай был комический. Проректор МГУ Вовченко читает нам лекции по химии и сегодня на лекции Вовченко сказал, что водородная бомба – это когда землю заливают жидким водородом, все замораживая. У меня даже вырвалось: «Какая чушь!»
Надя. (с интересом) Ты знаешь секрет водородной бомбы?
Олег. (смутившись) Да нет, откуда? Но не так же глупо…
Надя. (недоверчиво на него смотрит) Ладно, поверим…
Сцена 37.
Титры:
30 сентября 1952 года,
Подмосковное охотхозяйство ЦК,
11-30 московского времени.
(На поваленном дереве сидят Хрущёв, Микоян и Каганович в охотничьей одежде, рядом стоят ружья. Метрах в 30 от них стоят егерь и охрана.)
Хрущёв. Раз никто не хочет начать разговор о том, о чем все хотят поговорить, то давайте я начну. Начну его прямо, по-мужицки.
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Никиты Сергеевича Хрущёва, на показываемое время Секретаря ЦК, курирующего силовые органы СССР, члена Политбюро, секретаря Московского горкома ВКП(б)».
Как хотите, товарищи, но я этого не понимаю. За что партию устранять от власти? Разве это по-ленински? Разве Сталин поступает по-большевистски?
Каганович. (нерешительно) Ну, коммунизм, это от французского «коммуна», это общая власть…
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Лазаря Моисеевича Кагановича, на показываемое время старейшего члена Политбюро, Председателя Государственного комитета по материально-техническому снабжению, заместителя Сталина в Совете министров СССР».
Мы же в свой время считали, что такая власть партии – это временно, а вся власть должна быть у Советов – у всего народа.
Хрущёв. А кто такой весь народ? Это тупая и пьяная масса или его лучшие представители? Народ – это его лучшие представители, народ – это партия, а партия – это мы. И лишать власти нас – это лишать власти народ!
Маленков. (восхищённо) Ишь как ты вывернул!
Хрущёв. Почему вывернул? Разве это не так? Половина состава партии погибла на фронте, а ее устранять от власти?! Я не такой грамотный, как вы, но я и не дурак. А что делает товарищ, Сталин, не пойму.
Помните, в ноте от 9 апреля этого года он предложил Америке и остальным капиталистам проект договора по Германии. А по этому проекту Германию предлагалось объединить, как единое государство; все оккупационные войска вывести, а в Германии типа провести свободные выборы. Причем, всем немцам, даже бывшим нацистам, давалось бы право голоса. И даже армию предложил немцам восстановить. Ту самую, с которой мы сражались!
А как же наши товарищи-коммунисты в Восточной Германии? Что ж, товарищ Сталин, без помощи бросил их на растерзание нацистам?
Каганович. (без внутренней убеждённости в голосе) Ну, зато, Германия обязывается не участвовать в военных коалициях и союзах, и не попадёт под власть США.
Хрущёв. (отмахнулся) Да это хорошо, но как же просто так взять и прекратить строительство социализма у немцев? Лазарь, Георгий, вы грамотнее меня, может вам это понятно – как же мы будем без Политбюро руководить страной? Это что же – нам остается только агитация и пропаганда? Через пять дней съезд, на котором мы сами отстраняем себя от власти, я должен предложение об этом зачитать, а я ничего понять не могу. В партии какой-то там Президиум, который должен руководить только партией, а Политбюро уже не будет…
Маленков. Кстати, а мы в списке хотя бы этого Президиума есть или уже нас нет?
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Георгия Максимилиановича Маленкова, на показываемое время члена Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б), заместителя Сталина по партии».
Хрущёв. В список ЦК я нас всех вставил, а список Президиума ЦК Сталин сам готовит. И кто там, не имею ни малейшего понятия.
Каганович. Хорошенькое дело!
Маленков. (качает головой) Во что превратилась партия… Он барин, а мы холопы. И какие холопы! (Маленкова прорвало) У холопа ведь хоть что-то было! А у нас ни личной собственности, ни личного времени, с утра до ночи под конвоем МГБ. (показывает на охрану). Слова лишнего не скажи – Сталину немедленно донесут! И так до пенсии.
Хрущёв. До какой пенсии? (голосом полным сарказма). – Ты знаешь хоть кого-то, кто с ним работал, и кто-бы ушел на пенсию? У всех у нас одна пенсия – пуля в лоб!
Каганович. (задумчиво) Да… если вспомнить, начиная с ленинского Политбюро, то Зиновьев, Каменев, Рыков, Бухарин, Томский, Сокольников, Рудзутак, Чубарь, Косиор… (с видом безнадёжности махнул рукой). А сейчас вот Вознесенский. Все ушли на пенсию с пулей в голове.
Хрущёв. (насмешливо) Почему все с пулей? Троцкий – с ледорубом в голове.
Каганович. Ну, не без нашего же участия… Сами же голосовали… Сталин еще их и жалел больше, чем мы. Вспомните, как он заступался за Бухарина и Рыкова…
Хрущёв. (перебивает) Да разве же в этом дело! Вместо руководства страной, нам придется заниматься пропагандой, станем попами марксистского прихода.
Каганович. И ничего поделать нельзя. Самого-то Сталина от власти не устранишь.
Хрущёв (изучающе посмотрел на Маленкова) В том-то и дело…
Маленков. А вот этого – устранения – не надо. Уже было и не раз. Не проходит!
Вы ситуацию не понимаете. Сталин – это царь. Что такое сегодня СССР? Это царь, служащий народу, и народ. А мы нанятые царем слуги царя. В нас народ видит начальников только потому, что мы слуги Сталина. Его – царя! Если он партию перестанет возглавлять, то мы становимся никем. Не могут быть слуги царя без царя…
(После повисшей паузы.) Другое дело, если он умрет, возглавляя партию. (быстро как бы оправдался) Своей смертью, конечно. Тогда мы, как бы, наследники, продолжаем династию. Так можно. А выгонять его, или ему самому уйти из руководства партией, никак нельзя. Тогда у нас столько останется власти, что мы еще и попам завидовать будем.
Сцена 38.
Титры:
Москва, зал заседаний Верховного Совета СССР.
05-14 октября 1952 года
(Тут нужны документальные кадры этого съезда, к примеру https://youtu.be/zqyRoke3TAI, на фоне которых текст диктора)
Текст диктора: В Москве с 5 по 14 декабря 1952 года в присутствии делегаций почти всех коммунистических партий мира прошёл XIX съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), на тот момент части всемирного коммунистического интернационала. На этом Съезде Всесоюзная коммунистическая партия большевиков не только стала партией только Союза Советских Социалистических Республик, реорганизовавшись в Коммунистическую партию Советского Союза (КПСС), но на этом съезде кардинально был изменён Устав партии. В результате этой реорганизации Устава, партия, без большой огласки передала всю государственную власть Советам народных депутатов.
С этого момента Сталин начал требовать, чтобы партийные органы не вмешивались в работу Советов и правительства, а занимались исключительно пропагандой коммунистических идей и подбором кадров. По этой причине XIX съезд – это единственный Съезд из 28 съездов этой партии, документы которого, вопреки правилам, не издавались в виде отдельной книги для работы с ними низовых партийных органов.
Сцена 39.
Титры:
2 марта 1953 год,
«Ближняя» дача
Голос диктора: «На ужине 28 февраля с Хрущёвым, Берией, Маленковым и Булганиным Сталину был дан яд, в ночь на 1 марта Сталин потерял сознание и был брошен без помощи до утра 2 марта».
8-00 московского времени.
(Берия в машине, его шофер на максимальной скорости подъезжает к Ближней даче, водитель попытался обогнать и идущую впереди машину, но Берия не дает это сделать, понял, что та везет врачей. Здороваясь кивками с уже прибывшими членами Правительства и Президиума, Берия быстро подошёл к дивану, на котором лежал Сталин. Сталин уже раздет и прикрыт одеялом, без сознания, из уголка губ сползает струйка крови. Берия падает пред диваном на колени и всматривается в лицо Сталина. Возле дивана толпятся перепуганные медицинские светила, Профессор Лукомский нерешительно трогает Сталина за руку.)
Берия. (в отчаянии рявкает). Вы же врач, обследуйте, как полагается! Головой за него отвечаете! (Берия оборачивается и видит подходившего к нему Хрущева.) Никита, как это случилось?
Хрущёв. Давай выйдем, не будем мешать врачам.
(Они вышли сначала в коридор, и оттуда зашли было в кухню. В углу, уткнувшись лицом в стену, выла Валентина Истомина, ее пыталась успокоить тоже плачущая Бутусова, она обернулась на вошедших и взгляд ее выражает предельный ужас. Берия и Хрущёв перевели взгляд направо, там за кухонным столом перед ополовиненной бутылкой водки сидел Василий Сталин, весь в слезах. Он поднял на вошедших ненавидящий взгляд.)
Василий Сталин. Угробили отца, сволочи!
Сцена 40.
Титры:
07 апреля 1953 года, Москва,
Лаборатория измерительных приборов АН СССР,
Кабинет И.В. Курчатова,
15-00 московского времени.
(В кабинете И.В. Курчатов и И.Е Тамм. Курчатов кончает читать бумагу, подписывает её и отдаёт Тамму.)
Тамм. Игорь, Васильевич, ещё маленький вопрос. Этот солдат, теперь студент, Лаврентьев, так сказать, не по чину назойлив. С тех пор, как ему дали пропуск к нам, он требует и требует создать опытную установку для проверки своей бредовой идеи использования термоядерной реакции для получения электроэнергии. И вы же понимаете, что какой-нибудь случайный удачный эксперимент можно так раздуть, да и вообще, он может много узнать и попрекать нас с вами, что мы воруем его идеи. Нашей (слегка выделяя голосом) совместной идеи токамака будет нанесён какой-то ущерб, а зачем нам это надо? Студент будет попрекать академиков – это немыслимо в настоящем научном обществе.
Курчатов. (недовольно морщится, задумался) Я хочу его увидеть… Но как бы негласно.
Сцена 41.
Титры:
08 апреля 1953 года, Москва,
Лаборатория измерительных приборов АН СССР,
Кабинет И.Н. Головина,
19-15 московского времени.
(Сахаров подходит к двери, сбоку табличка «Заместитель, руководителя ЛИП АН СССР, д. ф-м наук ГОЛОВИН И.Н». Входит в приёмную и здоровается с секретарём. Вопросительно показывает пальцем на дверь в собственно кабинет.)
Секретарь. Там Борода с этим студентом.
(Сахаров приоткрывает дверь и через эту щель камера входит в кабинет. За столом сидит Головин, за коротким столиком перед его столом друг на против друга сидят Курчатов и Олег, в углу сидит Тамм).
Курчатов. А почему у вас витки сетки представляют собой толстые медные трубы, охлаждаемые водой.
Олег. Я буду пропускать через них ток, чтобы его магнитным полем защитить от заряжённых частиц.
Курчатов. (улыбаясь) Не получится – вы собираетесь вставить внутрь устройства водородную бомбу.
Олег. (горячо) Да почему не получится?
(Камера возвращается в приёмную)
Секретарь. (сердито) Андрей Дмитриевич, закройте дверь!
Сахаров. (закрывает дверь) Ухожу, ухожу… (уходит).
(Минут через 20 из кабинета в приёмную выходит Олег.)
Секретарь. Ну, как?
Олег. Отказали строить опытную установку… Но как вежливо отказали!
Секретарь. Они умеют.
Олег. А кто это был с бородой?
Секретарь. А он не представился?
Олег. Нет.
Секретарь. Тогда вам это знать рано.
Олег. А тот который сидит в углу.
Секретарь. И этого знать рано.
(Камера снова показывает кабинет, но на месте Олега уже сидит Тамм.)
Курчатов. Очень толковый парень, очень… Нет, Игорь Евгеньевич, я не запрещу ему посещать нашу лабораторию. Да и Берия не даст.
Сцена 42.
Титры:
26 июня 1953 года, Москва,
Дом Л.П. Берии
Голос диктора: «Став после смерти Сталина министром объединённых министерств внутренних дел и государственной безопасности, Берия начал расследовать обстоятельства смерти Сталина и вскоре арестовал заместителя министра государственной безопасности Огольцова, который в СССР распоряжался применением ядов скрытого действия. Но 26 июня в своём доме Берия был застрелен генералами, приехавшими, как бы, и его задержать и привезти на заседание Президиума ЦК КПСС. После чего Берия был объявлен заговорщиком и начал фальсифицироваться процесс суда над ним».
(Этот текст можно снять на фоне суеты военных и вынесения из дома Берии носилок с закрытым одеялом телом)
Сцена 43.
Титры:
12 августа 1953 года,
Казахстан, Семипалатинский полигон
7-30 местного времени.
(Бетонированный бункере наблюдения за испытанием, с потолка спускаются перископы, в бункере Курчатов, Тамм, Сахаров, и еще человек 15 учёных и технических работников полигона и охраны, взволнованно и напряженно ждут докладов.)
Сахаров. Всё готово, приборы включены…
Курчатов. Давайте…
(Курчатов, Тамм и потом Сахаров прильнули к окулярам перископов, за их спинами сгрудились остальные. Глазницы руководителей осветились вспышкой, окрашенной фильтрами в синий цвет, спустя несколько секунд прозвучал грохот, бункер очень сильно пошатнулся, с потолка посыпалась пыль. Курчатов, а за ним все устремились к выходу, но их остановил дежурящий у двери удивлённо вглядывающийся в движущуюся стрелку дозиметра.)
Дежурный. Вы бы повременили, очень высокий фон, и уровень радиации растёт. Хотя бы противогазы наденьте. А лучше подождать.
Курчатов. (возвращается к Сахарову, сидящему с трубкой у уха.) Что в сумме?
Сахаров. (недоумённо) Почему-то мощность взрыва не более половины мегатонны…
Тамм. Это всё равно в 25 раз больше мощности обычной атомной бомбы!
Курчатов. Игорь Евгеньевич, подготовьте списки награждения всех причастных к созданию термоядерного оружия. Всех! (помолчав) Как этого требовал товарищ Берия.
Сцена 44.
Титры:
23 декабря 1953 года,
СССР.
Диктор: «В газетах вышло сообщение о суде над, якобы, врагом народа Берией, и о его расстреле». Думаю, что можно на этом фоне: https://clck.ru/37J8xS
Сцена 45.
Титры:
13 января 1954 года,
Москва, квартира Лаврентьева,
21-30.
(Входит Надя, раздевается и снимает обувь, окликая Олега.)
Надя. Олежек, ты дома?
Олег. (из кухни) Дома.
Надя. А нас в аспирантуре оставили на лекцию о враге народа Берии.
(Заходит на кухню, Олег сидит у стола с совершенно потерянным видом.
Надя. Что случилось?
Олег. От меня в ЛИПАНе потребовали, чтобы я в три дня освободил квартиру. И забрали пропуск.
Надя. (в изумлении садится на табурет) Чувствовало моё сердце…
Олег. А в университете объявили, что лишают меня повышенной стипендии и требуют оплачивать обучение.
Надя. Я же говорила, что у тебя в родственниках член Политбюро.
Олег. Да нет у меня членов Политбюро! Мне работник ЦК, такой Сербин, ещё в 50-м предложил звонить ему, если что-то потребуется. Я позвонил сегодня, сказать об этом, и мне помощник сказал, чтобы я больше Сербину не звонил.
Надя. А Берия? Враг народа?
Олег. Да я его видел 10 минут. И он мне ничего не обещал.
Надя. Этого хватило. (внимательно смотрит на Олега) Олежек, а ведь ты действительно Эйнштейн!
Олег. (удивлённо поднял голову) Почему?
Надя. Так сплотиться против тебя, эта… эта научная банда может только против сильного конкурента. Ты кому-то авторитетному перебежал дорогу, а, может, даже многим. Наши учёные – это в большинстве своём такая подлая толпа, что не дай бог! Одни просто бесчестные мерзавцы, другие тупые болтливые дураки, готовы немедленно примкнуть к победителям.
Олег. Надя, ты всего лишь аспирантка, а судишь так, как будто всё в научном мире тебе известно.
Надя. Да, всего лишь аспирантка, но я аспирантка кафедры генетики – уйду я оттуда! И я вижу этих научных мерзавцев изнутри. Смотри, у нас самый выдающийся не просто генетик, а вообще – биолог, это Лысенко. И это следует не просто из того, что он единственный в истории России открыл в биологии реальный закон, не просто из того, что он директор института генетики и профессионально генетикой занимается всю жизнь, не просто из того, что его идеи внедряются в сельское хозяйство и дают огромный эффект. Шутка сказать, наши селекционеры боготворят Лысенко, а они, между прочим, невиданное дело, сейчас выводят сорта пшениц, которые продают в Европу! Когда в истории России такое было?
Олег. Подожди! Но ведь, как я краем уха слыша, против Лысенко выступают тоже генетики!
Надя. Это не те генетики! Это те, кто боготворят Запад и уверяют, что работают не на практику, не на советский народ, а на некую науку. Поэтому деньги им платить обязан советский народ, а пользу народу они приносить не обязаны.
И понимаешь, они же в 48-м толпой выступили против Лысенко, тогда он созвал сессию Академию сельско-хозяйственных наук и так их выдрал с научных позиций, настолько публично выдрал, что эти бараны отарой отреклись от своей генетики и перебежали сторонники Лысенко. Казалось бы – заткнитесь! Ваши научные позиции не состоятельны.
Но нет, они снова мутят воду (передразнивает) «Лысенко не учёный, а простой колхозник, Лысенко дурак, Лысенко коров шоколадом кормит».
Олег. А он что – действительно давал коровам шоколад?
Надя. У коров сложный желудок, это не свинья, коров можно кормить хоть шоколадом, хоть мармеладом, коровы шоколад не переработают.
Но ведь эту клевету распространяют только среди полных дураков, а таких в науке полно. Мало того, подлецы знают, что это ложь, но всё равно распространяют!
Дело в том, что коровам, для правильного питания обязательно необходимы грубые корма – солома. А она денег стоит. А наши шоколадные фабрики получают сырье для производства шоколада – какао-бобы. Так эти бобы приходят в скорлупе, ну, как арахис или фисташки. На шоколадных фабриках эту скорлупу – она называется какавеллы – счищают и выбрасывают. Ну, вот Лысенко и вывез с шоколадной фабрики несколько машин этой скорлупы, чтобы попробовать, нельзя ли ею в рационе коров заменить часть соломы.
Олег. Получилось заменить?
Надя. Да нет, пустили эти какавеллы на подстилку. (встаёт) Сейчас я сооружу какой-нибудь ужин.
Олег. (встаёт и выходит). Нет, я не могу сейчас кушать, пойду попробую заснуть.
Надя. (тяжело опускается на табурет и в задумчивости говорит сама с собой) Олежек, бедный Олежек! В науке тебе конец. Ты будешь как Лысенко… Как же я тебя люблю… Как же я тебя люблю! Но жизнь кончается не завтра. А мне уже 24 года… и времени устроить жизнь осталось совсем немного.
Сцена 46.
Титры:
09 февраля 1954 года,
Москва, МГУ,
Научно-техническая библиотека,
12-20 московского времени.
Надя. (передаёт библиотекарю список) Софи, подбери мне эту литературу.
Софи. (удивлённо) Ого! К вечеру устроит? (в это время звонит телефон, Софи в трубку) Да, Лев Давидович, нашла (кладёт со стола на прилавок журнал), сейчас не могу – одна осталась, после обеда занесу.
Надя. Это случайно не академик Ландау?
Софи. Он самый.
Надя. Софочка, а давай я ему этот журнал занесу.
Софи. (понимающе смотрит на Надю) Надюша, это пустой номер! Не получится даже переспать! Этот жлоб спит только со своими аспирантками-физичками, чтобы подарков им не делать! Ко мне же все сплетни сходятся – я всё знаю!
Надя. Говорят, что он с женой плохо живёт?
Софи. Чепуха! Просто она тоже такая же штучка! Не по-лу-чит-ся!
Надя. (снимает с прилавка журнал для Ландау) А я всё же по-про-бую.
Сцена 47
Титры:
07 марта 1950 года,
Московская область, Звенигородский район,
дача Л.Д. Ландау
18-40 московского времени
(Надя лежит в кровати, подперев голову рукой и повернувшись к Ландау.)
Надя, Лев Давидович, вам понравилось?
Ландау. (смотрит на часы) Ух ты! Скоро жена должна прийти, мы с ней договорились, что она всего два часа будет гулять, давай-ка ещё раз и будем одеваться.
Надя. Я не пойму, что у вас за отношения с женой?
Ландау. Самые передовые. Брак не имеет отношения к любви, а ревность – самое отвратительное чувство. Любящие люди должны радоваться удачам друг друга на интимном фронте или по меньшей мере заключить пакт о ненападении. Вот мы с женой заключили такой пакт и каждый отдельно атакует на любовном фронте… пока есть для этого силы и желание (целует).
Надя. (отстраняясь) Но это же как-то непривычно…
Ландау. О, ты ещё не вышла на наш уровень. У меня есть кто-то вроде друга и соавтора – профессор Женька Лифшиц. Так вот пару дней назад он со своею женой и её научным руководителем были у нас в гостях. И когда мы выпили и закусили, то этот научный руководитель увёл жену Женьки на кухню и там отоварил её по-собачьи. И так они для этого покидали нас два раза. Кстати, давай и мы по-собачьи пока жена не пришла.
Сцена 48.
Титры:
11 марта 1954 года,
Москва, МГУ,
Научно-техническая библиотека,
12-10 московского времени.
Надя. Софочка, что за спешка, чего звонила?
Софи. Ты бы заходила почаще просто поболтать. Во-первых, ну, как у тебя с академиком?
Надя. Ты была права, не хочу рассказывать подробности, одно слово – стареющий павиан! Ты мне для этого звонила?
Софи. Стала бы я тебя из-за этого павиана беспокоить. Слушай, ты помнишь, как в кафе, в котором мы 8 марта отмечали, за соседним длинным столом тоже компания сидела?
Надя. Помню.
Софи. Так вот, там сидел такой мужчинка лет 30, лысоватый, ты обратила внимание, как он на тебя смотрел?
Надя. У него только что слюни не текли.
Софи. (завистливо) Умеешь ты Надька, мужиков приманивать! Так вот, он вышел на меня и попросил устроить с тобой встречу. А я на всякий случай навела справки. Ему где-то за 30. Он уже доцент, но это чепуха. У него отец с войны какая-то шишка в управлении тыла Красной Армии, у них денег и всего прочего ещё с войны куры не клюют. Он через 10 лет не то, что профессором, он академиком станет. Они всё могут! (Надя задумалась) Он и выглядит не так уж, чтобы плохо, зовут его Игорь…
Надя. (задумалась) А что? Давай попробуем…
Сцена 49.
Титры:
16 мая 1954 года,
Москва, парк у дачи Курчатова
14-15 Московского времени
(Курчатов, Тамм и Сахаров прохаживаются по аллее.)
Курчатов. Я пригласил вас в этот воскресный день, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие…
Тамм. (улыбаясь) К нам едет ревизор?
Курчатов. И ревизор не исключён. 1 марта американцы на атолле Бикини взорвали термоядерную бомбу американского учёного Теллера.
Тамм. Мы это знаем, они этим сразу же похвастались.
Курчатов. А вы знаете тот эффект, который они получили от собственно термоядерного синтеза?
Сахаров. (размышляя и в уме подсчитывая) У нас это было около 20% от всей мощности нашей бомбы, сложно сказать сколько взрывающихся материалов было в их бомбе…
Курчатов. Тоже не скажу, но общий вес знаю – она весила 10,5 тонн.
Сахаров. Тогда это исходно не более чем в два раза мощнее, чем у нас. У нас термоядерные реакции дали где-то 80 килотонн, значит у них мощность термоядерных реакций около 150 килотонн.
Курчатов. (изучающе посмотрел на Сахарова) У них мощность термоядерных реакций 5 мегатонн – в 30 раз больше, чем вы насчитали! В 30 раз больше, чем у нас! Они сами этого не ожидали!
Тамм и Сахаров. Как?! За счёт чего?
Курчатов. За счёт того, что они испытали водородную бомбу Лаврентьева! У них там нет ни грамма трития и 40% дейтерида литий-6.
Тамм. Не может быть, вы же сами говорили, что они проектируют такую же бомбу, как и наша «сахаровская слойка».
Курчатов. Проектировали… А потом глухо засекретили проект и изготовили бомбу Лаврентьева! И это ещё не самое неприятное…
Тамм. Чего уж там – что может быть неприятнее… Американцы обманули нас как дурачков!
Курчатов. Если бы только это!
Тамм. А что ещё??
Курчатов. Теллер засекретил проект, отказался от трития, и американцы начали нарабатывать изотоп литий-6 и проектировать бомбу Лаврентьева… всего через два месяца после того, как мы начали рассматривать записку, которую Лаврентьев написал в ЦК!
Сахаров. (визгливо) Что вы на меня так смотрите?
Курчатов. Смотрю на вас, смотрю на других, поскольку иначе получается, что это я передал американцам секрет бомбы Лаврентьева. И против меня доказательства этому есть – ведь это именно я убедил Сталина не разрабатывать бомбу Лаврентьева, а работать над вашей слойкой.
Сахаров. Предать мог кто угодно!
Курчатов. Не знаю, не знаю… Но кто-то предал!
Сцена 50.
Титры:
15 сентября 1954 года,
Москва, МГУ,
Научно-техническая библиотека,
12-40 московского времени.
(Надя и Софи)
Софи. Ну и к чему вы с Игорем движетесь?
Надя. Не знаю… Он влюблён в меня безумно, с весны просит выйти за него замуж, а я не знаю, что делать. Я не представляю себя без Олежки.
Софи. А что это у тебя на пальчике?
Надя. Колечко Игорь подарил, говорит: чешская бижутерия – латунь со стёклышком.
Софи. А ну-ка дай я гляну. (взяла кольцо и начала смотреть внутреннюю поверхность, ища пробу)
Надя. Я смотрела, там какие-то маленькие числа и буквы «эс» и «тэ». «Сталь» – что ли?
Софи. (открыла ящик стола, порылась там и извлекла лупу, вместе с ней подошла к окну). Подруга, а ведь это золото и не какое-попало. Это не «эс», это «си», и это 18 карат золота, а значит это 750 проба – в этом металле 75% золота. А вот это «0,9 си-ти» – это не сталь, это проба бриллианта. Это бриллиант весом в ноль девять карата. (Софи провела кольцом по оконному стеклу, послышался характерный звук разрезаемого стекла.) Подруга, это бриллиант, и это кольцо стоит очень и очень дорого.
Надя. Откуда ты знаешь?
Софи. Я в научно-технической библиотеке уже 7 лет работаю, читать умею. Особенно, если речь идёт о драгоценностях. (задумчиво) Но вот почему он тебе сказал, что это бижутерия?
Надя. Сама не понимаю…
Софи. (задумчиво) Игорь или стесняется своих денежных возможностей, или хочет, чтобы ты его любила не за деньги, а как человека… Как это ещё понять?
Надя. Что да - то да, он старается… чтобы я его полюбила.
Софи. Ну, так оцени это!
Сцена 51.
Титры:
15 сентября 1954 года,
Москва, общежитие физфака МГУ,
21-30 московского времени
(Надя ещё тяжело дышит, Олег в трусах заводит и выставляет будильник, затем ныряет к Наде под одеяло.)
Олег. Ребят уговорил отсутствовать только до одиннадцати…
Надя. Погоди. Дай отдышаться.
Олег. Как мне осточертел МГУ, как осточертело кому-то доказывать, что ты это выучил. Как осточертело общежитие. Скорее бы на работу! В ЛИПАН, к настоящим физикам! И, по крайней мере, комнату они мне обязаны будут дать.
Надя. Ой, Олежек, не хочу каркать, но чувствует моё сердце, что уберут они тебя из Москвы.
Олег. Да что ты всех учёных подлецами считаешь? Нельзя же так!
Надя. (раздумчиво) Нет, Олежек, по-другому считать нельзя. Как бы тебе это объяснить… Вот смотри, есть, скажем, банда, которая убивает и грабит граждан, и её членом вдруг станет честный человек. Что он будет делать? Он заявит в милицию на этих бандитов. Что бандиты сделают? Они честного убьют. Так вот и в этой банде учёных. Они честного выдавят из своей среды непременно. А умного перед этим ещё и обворуют.
Понимаешь, это они между собой делают вид и честных, и умных, короче, интеллигентов. А когда появляется настоящий честный и умный человек, то они на его фоне сразу становятся тупыми подлецами, а это для них угроза потерять те доходы, которые они имеют от государства. Шутка ли! Они и колебаться не будут.
А ты или дорогу кому-то перебежал… но кому? Ты же ещё никто, ты их место в Академии Наук не займешь!
Или ты против святых отцов науки попёр… Ты случайно не покатил бочку на Эйнштейна? Тут года два назад этот самый научный мир философа Максимова мордовал за сомнения в теории относительности…
Олег. (засмеялся) Да я же физик, а не теоретик, мне эта теория и даром не снилась.
Надя. Тогда тебя обворовали…
Олег. Да нечего у меня украсть! Я не могу тебе всего рассказать, но всё, из-за чего меня раньше ценили, я написал в ЦК партии, меня туда вызывали, моё авторство признали… Как меня можно обворовать и что украсть?
Надя. А это их меньше всего волнует… Ох, Олежек, Олежек, как бы мне хотелось ошибиться! Ничего в жизни так не хочу, как сейчас хочу ошибиться!
Олег. И меня не хочешь?
Надя. (со смехом перекатывается на Олега) Это другое дело!
Сцена 52.
Титры:
24 декабря 1954 года,
Москва, МГУ
15-10 московского времени
(Тамм и Ландау сидят рядом на конференции, со сцены кто-то бубнит что-то научное, они беседуют вполголоса.)
Тамм. Лев, а ведь за тобою старый должок по Лаврентьеву.
Ландау. Тут уже ничего сделать нельзя – он МГУ окончит, причём, диплом защитит с отличием. Я за ним издалека наблюдаю…
Тамм. Речь уже не об этом. У него в феврале будет распределение, а его готовили для работы у нас. Надо, чтобы он никогда и никаким образом к нам в ЛИПАН по распределению не попал.
Ландау. (задумчиво) А что – вот это может получиться.
Тамм. Ещё. Сейчас в Арзамасе создаётся центр по разработке водородного оружия. Туда тоже могут посылать молодых специалистов из МГУ. Туда его тоже нельзя направлять ни в коем случае.
Ландау. Он об Арзамасе знает?
Тамм. Думаю, что знает.
Ландау. Кстати, дурак Леонтович хочет его взять к себе аспирантом.
Тамм. Ни в коем случае, его вообще не должно быть в Москве.
Ландау. Хорошо, это мне, похоже, по силам, займусь.
Сцена 53.
Титры.
25 января 1955 года
Москва, МГУ
10-00 московского времени
(Возле двери толпятся студенты. На двери основная табличка «Деканат физического факультета». Приоткрывается дверь, выглядывает женщина: «Товарищ Лаврентьев, заходите!» Олег входит, за длинной стороной большого столом сидит пять человек, Олега приглашают сесть на стул напротив комиссии.)
Председательствующий. (перебирает бумаги) Итак, Лаврентьев Олег Александрович… (ласково улыбается) Олег Александрович, у вас право первого выбора и вам предлагается на выбор два места работы… Харьковский физико-технический институт и физико-математический факультет Среднеазиатского государственного университета. Это в Ташкенте.
Олег. (недоумевая) Простите, но меня не просто предназначали, меня специально готовили для работы в Лаборатории измерительных приборов Академии Наук СССР.
Председательствующий. ЛИП АН не представил нам заявку на молодых специалистов.
Олег. (растерянно) Не может быть! (Председательствующий разводит руками) Ну… Ну тогда в Арзамас.
Председательствующий. (сухо) Из Арзамаса тоже нет заказа на молодых специалистов.
Олег. Ну, тогда… Ну, тогда академик Леонтович пригласил меня в аспирантуру.
Председательствующий. (сухо) Академик, Михаил Александрович Леонтович сообщил, что перегружен работой и не сможет заниматься с аспирантами.
Сидящий с краю и несколько отдалённо от других член комиссии «строгой наружности»:
Член комиссии. (председателю) Не морочьте ему голову! Товарищ Лаврентьев, все названные вами места работы являются предельно секретными, а вам не смогут выдать допуск для работы в этих учреждениях, потому что вы во время Великой Отечественной войны проживали на оккупированной территории.
Олег. Да мне было всего 15 лет, когда немцы внезапно оккупировали Псков!
Член комиссии. В законе возраст не оговорен – немцы даже детей в шпионы вербовали, а не только подростков. Короче, товарищ Лаврентьев, или вы выбираете себе место будущей работы из предложенного вам, или мы отправим вас куда-нибудь в Львовскую область, чтобы вы в школе учили деток, что тела при нагревании расширяются.
(Олег выходит, молча протискивается сквозь толпу ожидающих распределения и мрачный подходит к стоящей у стены Нади.)
Олег. Харьковский физико-технический институт…
Надя. Я так и знала… Держись! (немного думает) Забери меня с кафедры в шесть часов. Ко мне в общагу поедем. (Поворачивается и быстро уходит).
(Заходит в библиотеку, ждёт, когда уйдёт посетитель.)
Надя. Кто-то есть, кроме тебя?
Софи. Нет, а что случилось?
Надя. (сдерживая слёзы) Хоть руки на себя наложи… Олежку выкинули из Москвы!
Софи. Не дурей, Надька, не дурей! Жизнь штука сложная, но она у человека одна.
Надя. Дай телефон. (набирает номер, в трубку) Клаве трубку отдай… Клава, хоть на вокзале ночуй, но чтобы сегодня тебя в комнате не было. Клава, в последний раз прошу! (Кладёт трубку, вставляет палец в диск и замирает. Потом медленно, как во сне, набирает номер, в трубку.) Это я…Я согласна. (в трубке ликование) Нет, сегодня в загс не поедем… Завтра – да… После обеда отпрошусь… В загсе в пять. Сама доеду… Хорошо, буду ждать твою машину, выйду в половине пятого со свидетельницей, пусть шофер к этому времени подъезжает… Пусть подъедет, как обычно, – без тебя.
Сцена 54.
Титры.
25 января 1955 года
Москва, МГУ
14-00 московского времени
(Олег и Надя нашли пустую аудиторию, зашли в неё и страстно целуются.)
Олег. Не знаю, как ты, но я прошлую ночь никогда не забуду.
Надя. (слабо улыбается как будто через силу) Олежек, мне некогда.
Олег. Когда сегодня?
Надя. (подумав) В семь у меня.
Олег. Может у меня?
Надя. Нет, у меня.
(Около 19-00. Олег, с тортиком в руке входит в вестибюль Надиной общаги.)
Олег. Тётя Варя, пропустишь?
Вахтёрша. (с изумлением смотрит на Олега, не понимая, происходящего) Так Нади ж нет…
Олег. А где она?
Вахтёрша. Так она ж… Так она ж… Так она ж с Клавкой в загс уехали.
Олег. (удивлённо) Зачем?
Вахтёрша. Сказала – замуж выходит. Я думала – за тебя!
Олег. (всё ещё не понимая) Как замуж?
(в это время в вестибюль с улицы входит грустная Клава.)
Олег. Клава, что происходит?
(Клава, увидав Олега, молча убегает по коридору и вверх по лестнице).
Олег. (начиная осознавать происходящее, ставит тортик на стол Вахтёрше) Это тебе, тётя Варя, за всё хорошее, прощай! (уходит).
Вахтёрша. (начиная понимать произошедшее, опускается на стул) Ну, Надька, ну, сука!
Сцена 55.
Титры.
31 января 1955 года,
Москва, МГУ
15-00 московского времени
(Олег с портфелем и тубусом идёт по коридору, навстречу вышли Надя с Клавой, увидав Надю, Олег, чтобы не встретиться, резко развернулся и начал уходить быстрым шагом.)
Клава. Надь, ну, зачем ты так с ним?
Надя. Только так и надо было.
Клава. Зачем??
Надя. Чтобы сильнее разозлился! Сильнее разозлится – быстрее забудет, быстрее забудет, быстрее найдёт себе порядочную девушку… (на глаза наворачиваются слёзы) А не такую суку, как я! (зажав зубами ручку сумочки, чтобы сдержать рыдания, поворачивается и бежит по коридору, забегает в туалет, в кабинку и там, прислонившись к стене беззвучно рыдает. Клава бежит за ней и обхватив её сзади тоже плачет, тоже старясь делать это беззвучно).
Сцена 56.
Титры:
13 января 1958 года,
Москва, Введенское кладбище
12-40 московского времени.
(Похороны академика Академии Наук СССР Павлова М.А., Курчатов бросает горсть земли в могилу и отходит, проходя мимо временного обелиска с надписью «Академик АП СССР Павлов Михаил Александрович «9.1.1863 – 10.1.1958»». за ним идёт Ю.Б. Харитон.)
Харитон. Игорь ну, я тебя просто умоляем, ну, будь аккуратнее в словах. Ну, зачем ты так о Сталине? Все вокруг ведут борьбу с культом личности Сталина, а у тебя в кабинете портрет Сталина висит, ну зачем ты всех собак лаять заставляешь?
Курчатов. Пусть захлебнутся шавки в своём лае на великого человека!
Харитон. (чуть не стонет) Я тоже ценю Лаврентия Павловича Берию, я тоже понимаю, что без него никаких наших побед в атомных делах просто не было бы, но я помалкиваю – времена такие, что уберут немедленно не разбираясь. Любого уберут!
Курчатов. Надоело молчать и извиваться!
Харитон. Ради физики, ради атомного проекта, умоляю! Мы не видим никого, кто бы мог тебя заменить в атомном проекте! Игорь, все умоляем, ну, будь осторожнее в словах… (увидел Сахарова и Гинзбурга) О! Это они наверняка по твою душу. (Сахаров и Гинзбург подходят и здороваются.)
Гинзбург. Юлий Борисович, мы очень извиняемся, но у нас личное дело к Игорю Васильевичу.
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Виталия Лазаревича Гинзбурга, физика-теоретика, на показываемое время члена-корреспондент Академии Наук СССР».
Спасибо, Юлий Борисович, без обид, мы на пару минут.
Курчатов. (недовольно морщится) Что ещё?
Сахаров. Этот Лаврентьев из Харькова слал сначала письма нам с требованием денег на создание термоядерной установки по его схеме, а теперь уже начал об этом слать письма Хрущёву.
Курчатов. Ну и что? Выбросили из главной науки замечательного учёного, так хоть не мешайте ему самому работать.
Сахаров. Но вы же понимаете, если Лаврентьев станет вхож в соответствующие круги, то со временем станет известно, что все водородные бомбы мира – это бомбы Лаврентьева.
Курчатов. А вот этого вообще нельзя избежать.
Гинзбург. Можно!
Курчатов. Как?
Гинзбург. Ну, предположим, я заявлю, что это не Лаврентьев, а я предложил использовать дейтерид лития-6.
Курчатов. (с презрением посмотрел на Гинзбурга) Вот когда в Кремле останутся только идиоты, вот тогда и заявляйте. А сейчас ещё рановато.
Гинзбург. Почему?
Курчатов. Потому, что там догадаются спросить, а где документ с вашим предложением? Вот письма Лаврентьева с предложением применить литий-6 хранятся в ЦК, а ваше где?
Гинзбург. (замялся) Ну… Ну, положим, я скажу, что предложение было очень секретное, я написал его в одном экземпляре… и оно потерялось.
Курчатов. (насмешливо) Секретное и потерялось? М-да… Кстати, после первого испытания водородной бомбы – слойки Сахарова, – в которой мы уже использовали литий-6, был составлен отчёт, в котором указаны все мало-мальски причастные к созданию водородной бомбы люди, а вот вас в этом списке нет. Мало этого, по моему распоряжению Сахаров составил список представленных к наградам. И в этом списке вас нет. И ничего из этих документов не потерялось.
Так, что ждите, когда власть возьмут идиоты.
Гинзбург. Но и Лаврентьева в этих списках нет!
Курчатов. А вот за это надо рубить голову мне! (повернулся и пошёл к Харитону, не попрощавшись).
Гинзбург. Ишь чистоплюй. Но мы и без него обойдёмся. На что Лысенко выдающийся учёный, а мы и против него 300 подписей уже собрали, а уж Лаврентьева задавить – это нам раз плюнуть. Вот только возни много… Надо всех наших оповестить, чтобы при малейшем упоминании о Лаврентьеве, все говорили, что это агент врага народа Берии, склочник и вообще тупой. Как Лысенко.
Сцена 57.
Титры:
09 февраля 1960 года
Москва, Красная площадь.
(На фоне либо кинокадров о похоронах Курчатова, либо фотографий об этом идёт текст и голос диктора.)
«В воскресенье, 7 февраля 1960 года, 58-летний Игорь Курчатов приехал в подмосковный санаторий «Барвиха» навестить своего друга, академика Юлия Харитона, и во время совместной прогулки в парке внезапно умер. Официальная причина смерти – оторвался тромб».
Сцена 58.
Титры:
22 мая 1960 года, Подмосковье,
23-15 московского времени
(за рулём стоящей у обочины «Победы» сидит Надя, с отрешённым видом смотрит в темное лобовое стекло и разговаривает сама с собой)
Надя. Что тебе, дура, надо? Ведь всё есть… Есть прекрасная квартира, есть прекрасная дочурка, есть любящий муж… И любовник есть… Даже два. В 30 лет есть должность доцента. Есть украшения из золота и бриллиантов на зависть всем бабам Москвы, даже личный автомобиль – и тот есть!
И всё это ты обменяла всего лишь на маленькую такую любовь Олежки. (включает зажигание и трогается с места. Спидометр показывает быстрое нарастание скорости, фары высвечивают асфальт) Маленькую такую… (истерично) Но это был невыгодный обмен! (резко поворачивает руль вправо, фары выхватывают толстое дерево по курсу, темнота. На фоне темноты уже вопль) Это был невыгодный обмен!!
Далее:
К О Н Е Ц Ф И Л Ь М А
После небольшой паузы на чёрном экране либо кинокадры, либо портрет Нильса Бора и объявление:
Постскриптум.
Дикторский текст: «Один из создателей современных представлений в физике, с юности погрузившийся в научную среду мира, Нильс Бор, в зрелом возрасте написал: «В мире существует сообщество пострашнее бандитского: это сообщество учёных…»».
ПРИЛОЖЕНИЯ.
1. ВОСПОМИНАНИЯ ЛАВРЕНТЬЕВА
Может я и не сильно старался, но воспоминания Олега Александровича Лаврентьева мне попались в том виде, в котором их ниже приведу. Они заканчиваются на окончании Лаврентьевым МГУ и переезде его в Харьков, посему и я не стал ничего говорить в сценарии о его дальнейшей жизни и работе. Но в интернете довольно много сведений о его жизни, эти, сведения, понятное дело, тоже интересны, посему кое-что я дам после собственно воспоминаний.
Итак, в феврале 1995 года «Сибирский физический журнал» опубликовал статью Олега Александровича Лаврентьева, на то время научного сотрудника Харьковского физико-технического института о его уникальном опыте на раннем этапе советской атомной программы. Олег Александрович Лаврентьев вспоминает:
«С ядерной физикой я познакомился в 1941 г., когда учился в 7 классе средней школы. Я прочитал только что вышедшую книгу «Введение в ядерную физику» (автора я не помню), где нашел для себя много интересного. Из нее я впервые узнал про атомную проблему, и возникла моя голубая мечта – работать в области атомной энергетики.
Дальнейшему моему образованию помешала война. В 18 лет я ушел добровольцем на фронт. Участвовал в боях за освобождение Прибалтики. После окончания войны служил на Сахалине. Там для меня сложилась благоприятная обстановка. Мне удалось переквалифицироваться из разведчиков в радиотелеграфисты и занять сержантскую должность. Это было очень важно, так как я начал получать денежное довольствие и смог выписать из Москвы нужные мне книги, подписаться на журнал УФН. В части имелась библиотека с довольно большими выбором технической литературы и учебников. Появилась четкая цель, и я начал подготовку к серьезной научной работе. По математике я освоил дифференциальное и интегральное исчисление. По физике проработал обший курс университетской программы: механику, теплоту, молекулярную физику, электричество и магнетизм, атомную физику. По химии – двухтомник Некрасова и учебник для университетов Глинки.
Особое место в моих занятиях занимала ядерная физика. По ядерной физике я впитывал и усваивал все, что появлялось в газетах, журналах, передачах по радио. Меня интересовали ускорители: от каскадного генератора напряжения Кокрофта и Уолтона до циклотрона и бетатрона; методы экспериментальной ядерной физики, ядерные реакции заряженных частиц, ядерные реакции на нейтронах, реакции удвоения нейтронов (n, 2n), цепные реакции, ядерные реакторы и ядерная энергетика, проблемы применения ядерной энергии в военных целях. Из книг по ядерной физике у меня тогда были: М.И. Корсунский, «Атомное ядро»; С. В. Бреслер, «Радиоактивность»; Г. Бете, «Физика ядра».
Идея использования термоядерного синтеза впервые зародилась у меня зимой 1948 года. Командование части поручило мне подготовить лекцию для личного состава по атомной проблеме. Вот тогда и произошел «переход количества в качество». Имея несколько дней на подготовку, я заново переосмыслил, весь накопленный материал и нашел решение вопросов, над которыми бился много лет подряд: нашел вещество – дейтерид лития-6, способное сдетонировать под действием атомного взрыва, многократно его усилив, и придумал схему для использования в промышленных целях ядерных реакций на легких элементах. К идее водородной бомбы я пришел через поиски новых цепных ядерных реакций. Последовательно перебирая различные варианты, я нашел то, что искал. Цепь с летием-6 и дейтерием замыкалась по нейтронам. Нейтрон, попадая в ядро Li-6, вызывает реакцию
n +Li-6 = Не4 + Т+ 4,8 МэВ.
Тритий, взаимодействуя с ядром дейтерия по схеме
Т + D = Hе4 + n + 4,8 МэВ,
возвращает нейтрон в среду реагирующих частиц.
Дальнейшее уже было делом техники. В двухтомнике Некрасова я нашел описание гидридов. Оказалось, что можно химически связать дейтерий и литий-6 в твердое стабильное вещество с температурой плавления 700 град. С. Чтобы инициировать процесс, нужен мощный импульсный поток нейтронов, который получается при взрыве атомной бомбы. Этот поток дает начало ядерным реакциям и приводит к выделению огромной энергии, необходимой для нагрева вещества до термоядерных температур.
Оставался нерешенным вопрос об удержании вещества во время термоядерного горения. Здесь мне помогла механика. Инерционная масса при действии на нее очень большой, но кратковременной силы не успевает сдвинуться с места. Надо сделать внешнюю оболочку массивной, из вещества с большим удельным весом. Эта оболочка будет служить также отражателем для потока нейтронов, увеличивая эффективность взрыва.
Более сложным оказалось найти приемлемую схему для использования термоядерных реакций в промышленных целях. Требовалось получить и стационарно поддерживать температуру в сотни миллионов градусов. Вначале я пытался создать перепад температур в потоке движущегося газа. В сферический сосуд, где в центре горит термоядерная реакция, со всех сторон через отверстия вдувается под давлением дейтерий, который выходит через соседние отверстия уже в виде плазмы. Плазма поступает в теплообменники, где происходит ее рекомбинация, охлаждение и очистка от продуктов реакции. Восстановленный дейтерий поступает в насосы и снова вдувается в сферу. За счет поглощения энергии на ионизацию я рассчитывал получить фантастический теплосъем с граничного слоя, разделяющего термоядерную плазму и нейтральный газ.
Для зажигания термоядерной реакции предполагалось во время пуска вместе с дейтерием вводить некоторое количество делящихся материалов, U-235 или плутония. При этом в сфере образуется гомогенный ядерный реактор с критической массой, регулируемой подачей ядерного топлива. После того, как температура в центре сферы повысится и начнется термоядерная реакция в дейтерии, подача делящихся материалов прекращается и реакция продолжается только на дейтерии.
Главным здесь был вопрос о толщине переходного слоя и связанных с ним критических размеров системы. Я довольно долго пытался решить эту задачу, но ни к какому выводу не пришел, а позднее появились другие более перспективные варианты.
Вторая идея заключалась в накоплении заряженных частиц на равновесной орбите циклотрона. Меня привлекла в ней возможность «наматывать» инжектируемый пучок на орбиту, многократно усиливая ток. В этом варианте я уже близко подошел к идее управляемого термоядерного синтеза, но еще не осознавал этого. Мысли мои были заняты другим: как совместить нахождение заряженных частиц на орбите с относительными скоростями, необходимыми для их ядерного взаимодействия.
Хотя положительного результата я тогда не добился, мои занятия накопительными кольцами дали толчок к новой идее: использовать встречные пучки, а многократность прохождения заряженных частиц через зону реакции обеспечить их отражением на границе «зеркалом» – слоем электрического или магнитного поля. Это и был кульминационный пункт моих поисков, давший мне ключ к решению проблемы управляемого термоядерного синтеза. Я понял, что для осуществления теплоизоляции нужно окружить слоем поля вещество, находящееся при сверхвысоких температурах в состоянии полностью ионизированного газа.
Выбирая для первого варианта термоядерного реактора электрическое попе, я исходил из того, что только электрическое поле способно изменить энергию заряженной частицы. Следовательно, чтобы нагреть вещество до сверхвысоких температур, надо применить ускорение заряженных частиц в электрическом поле. С другой стороны, торможение заряженных частиц в электрическом поле приводит к их «остыванию», т. е. слой электрического поля может обеспечить как нагрев, так и теплоизоляцию плазмы. Существенно, что для достижения термоядерных температур достаточна разность потенциалов ускоряющего электрического поля всего в несколько десятков киловольт.
Электростатический термоядерный реактор представлялся мне в виде многоэлектродной системы сферических концентрических сеток. Потенциал между сетками распределен так, что образуется двойной электрический слой: внутреннее электрическое поле тормозит плазменные электроны, но ускоряет ионы, внешнее поле тормозит ионы. Наибольшую тепловую нагрузку испытывает внутренняя сетка, взаимодействующая с плазменными электронами. Средняя сетка находится в более благоприятном тепловом режиме, так как пролетающие через нее ионы имеют примерно в 50 раз меньшие скорости и, соответственно, в такое же число раз меньше тепловая нагрузка на эту сетку. Из объемного характера выделяемой энергии и поверхностного – сеточных потерь – следует существование критического радиуса, при котором энергия ядерных реакций полностью покрывает все энергетические потери. Величина этого радиуса определяется допустимыми тепловыми и механическими нагрузками на сетку и условиями формирования плазмы в объеме удержания. Вскоре мне удалось внести в многосеточную схему электростатического термоядерного реактора существенное усовершенствование – заменить внутреннюю сетку полем объемного заряда ионов. Это позволило изолировать плазменные электроны от теплового контакта с оставшейся сеткой и уменьшить тепловые потери из плазмы в 50 раз.
Большие надежды я возлагал на сферическую фокусировку. Вследствие направленного движения потоков частиц к центру их плотность растет как 1/r вплоть до некоторого радиуса, r характеризуюшего точность сферической фокусировки. Выделяемая ядерными реакциями мощность пропорциональна произведению объема плазмы на квадрат плотности, т. е. увеличивается как 1/r с улучшением фокусировки. Так, для радиуса сферы R = 1 м и радиуса фокального пятна r = 1 мм плотность плазмы в центре увеличивается в 10, а термоядерная мощность – в 10 раз при тех же энергетических потерях на сетке. Применение сферической фокусировки позволило значительно сократить критические размеры системы.
Другой круг вопросов был связан с поисками способов зашиты сеток от прямых ударов высокоэнергетических частиц из плазмы. Вначале я пытался приспособить для этой цели линзы, которые бы фокусировали частицы в «окна» между витками сетки. Потом появилась идея «магнитной» сетки. Ток нужно пропустить через витки сетки, чтобы в соседних проводниках он имел противоположное направление. Тогда магнитное поле окружит каждый проводник зашитным слоем, препятствующим попаданию заряженных частиц из плазмы непосредственно на поверхность проводника. Между проводниками остаются «магнитные щели» для сквозного пролета заряженных частиц через сетку, т. е. свои функции сетка сохраняет.
Эта идея дала «осечку» при попытке применить ее к электростатическому термоядерному реактору с внешней ионной инжекцией. Оказалось, что величина тока через витки сетки, необходимого для защиты от бомбардировки высокоэнергетическими ионами, выходит за пределы технически достижимого. Потребовалась инверсия – изменение полярности приложенного напряжения на обратное, замена внешней инжекции ионов на электронную с удержанием ионов в потенциальной яме отрицательного объемного заряда. Расчеты по этой идее я заканчивал уже в Москве.
Что было делать дальше? Я, конечно, понимал всю важность сделанных мной открытий и необходимость донести их до специалистов, занимающихся атомными проблемами. Но в Академию наук я уже обращался, в 1946 г. посылал туда предложение по ядерному реактору на быстрых нейтронах. Никакого ответа не получил. В Министерство Вооруженных Сил направил изобретение по управляемым зенитным ракетам. Ответ пришел только через восемь месяцев и содержал отписку в одну фразу, где даже название изобретения было искажено. Писать еще одно послание в «инстанции» было бессмысленно. К тому же я считал свои предложения преждевременными. Пока не решена главная задача – создание атомного оружия в нашей стране, никто не будет заниматься «журавлем в небе». Поэтому мой план состоял в том, чтобы закончить среднюю школу, поступить в Московский государственный университет и уже там, смотря по обстоятельствам, донести свои идеи до специалистов.
В сентябре 1948 г. в г. Поронайске, где находилась наша часть, открылась школа рабочей молодежи. Тогда существовал строжайший приказ, запрещающий военнослужащим посещать вечернюю школу. Но наш замполит сумел убедить командира части, и троим военнослужащим, в том числе и мне, было разрешено посещать эту школу. В мае 1949 года, закончив три класса за год, я получил аттестат зрелости. В июле ожидалась наша демобилизация, и я уже готовил документы. в приемную комиссию МГУ, но тут совершенно неожиданно мне присвоили звание младшего сержанта и задержали еще на один год.
А я знал, как сделать водородную бомбу. И я написал письмо Сталину. Это была коротенькая записка, буквально несколько фраз о том, что мне известен секрет водородной бомбы. Ответа на свое письмо я не получил. Прождав безрезультатно несколько месяцев, я написал письмо такого же содержания в ЦК ВКП (б). Реакция на это письмо была быстрой. Как только оно дошло до адресата, из Москвы позвонили в Сахалинский обком, и ко мне из Южно-Сахалинска приехал подполковник инженерной службы Юрганов. Насколько я понял, его задачей было убедиться, являюсь ли я нормальным человеком с нормальной психикой. Я поговорил с ним на общие темы, не раскрывая конкретных секретов, и он уехал удовлетворенный. А через несколько дней командование части получило предписание создать мне условия для работы. Мне выделили в штабе части охраняемую комнату, и я получил возможность написать свою первую работу по термоядерному синтезу.
Работа состояла из двух частей. В первую часть вошло описание принципа действия водородной бомбы с дейтеридом лития-6 в качестве основного взрывчатого вещества и урановым детонатором. Он представлял собой ствольную конструкцию с двумя подкритическими полушариями из U-235 которые выстреливались навстречу друг другу. Симметричным расположением зарядов я хотел увеличить скорость столкновения критической массы вдвое, чтобы избежать преждевременного разлета вещества до взрыва. Урановый детонатор располагался в центре сферы, заполненной дейтеридом лития-6. Массивная оболочка должна была обеспечить инерционное удержание вещества в течение времени термоядерного горения. Были приведены оценка мощности взрыва, способ разделения изотопов лития, экспериментальная программа осуществления проекта.
Во второй части работы предлагалось устройство для использования энергии ядерных реакций между легкими элементами в промышленных целях. Оно представляло собой систему из двух сферических, концентрически расположенных электродов. Внутренний электрод выполнен в виде прозрачной сетки, внешний является источником ионов. На сетку подан высокий отрицательный потенциал. Плазма создается инжекцией ионов с поверхности сферы и эмиссией вторичных электронов с сетки. Теплоизоляция плазмы осуществляется путем торможения ионов во внешнем электрическом поле, а электронов – в поле объемного заряда самой плазмы.
В результате фокусировки потоков заряженных частиц максимальная плотность плазмы достигается в центре сферы, т. е. плотное плазменное образование, где происходит интенсивное термоядерное «горение», удалено от поверхности сетки. Вблизи сетки плотность плазмы на несколько порядков ниже и не превышает предельного значения, ограниченного тепловыми нагрузками на сетку и величиной электрического поля, необходимого для теплоизоляции плазмы. В результате сферической фокусировки значительно возрастает термоядерная мощность при тех же энергетических потерях на сетке. Из объемного характера выделяемой термоядерными реакциями энергии и поверхностного характера сеточных потерь делались оценки критических размеров системы.
Меня, конечно, торопили, да и сам я спешил быстрее закончить работу, так как были уже посланы документы в приемную комиссию МГУ и пришло уведомление, что они приняты.
21 июля пришел приказ о моей досрочной демобилизации. Мне пришлось закругляться, хотя вторая часть работы была еще не закончена. Я хотел включить некоторые дополнительные вопросы, связанные с формированием плазменного образования в центре сферы и свои соображения по защите сетки от прямых ударов падающего на нее потока частиц. Все эти вопросы нашли отражение в моих последующих работах.
Работа была отпечатана в одном экземпляре и 22 июля 1950 года отослана секретной почтой в ЦК ВКП(б) на имя заведующего отделом тяжелого машиностроения И. Д. Сербина. Черновики были уничтожены, о чем составлен акт за подписью военного писаря секретного делопроизводства старшины Алексеева и моей. Грустно было смотреть, как сгорают в печке листки, в которые я вложил две недели напряжённейшего труда. Так закончилась моя служба на Сахалине, а вечером с документами о демобилизации я выехал в Южно-Сахалинск.
Уже сидя в вагоне поезда, я мысленно пробегал текст отосланной работы. Все ли учтено, не забыты ли какие-то важные детали, которые могут существенно повлиять на результаты. Очень беспокоила меня труба – ствол, по которому должны ускоряться половинки критической массы. Испарившись, она разбавит дейтерид лития-6 инертным веществом, что может снизить силу взрыва или совсем его прекратить. Найти верное решение мне помог случай. Когда я приехал в Южно-Сахалинск, то узнал, что вблизи Владивостока дождями размыты железнодорожные пути и на вокзале скопилось более 10 тысяч пассажиров. До начала экзаменов оставалась неделя. Бессмысленно было ехать в Корсаков и садиться на пароход, чтобы застрять во Владивостоке. Билет на самолет до Хабаровска купить не удалось, и я обратился в Сахалинский обком партии. Там меня встретили два сотрудника, по-видимому, секретари по науке и технике, которые уже читали мою работу. Эта работа им понравилась. При мне обсуждалось совершенно бестолковое предложение какого-то изобретателя, тоже по водородной бомбе. Мне помогли купить билет до Хабаровска и посоветовали в ожидании рейса прочитать отчет Смита «Атомная энергия для военных целей», который был в обкомовской библиотеке. Досадно, что эта книга не попалась мне раньше. В ней я нашел подробное описание работ по американскому атомному проекту и ответы на многие вопросы, до которых мне приходилось додумываться самому. Особенно важно было то, что я нашел в книге описание способа создания критической массы имплозией, т.е. кумулятивным взрывом, сжимающим тонкую сферическую оболочку из плутония внутрь к центру. Это и дало мне идею для новой компоновки водородной бомбы. Поскольку центр уже был занят дейтеридом лития-б, то я заключил его в тонкую плутониевую оболочку подкритической массы. Другая оболочка из плутония, имеющая больший радиус, кумулятивным взрывом схлопывалась с первой, образуя надкритическую массу. Этот вариант не оставлял у меня никакого сомнения, что я на правильном пути.
В Москву я приехал 8 августа. Приемные экзамены еще продолжались. Я был включен в группу опоздавших и после сдачи экзаменов был принят на физический факультет МГУ. В сентябре, уже будучи студентом, я встретился с Сербиным. Я ожидал получить рецензию на свою работу, но напрасно. Сербин попросил меня рассказать подробно о моих предложениях по водородной бомбе. Слушал меня внимательно, вопросов не задавал, а в конце нашей беседы сказал мне, что известен другой способ создания водородной бомбы, над которым работают наши ученые. Тем не менее он предложил мне поддерживать контакт и сообщать ему обо всех идеях, которые у меня появятся.
Потом он усадил меня в отдельной комнате и примерно полчаса я заполнял анкету и писал автобиографию. Эта процедура тогда была обязательна, и впоследствии мне приходилось ее повторять неоднократно.
Через месяц я написал еще одну работу по термоядерному синтезу и через экспедицию ЦК направил ее Сербину. Но отзыва снова не получил, ни положительного, ни отрицательного.
Прошло два месяца. Началась зимняя сессия. Помню, после первого экзамена по математике мы вернулись в общежитие поздно вечером. Захожу в комнату, а мне говорят, что меня разыскивали и оставили номер телефона, по которому я должен позвонить, как только приду. Я позвонил. Человек на другом конце провода представился: «Министр измерительного приборостроения Махнев». Он предложил приехать к нему прямо сейчас, хотя время было позднее. Так и сказал: «Подъезжайте к Спасским воротам». Я сразу не понял, переспросил, и он терпеливо стал объяснять, куда надо ехать. В бюро пропусков, кроме меня, был еще только один человек. Когда я получал пропуск и назвал свою фамилию, он внимательно на меня посмотрел. Оказалось, что мы идем в одном направлении. Когда мы пришли в приемную, Махнев вышел из кабинета и познакомил нас. Так я впервые встретил Андрея Дмитриевича Сахарова.
На столе у министра я увидел свою аккуратно отпечатанную вторую работу, рисунок выполнен тушью. Кто-то уже прошелся по ней красным карандашом, подчеркнув отдельные слова и сделав пометки на полях. Махнев спросил, читал ли Сахаров эту мою работу. Оказалось, что он читал предыдущую, которая произвела на него сильное впечатление. Особенно важным он считал мой выбор умеренной плотности плазмы.
Сейчас, вспоминая эти слова, я понимаю их смысл. Занимаясь проблемами, связанными с ядерными взрывами, Сахаров оперировал плотностями плазмы, близкими к плотности твердого тела. Ознакомление с моей работой позволило ему спуститься до значений, при которых теплоизоляция плазмы полем становилась возможной.
Через несколько дней мы встретились снова в приемной Махнева и опять поздно вечером. Махнев сказал, что нас примет председатель Специального комитета, но придется подождать, так как у него совещание. Ждать пришлось довольно долго, а потом мы все пошли в здание Совета Министров СССР.
Меня поразила многократная и очень тщательная проверка документов. Министр стоял в стороне и терпеливо ждал, пока наши фотографии сличались с оригиналами. Мы прошли три поста: в вестибюле здания, при выходе из лифта и в середине довольно длинного коридора. Наконец мы попали в большую сильно накуренную комнату с длинным столом посередине. Это, видимо, и была комната для заседаний Специального комитета. Форточки были открыты. но помещение еще не проветрилось.
Махнев сразу ушел на доклад, а мы остались на попечении молоденьких капитанов с голубыми погонами. Они угощали нас лимонадом, но нам тогда пить не хотелось, и я до сих пор жалею, что не попробовал, какой лимонад пили министры. Минут через тридцать в кабинет был вызван Сахаров, а еще через десять – я. Открыв дверь, я попал в слабо освещенную и, как мне показалось, пустую комнату. За следующей дверью находился внушительных размеров кабинет с большим письменным столом и приставленным к нему буквой Т столом для совещаний, из-за которого поднялся грузный мужчина в пенсне. Он подошел, подал руку, предложил садиться и первым же вопросом меня огорошил. Он спросил: «У вас что, зубы болят?» Пришлось объяснять почему у меня пухлые щеки. Потом речь пошла о родителях. Я ждал вопросов, связанных с разработкой водородной бомбы, и готовился отвечать на них, но таких вопросов не последовало. Думаю, что вся необходимая информация обо мне, моих предложениях по ядерному синтезу и оценке их учеными у Берии имелась, а это были «смотрины». Ему хотелось посмотреть на меня и, возможно, на Сахарова.
Когда наша беседа закончилась, мы вышли из кабинета, а Махнев еще задержался. Через несколько минут он вышел сияющий, в полной эйфории. И дальше произошло вообще непредсказуемое: он начал предлагать мне деньги взаймы. Финансовое положение мое было тогда критическое, близкое к краху.
В первом семестре я стипендию не получал, скудные военные сбережения кончились, мать, работавшая медсестрой, помочь мне могла слабо. А декан физического факультета Соколов грозился отчислить меня из университета за неуплату денег за обучение. Тем не менее, брать деньги взаймы студенту у министра было неудобно, и я долго отказывался. Но Махнев меня уговорил, сказав, что мое положение скоро измениться, и я смогу вернуть долг.
В этот день мы вышли из Кремля в первом часу ночи. Махнев предложил нам свою машину, чтобы развезти по домам. Андрей Дмитриевич отказался, я тоже, и мы от Спасских ворот пошли пешком в направлении Охотного ряда. Я услышал от Андрея Дмитриевича много теплых слов о себе и о своей работе. Он заверил меня, что все будет хорошо и предложил работать вместе. Я, конечно, согласился. Этот человек мне очень понравился. По-видимому, и я произвел тогда благоприятное впечатление. Мы расстались у входа в метро. Возможно, мы проговорили бы и дольше, но уходил последний поезд.
А вскоре произошло еще одно событие, правильно оценить которое я затрудняюсь и сейчас. Вечером в общежитии меня разыскал спортивного вида молодой человек и предложил поехать с ним. Куда и зачем, он не объяснил, а задавать вопросы тогда не было принято. Я еще слабо ориентировался в Москве и не мог определить, куда мы едем. Остановились у ворог с колючей проволокой. Психологически я был готов к тому, что придется работать на закрытом объекте, но перспектива находиться за колючей проволокой меня не очень радовала. В тесной проходной было несколько квадратных окошечек. В одно из них мой провожатый постучал, но оказалось, что заявки на пропуск для меня нет.
В этой проходной, с постоянно хлопающими дверями и снующими туда-сюда какими-то странными штатскими и военными с малиновыми погонами, я простоял два часа. Было грязно, холодно, неуютно. Мой провожатый куда-то исчез. Наконец он появился рассерженный. Оказалось, что пропуск для меня давно заказан, но находится на центральном входе. А это здание – на Новой Рязанке, недалеко от Комсомольской площади. В нем размещалось тогда Главное управление по атомной промышленности, в котором я впоследствии часто бывал.
По широкой лестнице мы поднялись на второй этаж в кабинет Н.И. Павлова. Меня давно ждали. Павлов сразу позвонил кому-то, и мы пошли в другое крыло здания: впереди генерал, затем я, тоже в военной форме, но без погон. Зашли, минуя приемную, прямо в кабинет к начальнику Главного управления Б.Л. Ванникову. Табличку на двери я успел прочитать. В кабинете находились двое: Ванников в генеральской форме и штатский с окладистой черной бородой. Павлов к штатскому, а меня посадили напротив. За все время моей службы в армии мне не приходилось даже издали видеть генерала, а здесь я оказался сразу перед двумя. Штатского мне не представили, и уже после встречи я спросил у Павлова, кто был этот, с бородой. Он как-то загадочно улыбнулся и ответил: «Потом узнаете». Потом я узнал, что разговаривал с Курчатовым. Вопросы задавал он. Я подробно рассказал ему об идее использования в промышленных целях энергии ядерных реакций между легкими элементами. Его удивило, что витки сетки представляют собой толстые медные трубы, охлаждаемые водой. Я собирался пропускать через них ток, чтобы его магнитным полем защитить от заряженных частиц. Но здесь в разговор вмешался Павлов, перебил меня и сказал, что я собираюсь вставить туда атомную бомбу. Я понял, что их интересует мое первое предложение.
Но здесь меня пронзила шальная, непонятно откуда взявшаяся мысль. Мне показалось, что моя работа гуляет по различным инстанциям и теперь попала в военное ведомство. Два генерала – его представители, а штатский – эксперт. Но могу ли я, имею ли я право рассказывать этим военным об устройстве водородной бомбы без санкции сверху? Я не нашел ничего лучшего сказать, что был у Берии.
Я не знал, что перед самой войной нарком вооружения Ванников был посажен в тюрьму и жестоко избит, что под угрозой ареста все время находился Курчатов, а в случае неудачи первого испытания атомной бомбы ему грозила физическая расправа. Одно упоминание имени ненавистного человека вызывало у них отрицательную реакцию. В наступившей тишине Павлов, сидевший слева от Курчатова, повернулся к нему и ехидно так повторил мои слова: «Он у Берии был». Тема нашей беседы изменилась. Курчатов стал расспрашивать, знаю ли я английский язык, хорошо ли ведется преподавание в университете. Он слышал, что в МГУ хорошо поставлено преподавание математики и плохо – физики. Потом они стали обсуждать возможность перевода меня в Инженерно-физический институт, где были собраны лучшие преподавательские силы. И, наконец, Курчатов предложил мне закончить университет досрочно. Так прошла моя беседа с Курчатовым.
Вырвавшиеся у меня слова о визите к Берии я могу объяснить только крайним напряжением и нервным срывом, вызванным ожиданием неизвестно чего в проходной. Если бы не это двухчасовое ожидание, мое и Курчатова, наша встреча развивалась бы не так. У меня было, что рассказать Курчатову о моих идеях по водородной бомбе. Хотя после отъезда с Сахалина я уже не мог из соображений секретности делать записи, что значительно затрудняло работу, но кое-что я сумел сделать. Моим основным источником информации стала Ленинская библиотека, куда я записался в читальный зал. Я перерыл в ней все имеющиеся книги по ядерной физике, уточнил сечения ядерных реакций, нашел способы расчета критических масс. Появились новые идеи по компоновке «изделия» и ввода в состав взрывчатого вещества дополнительных компонент для размножения нейтронов. В этом смысле меня очень привлекал бериллий, применявшийся в первых источниках нейтронов, и, кроме того, способный размножать нейтроны в результате реакции удвоения (n, 2n).
Я мог считать, что мой первоначальный жизненный план был фактически выполнен: я закончил среднюю школу, получил аттестат зрелости, поступил в МГУ и встретился с Главным атомщиком страны. И только нелепейшая случайность помешала мне донести до него мои идеи по созданию термоядерного оружия.
Возможно, мой нервный срыв и не вызвал бы серьезных последствий, если бы не случилась еще одна неприятность. Была назначена новая встреча, по-видимому, с Курчатовым, но уже в Кремле. Как назло, в этот день я заболел (вероятно, простудился в проходной) и позвонил Махневу, что прийти на встречу не могу. Через полчаса на Стромынку приехала машина с врачом. Измерили температуру, она оказалась под сорок, и меня увезли в больницу, где я провалялся почти две недели. А тем временем произошли какие-то важные события, в которых я должен был участвовать, но из-за болезни их пропустил. Видимо, само провидение не допустило, чтобы я «выполнял работу дьявола».
После выхода из больницы моим трудоустройством занялся Павлов. Мы часто встречались и иногда я подолгу засиживался у него в кабинете, на Ново-Рязанской улице, когда мы кого-нибудь ожидали. Конечно, мы не сидели молча, а разговаривали и не только на научные темы. Я уловил к себе заинтересованность с его стороны, теплое, почти отеческое отношение. Хотя мы находились в разных «весовых категориях», и по возрасту, и по положению, он никогда не подчеркивал своего превосходства. Часто в моем присутствии происходили служебные разговоры: об объектах, подъездных путях, оболочках для твелов, которые тогда делались из алюминия, и о многом другом. Вероятно, это составляло государственную тайну, но не помню случая, чтобы Павлов попросил меня выйти из кабинета во время его телефонного разговора.
Я относился к Николаю Ивановичу с большим уважением и как к талантливому организатору, руководителю важнейшего отдела оборонной промышленности, и как к человеку. Все мои идеи, новые и старые, проходили первую апробацию у него. Обычно я рассказывал суть идеи, ее значение для термоядерного синтеза, а также предлагал несколько листов со схемами и письменным изложением, которые он прятал в свой сейф. Не знаю, что Николай Иванович с ними делал, кому показывал, только его серьезное отношение к моей работе воодушевляло меня на новое творчество. Позднее все это нашло отражение в моих отчетах.
Во время одной нашей беседы Павлов сказал мне, что звонил «хозяин», интересовался моими делами. Николай Иванович спросил меня, чем я хочу заниматься, теорией или практикой, и впоследствии возвращался к этому вопросу неоднократно. Как мне представляется сейчас, этот вопрос исходил от Сахарова, ввиду нашей договоренности работать вместе. Но тогда я еще не знал, что он теоретик, занимается расчетами, связанными с созданием водородного оружия. Я же имел склонность к экспериментальной физике и «рвался в бой».
Павлов воспринимал мое нетерпение, как естественное желание быстрее включиться в работу. «Прокатывая» мои идеи, он устраивал мне встречи с учеными, с интересом следил, за нашими дискуссиями, проходившими иногда очень бурно. Тогда для меня существовал только один авторитет – наука, и если я был в чем-то уверен, то отстаивал свою точку зрения, не считаясь ни с чем.
Одна из запомнившихся мне встреч была с Дмитрием Ивановичем Блохинцевым. Мы его долго ждали, он вошел в кабинет в шубе и в бурках, видимо прямо с дороги. Я был знаком с ним только заочно, по учебнику квантовой механики для студентов университета. Я узнал много позже, что он работает в Обнинске и руководит сооружением первой атомной станции. Дмитрия Ивановича очень удивило, что я хочу получить температуру в сто миллионов градусов, да еще стационарно. Эта идея никак не укладывалась в его голове. Его желания были намного скромнее. Он мне сказал, что они бьются уже много лет, чтобы получить температуру в несколько тысяч градусов (в активной зоне ядерного реактора). Рассматривался вариант моего возможного участия в работах Блохинцева, но перспектива поездок на машине на объект сто километров туда и обратно (почему-то называлась такая цифра) оказалась нереальной.
Следующая моя встреча произошла с И.Н Головиным. Когда я взошел в кабинет Павлова, Головин находился уже там и докладывал Николаю Ивановичу, что они уже получили ток 30 кА. «Теперь надо увеличить этот ток в три раза, чтобы получить ожидаемыми результат» – произнес Игорь Николаевич в характерной для него манере выступлений на семинарах и лекциях, с дополнительным ударением на слова, которые хотел подчеркнуть. Впоследствии с этой очень мне понравившейся особенностью речи я сталкивался неоднократно.
Оказалось, что Головин читал мою первую работу по термоядерному синтезу и знаком с моими идеями. Разговаривать с ним было легко. Небольшой, но азартный спор у нас вышел по поводу распределения полей внутри сферы. В целом реакция Головина на мои предложения была положительной. Это и повлияло на решение привлечь меня к работам, проводившимся в его группе. Позднее я узнал, что приглашение в ИАЭ исходило от Курчатова.
Для того, чтобы по предложению Курчатова закончить, университет за четыре года. я должен был «перескочить» с первого курса на третий. У министра высшего образования я получил разрешение на свободное расписание, чтобы посещать занятия первого и второго курса одновременно. Кроме того, мне была предоставлена возможность заниматься дополнительно с преподавателями физики, математики и английского языка. От физика пришлось вскоре отказаться, а с математиком, Александром Андреевичем Самарским, у меня сложились очень хорошие отношения. Ему я обязан не только конкретными знаниями в области математической физики, но и умением четко поставить задачу, от чего в значительной степени зависело ее успешное и правильное решение.
С Самарским я провел расчеты магнитных сеток, были составлены и решены дифференциальные уравнения, позволившие определить величину тока через витки сетки, при котором сетка защищалась магнитным полем этого тока от бомбардировки высокоэнергетическими частицами плазмы. Эта работа, законченная в марте 1951 г, дала начало идее электромагнитных ловушек.
Организационные вопросы, касающиеся учебного процесса, я решал с проректором университета Г. Д. Вовченко. Он читал нам лекции по химии на первом курсе. Особенно мне нравились демонстрации химических опытов, которые виртуозно проводил его ассистент. Однажды на лекции Вовченко сказал, что водородная бомба – это когда землю заливают жидким водородом, все замораживая. У меня вырвалось: «Какая чушь!» И тут я попался. Сидящая рядом сокурсница спросила с подковыркой: «Ты знаешь секрет водородной бомбы ?» Конечно же я не мог ответить на этот вопрос утвердительно. Привожу этот эпизод для того, чтобы показать степень неосведомленности даже в научных кругах о проблемах, секретные работы над которыми шли уже полным ходом в СССР и США.
Более сложные вопросы помогал мне решать Е. Ф. Большаков из Главного управления. При первой нашей встрече он попросил составить список книг, необходимых для работы, и вскоре эти книги были доставлены, даже редкие экземпляры. С его помощью я познакомился с директором Горьковской научной библиотеки А. И. Кудрявцевой и получил доступ к иностранным журналам и изданиям и возможность брать их на дом, в отличие от других читателей. Приятной неожиданностью был для меня переезд из общежития на Горьковскую набережную, в трехкомнатную квартиру на седьмом этаже нового большого дома. Махнев предложил мне перевезти в Москву мать, но она отказалась, и вскоре одна из комнат была заселена. Специальным постановлением правительства мне была назначена повышенная стипендия, и я был освобожден от платы за обучение.
В начале мая 1951г. был наконец решен вопрос о моем допуске к работам, проводившимся в группе Головина. За мной заехал Большаков, и мы отправились «на объект». Прямо на машине въехали на территорию ЛИПАНа и остановились у серого двухэтажного здания корпуса электро-физической аппаратуры. Головин нас уже ждал. В лабораторной комнате на первом этаже была собрана тогда еще небольшая группа будущего ОПИ – отдела плазменных исследований. Игорь Николаевич представил меня и познакомил с присутствующими: А. М. Андриановым, С. Ю. Лукьяновым, И. М. Подгорным, О. Л. Базилевской, С. М. Осовцом, Ю. Ф. Петровыи. Он рассказал об идее термоизоляции плазмы, предложенной Сахаровым и Таммом. Рассказ сопровождался демонстрацией экспериментов на работающих установках. Одна из них представляла собой стеклянную тороидальную камеру сравнительно небольших размеров. На камеру был надет медный кожух с разрезом, подсоединенный через воздушный разрядник к конденсаторной батарее. Камера откачивалась до высокого вакуума, а затем через палладиевый фильтр наполнялась водородом до давления в доли миллиметров ртутного столба.
Стоит сказать несколько слов об откачной системе тех времен. Она состояла из «свистка» (небольшого пароструйного насосика в стеклянном оформлении), азотной ловушки для вымораживания паров ртути и бесчисленных стеклянных трубочек и кранов. Все это громоздкое и очень хрупкое сооружение монтировалось на вертикальном щите. Впрочем, работало оно безупречно.
При подъеме напряжения на конденсаторной батарее разрядник пробивался, и батарея разряжалась через медный кожух, создавая в нем переменный ток и вихревое электрической поле, вызывающее безъэлектродный разряд в водороде. Цель эксперимента состояла в определения параметра плазмы при схлопывании («пинчевании») тока. Согласно идее Сахарова, возникающий при газовом разряде ток под действием электродинамических сил стягивается в тонкий шнур, ионизируя и «сгребая» к центру газ. Так как этот процесс протекает за очень короткое время, то происходит нагрев газа до высоких «термоядерных» температур. По оценке Сахарова, температура газа пропорциональна квадрату плазменного тока. В эксперименте уже был получен ток в 30 кА. «Теперь надо увеличить этот ток в три раза», – вспомнил я слова Головина в кабинете у Павлова.
Другая установка была смонтирована на высоком кубе, так что «бублик», стеклянная тороидальная камера, находился на уровне глаз, и через окно в медном кожухе можно было наблюдать газовый разряд в криптоне. Эта установка была демонстрационная. В тяжелом инертном газе процессы схлопывания разрядного тока видны невооруженным глазом. Игорь Николаевич предложил и мне посмотреть на «пинч», но сработал «визит-эффект» – пинча я тогда не увидел.
В углу у окна стояла камера с системой для создания тороидального магнитного поля. Игорь Николаевич сказал, что сооружалась установка по самой первой идее Сахарова, но пока установку собирали, появились новые идеи, и ее оставили.
Так впервые я познакомился с идеями Сахарова и Тамма по магнитной термоизоляции плазмы. Это было полной неожиданностью, так как при разговорах со мной Сахаров не упоминал о своих работах в этой области. Для меня, как я уже писал, магнитное поле не было «тайной за семью печатями». Об его использовании для термоизоляции плазмы я начал думать еще на Сахалине. Сейчас же у Павлова лежал мой отчет, и я добивался встречи с Курчатовым, чтобы рассказать ему о расчетах, выполненных совместно с Самарским. Я всегда думал, что мы с Сахаровым пришли к идее термоизоляции высокотемпературной плазмы магнитным полем независимо друг от друга. Только я выбрал в качестве первого варианта электростатический термоядерный реактор, а он – магнитный. Оказалось, как я узнал позже, из книги А. М. Ливановой, эта идея зародилась у Сахарова после ознакомления с моей сахалинской работой.
«Игорь Евгеньевич Тамм рассказывал, как все это начиналось. В сентябре 1950 года он вернулся из отпуска. Приехал, а ему говорят: « Есть одна идея». Оказывается, к Андрею Сахарову, его недавнему аспиранту, попало на отзыв изобретение одного военного с Дальнего Востока. Изобретатель предлагал осуществить в лабораторных условиях синтез водорода. Но тем способом, который он предлагал, даже в принципе ничего сделать было невозможно. Плазма никак не изолировалась от стенок сосуда, значит, и сколько-нибудь значительный нагрев ее был исключен.
Сахаров стал думать, а как можно? После напряженных размышлений придумал: только магнитное поле в состоянии надежно изолировать плазму».
Удивительно, что поняв мою идею и использовав эту идею в своих совместных работах с Сахаровым, Тамм не смог разобраться в предложенном способе ее реализации. Я уже писал, что важную роль здесь играет сферическая фокусировка потоков заряженных частиц, создающих дополнительные инерционные силы для удержания плазмы. В результате фокусировки плотная высокотемпературная плазма образуется в центре сферической сетки, вдали от ее поверхности. Там, в центре, осуществляются интенсивные термоядерные реакции, на поверхности же сетки плотность плазмы на много порядков ниже и не превышает предельного значения, ограниченного тепловыми нагрузками на сетку и величиной электростатического поля, необходимого для теплоизоляции плазмы. Способ позволял не только в принципе, но и реально получить высокотемпературную плазму, что было доказано последующими экспериментами, нашими и американскими. Если бы я встретился с Таммом, то, наверное, смог бы его убедить в реальности моих предложений по термоядерному синтезу. Узнал бы он и о других моих идеях в этой области. Организовать нашу встречу не составляло труда, так как с 8 августа 1950 года я уже находился в Москве.
В середине мая 1951 года я получил постоянный пропуск в ЛИПАН и стал бывать там регулярно. К двойной учебной нагрузке прибавилась еще одна, очень важная. Экспериментальная работа была моей стихией. Я хорошо разбирался в измерительных приборах, электрических и радиотехнических схемах, умел паять, обращаться со слесарным инструментом. Знание основных разделов физики облегчало понимание всего, что происходило в лаборатории. Знакомясь с экспериментами по пинчам, я приобретал опыт практической работы в области только что зарождающейся физики высокотемпературной плазмы. Диагностика плазмы находилась тогда в зачаточном состоянии. Для определения параметров плазмы использовались электротехнические методы измерения разрядного тока через плазму с помощью пояса Роговского и напряжения на обходе тора, что позволяло найти полную энергию, вкладываемую в плазму, а по электропроводности – электронную температуру. Оптическими методами занимались Лукьянов и Подгорный: по Штарк-эффекту определялась плотность плазмы, по доплеровскому уширению спектральных линий – температура ионов.
Сейчас и эти эксперименты, и эти диагностические методы выглядят примитивно, но именно с ними были связаны наши надежды на быстрый успех, такой же быстрый, как при решении других грандиозных задач атомной техники. Помню, как однажды при очередном выстреле произошел оглушительный взрыв, все мы сбежались смотреть, что случилось, и лица у нас светились от радости при мысли о свершившемся чуде. Но чуда тогда не произошло: это лопнула вакуумная камера от термических напряжений в стекле.
Все работы по управляемому термоядерному синтезу проводились под грифом высшей секретности. Считалось, что быстрое решение этой проблемы позволит ускорить наработку трития и делящихся материалов для ядерного оружия. Была еще одна причина для особенного засекречивания этих работ, но о ней догадывались немногие. Не полагаясь полностью на те источники, из которых я это узнал, рискну привести свою версию. Для подрыва дейтерида лития-6 нужен мощный импульсный поток нейтронов. Этот поток можно получить не только в результате ядерного взрыва, но и при интенсивной термоядерной реакции в пинче. Тогда пинч в дейтерий-тритиевой смеси газов с компактным источником питания на базе сахаровского магнито-взрывного генератора тока мог бы служить детонатором для водородной бомбы. Как-то в разговоре с Головиным я коснулся этой темы. Его реакция была довольно бурной. «Какая чушь!» – воскликнул он и стал меня убеждать, что такого не могло быть а принципе. Завеса секретности сильно затрудняла нашу работу. Все записи велись только в пронумерованных и опечатанных сургучной печатью журналах, которые надо было сдавать после окончания работы вечером. Там же, в режимном отделе, проводилась зарядка фотоаппаратов для съемки осциллограмм, проявление пленок, печатание снимков. Была разработана специальная терминология, применявшаяся при написании отчетов. Например, вместо слова «плазма», надо было писать «гуща». Ожидался приезд Берии, который хотел лично посмотреть, как ведутся эксперименты. Готовился толстый отчет для его канцелярии о результатах проведения работ.
Однажды, войдя в лабораторную комнату, я увидел незнакомого мне человека в сером пиджачке, таких же брюках, в рубашке с воротом нараспашку. Он сидел на ящике из-под СФР, в окружении сотрудников и что-то чертил на клочке бумаги, лежащем у него на колене. Это был Л.А. Арцимович, руководитель экспериментальной программы по управляемому термоядерному синтезу. У него появилась идея, как измерить ударную волну в газовом разряде при схлопывании тока, используя пьезодатчики. Не теряя времени, он делал прикидки у работающей установки и объяснял экспериментаторам, как можно реализовать эту идею.
Арцимович обладал уникальной способностью разбираться в сложнейших физических явлениях, а затем доносить до слушателей в «адаптированном» виде. Этим многие пользовались, задавали вопросы и получали квалифицированные ответы. Незадолго до своего назначения руководителем работ по термоядерному синтезу Арцимович с коллективом физиков решил задачу электромагнитного разделения изотопов тяжелых элементов в промышленных масштабах. Хотя к моменту завершения этой работы необходимость в выделении чистого U-235 отпала, работа оказалась полезной и своевременной для решения другой сверхзадачи – получения лития-6 для водородной бомбы.
О популярности Арцимовича ходили легенды. Потомок древнего польского рода, унаследовавший от своих родителей лучшие черты старой дореволюционной интеллигенции, он производил неизгладимое впечатление на людей даже при мимолетной встрече.
Арцимович читал мою первую работу по термоядерному синтезу и дал ей высокую оценку. Через три года он повторил свою оценку на высшем уровне, и это помогло мне закончить университет без эксцессов. С сентября 1954 года, когда университет уже переехал в новое здание на Ленинских горах, а Арцимович получил на физическом факультете кафедру атомной физики, наши встречи участились. Я пытался убедить Льва Андреевича в необходимости начать исследования по электромагнитным ловушкам.
В электрофизическом корпусе была еще одна экспериментальная установка. Она находилась в отдельной комнате, но чтобы попасть туда, надо было пройти через какой-то сверхсекретный зал, для чего требовался специальный допуск. Когда он был получен, Головин пригласил меня посмотреть эту установку. У входа в зал мы сдали свои постоянные пропуска охраннику, а взамен получили специальные картонные карточки, дающие право на вход. В зале стояли цилиндрические камеры довольно больших размеров. По-видимому, это и были колонки Арцимовича для электромагнитного разделения тяжелых изотопов. В комнате я увидел большой трехфазный трансформатор, перегораживающий ее пополам. Какой-то человек стоял на стуле у трансформатора, чтобы дотянуться до верхнего его края, и прилаживал сопротивление к проводам. Когда мы вошли, он соскочил со стула, и Игорь Николаевич представил нас друг другу. Так я познакомился с А.М. Будкером. Из-за позднего времени лаборантов он отпустил, а теперь сам устранял неполадки в делителе высокого напряжения.
Идея эксперимента была оригинальной и очень простой. Это был тот же самый пинч, но получался он с использованием железного сердечника трансформатора. На крайние сердечники была намотана первичная обмотка, которая через разрядник запитывалась от конденсаторной батареи. Вторичной обмоткой служил газовый разряд в стеклянной трубке, охватывающей средний сердечник трансформатора. При разряде батареи через трансформатор трубка ярко вспыхивала. Изменялись разрядный ток в трубке и напряжение на обходе.
Будкер внес свой оригинальный вклад в проблему управляемого термоядерного синтеза. Рассказывали, что эта новая идея появилась у него во время разговора с Арцимовичем. Будкер обратился к нему с каким-то вопросом по поводу движения заряженных частиц в неоднородном магнитном поле. Арцимович тут же написал инварианты движения, из которых следовало, что заряженные частицы должны выталкиваться из областей более сильного магнитного поля. Будкер первый понял значение написанных инвариантов для проблемы управляемого термоядерного синтеза, но ничего не сказал Льву Андреевичу о своей догадке. Через некоторое время он принес ему готовую работу с формулировкой идеи «пробкотрона», открытой магнитной ловушки, где удержание плазмы на торцах осуществляется «пробками» – сужениями магнитных силовых линий в горловине магнитной бутылки. Этой работой Будкера и независимой работой Р. Поста было положено начало научному направлению по открытым системам.
Другая работа Будкера созвучна моей первой идее по термоизоляции плазмы электрическим полем. О ней я узнал из публикации, появивешейся в 1958 году.
В отличие от меня, Будкер предлагал создавать потенциальную яму для удержания ионов с помощью релятивистского пучка электронов. Недостатком этого способа создания потенциальной ямы, на что указывал сам Будкер, являлось чрезмерное электромагнитное излучение релятивистских электронов в сильном магнитном поле. В заключение своей статьи Будкер писал, что это излучение оказалось значительно больше, чем энергия, выделяемая при реакциях. Поэтому в целом такая система не являлась реактором с положительным выходом. После переезда в Новосибирск Будкер стал директором Института ядерной физики. Не оставляя исследований по управляемому термоядерному синтезу, он предложил и разработал новое направление в ядерной физике – метод встречных пучков. О моих работах по термоядерному синтезу Будкер знал и относился ко мне очень доброжелательно.
В конце 1951 года я снова встретился с Сахаровым, теперь уже в ЛИПАНе. Он зашел в лабораторную комнату, увидел меня и сразу же подошел, удивив присутствующих. Андрей Дмитриевич был в хорошем настроении, ему доставило удовольствие то, что его пропустили в институт без пропуска, по паспорту. Радовало и то, что так быстро начались эксперименты, и пока все шло, как надо, в соответствии с предсказаниями теории. В июле 1951 года начались расчеты первого варианта водородной бомбы. Сахаров рассказал, как они велись. ЭВМ тогда не было, и за электро-механические арифмометры были посажены двадцать пять девушек. К каждой пятерке приставили студента пятого курса с программой, и эта «машина» работала круглосуточно без выходных и праздников.
В конце июня 1951 года у меня произошла еще одна важная встреча. Обычно все вопросы я решал с Павловым, но он по какой-то причине отсутствовал, и Махнев порекомендовал мне обратиться к Завенягину, дав его телефон.
Мы встретились в здании Главного управления. Мой вопрос был решен очень оперативно, и я уже собирался уходить, но Авраамий Павлович попросил задержаться. Возможно, у него было «окно» в работе, или он хотел познакомиться со мной поближе, только наша встреча затянулась. Оказывается, Завенягин знал о моих предложениях по термоядерному синтезу, и о первом. и о втором. Знал он и о том, что я несу двойную учебную нагрузку и участвую в экспериментах по пинчам в ЛИПАНе. Он расспрашивал меня о делах, планах на будущее, интересовался моим здоровьем. В его вопросах чувствовалось желание помочь. В заключение он посоветовал мне обязательно отдохнуть в летние каникулы и предложил путевку в санаторий, хотя я собирался продолжить работу в ЛИПАНе. После этой встречи я как-то воспрянул духом.
С сотрудниками Головина у меня сложились нормальные отношения. Правда, вначале чувствовалась некоторая настороженность. Поводом для нее послужило недоразумение. В моем присутствии кто-то из экспериментаторов пожаловался на нехватку конденсаторов для батареи, а на следующий день их в лабораторию завезли. Так родилась легенда о моем «могуществе» (об этом мне рассказал Головин). Действительно, в это время я довольно часто встречался с Махневым и Павловым, но не помню случая, чтобы они расспрашивали меня о делах в ЛИПАНе, непосредственно меня не касающихся. Целью моих встреч было добиться разрешения на проведение экспериментов по электростатическим и электромагнитным ловушкам. К истории с конденсаторами я, конечно, никакого отношения не имел. Это было просто случайное совпадение.
Моя экспериментальная программа выглядела довольно скромной. Я хотел начать с малого – с сооружения небольшой установки, но рассчитывал в случае быстрого успеха на дальнейшее развитие исследований на более серьезном уровне. Руководство отнеслось к моей программе одобрительно, поскольку не требовались значительные средства для ее начала: Махнев называл мою программу «грошовой». Но для начала работ требовалось благословление физиков. Я обратился к Павлову с просьбой помочь мне встретиться с Курчатовым, он тут же позвонил ему по внутреннему телефону, соединив трубки так, чтобы мне был слышен их разговор. Павлов в мягкой форме укорял Игоря Васильевича, что он не послушался его совета и все-таки поехал к девочкам, а теперь лежит больной. Смысл этих слов был мне понятен: я уже отправлялся «к девочкам», когда ехал «на объект». Так я должен был отвечать на вопросы товарищей.
Наша встреча с Курчатовым все откладывалась и откладывалась. В конце концов Павлов предложил мне встретиться с Головиным, который был заместителем Курчатова. В октябре в ЛИПАИе состоялось детальное обсуждение идеи электромагнитной ловушки. На обсуждении, кроме Головина и Лукьянова, присутствовал еще один человек. Он сидел тихо в углу, внимательно слушал мои объяснения, но вопросов не задавал и в наши разговоры не вмешивался. Когда обсуждение подходило к концу, тихо встал и вышел из аудитории. Позднее по фотографии, напечатанной в какой-то книге, я узнал, что это был Тамм. Мне до сих пор непонятны причины, побудившие его присутствовать на этой встрече.
Хотя и не сразу, а после довольно бурной дискуссии, мои оппоненты признали идею электромагнитной ловушки правильной, и Головин сформулировал общий вывод, что в моей модели никаких дефектов не обнаружено. К сожалению, это была лишь констатация факта пригодности электромагнитных ловушек для получения и удержания высокотемпературной плазмы. Рекомендаций начать исследования не последовало. Игорь Николаевич мотивировал это тем, что имеется более простой способ получения высокотемпературной плазмы – пинчи, где есть уже хороший задел, получены обнадеживающие результаты. Он считал, что надо не распылять силы, а сосредоточить их на главном направлении. Я не разделял мнение Головина, но спорить было бесполезно. Поскольку экспериментальную программу пробить мне не удалось, я занялся теорией. К июню 1952 года был готов отчет о моей работе, содержащий подробное описание идеи электромагнитной ловушки и расчеты параметров удерживаемой в ней плазмы. Отчет был направлен на рецензию к М.А. Леонтовичу, а 15 июня 1952 года состоялась наша первая встреча.
Леонтович начал с комплимента: моя идея его очень заинтересовала и увлекла настолько, что он сам принялся за расчеты и ее обоснование. Этими словами Михаил Александрович видимо хотел подсластить пилюлю, которая была мне уже приготовлена. Далее последовали критические замечания, корректные по форме, но убийственные по своему содержанию. Смысл замечаний сводился к тому, что моя оценка плотности плазмы в электромагнитной ловушке сильно завышена. Реально такую плотность получить невозможно из-за утечки плазмы через магнитные щели. Следовательно, электромагнитные ловушки для решения проблемы термоядерного синтеза не пригодны. По той же причине бесперспективно мое второе предложение – реактивный плазменный двигатель для использования в космическом пространстве.
Это заключение прозвучало как безапелляционный приговор идее и автору. Леонтович был безусловно прав в одном: вопрос требовал более детальной проработки и хорошего теоретического обоснования. Теория тогда только начала создаваться, и я делал упор на эксперименты, полагая, что они дадут более надежную информацию о протекающих процессах и достижимых параметрах плазмы.
Наш разговор продолжался довольно долго, пока мы оба не устали. Я настойчиво отстаивал свою позицию, а Михаил Александрович воспринимал это как упрямство, свойственное определенной категории людей, которых он называл «изобретателями». Впрочем, расстались мы мирно, так ни до чего и не договорившись. Я сказал, что подумаю и подготовлю более обстоятельную аргументацию по обсуждаемым вопросам. Леонтович расценил мои слова иначе, решив, что я сдался.
Впоследствии я встречался я с Леонтовичем не часто, но регулярно, показывал ему свои новые работы в обоснование магнитных ловушек. Я оценил его обаяние, интеллект, широкие профессиональные знания в области теоретической физики. Михаил Александрович всегда находил время выслушать меня внимательно, дать ценный совет, указать нужную книгу или журнал. Ярлык «изобретателя» он с меня снял и сказал мне об этом сам. К тому времени я уже разобрался в пинчах и у меня возникли сильные сомнения, что они приведут нас к цели. Мои сомнения разделял Леонтович, с которым мы часто это обсуждали. Не знаю, какого мнения о пинчах был Лукьянов, но его постоянный компаньон по работе, Подгорный, говорил мне: «Поработаем лет пять, ничего не получим, и нас разгонят».
Мои надежды на участие в разработке моей первой идеи также не сбылись. После неудачной встречи с Курчатовым и моей болезни вопрос о моем привлечении к работам по созданию водородной бомбы больше не поднимался. Какое-то время я по инерции продолжал заниматься этой проблемой, но потом полностью переключился на термоядерный синтез».
2. ПРЕДЛОЖЕНИЕ О.А. ЛАВРЕНТЬЕВА
И ОТЗЫВ А.Д. САХАРОВА
Высылаемая работа состоит из трех отдельных предложений:
1. Методы использования энергии литиево-водородных ядерных реакций и преобразование ее в электрическую энергию.
2. Методы преобразования энергии урановых и трансурановых ядерных реакций непосредственно в электрическую энергию.
3. Возможности применения энергии реакции (Li6 + D = 2 α) в военном деле (литиево-водородная бомба).
По содержанию работа разбита на четыре части:
I. Основные идеи.
II. Опытная установка по преобразованию энергии литиево-водородных реакций в электрическую энергию.
IV. Опытная установка по преобразованию энергии урановых и трансурановых ядерных реакций в электрическую энергию.
V. Литиево-водородная бомба (конструкция).
К сожалению, я не успел закончить II и III часть и высылаю лишь краткие конспекты. I часть написана также весьма поверхностно. Считаю целесообразным свое личное участие при обсуждении моего проекта.
Лаврентьев
Содержание:
I. Общие замечания, основные идеи.
1. Метод свободных соударений ядер.
2. Литиево-водородная бомба.
3. Вопросы отбора мощности протонных ядерных реакций.
4. Метод электростатического поглощения энергии быстрых заряженных частиц в замедляющем электрическом поле.
5. Условия протекания протонных ядерных реакций.
II. Опытная установка.
1. Общие указания.
2. Сетка, ее конструкция. Фокусировка ионного потока. Коэффициент потерь. Охлаждение сетки. Электроизоляция.
3. Размеры установки. Факторы, влияющие на размеры.
4. Каркас, строительные работы, вакуумная система.
5. Пуск установки.
6. Введение реагирующих веществ (водорода и лития).
7. Очистка от продуктов реакции.
8. Мощность, ее регулирование.
9. Защита от перегрузок.
10. Вопросы передачи энергии на расстояние. Высоковольтовые линии передач постоянного тока. Преобразование постоянного тока высокого напряжения в переменный низкого напряжения.
III. Возможности использования метода электростатического погло-щения энергии быстрых заряженных частиц в урановых и транс-урановых ядерных реакциях.
IV. Конструкция литиево-водородной бомбы.
I часть
Li6 + D = α + α + 500 млн ккал
Li7 + H = α + α + 400 млн ккал
1. Из всех способов использования энергии протонных ядерных реакций приведенного выше типа, практически возможным является лишь один – метод свободных соударений ядер. Сущность его заключается в следующем:
В некотором, достаточно большом объеме свободно перемещаются ядра лития и водорода со скоростями порядка 106 – 107 м/сек. При столкновении протона с ядром лития образуется сложное неустойчивое ядро, которое распадается на две α-частицы с общей энергией порядка 17 MeV. α-частицы, разлетаясь в разные стороны, передают путем столкновений свою энергию соседним ядрам, которые снова взаимодействуют друг с другом. Получается следующая цепная реакция:
(схема от руки)
Условием возможности протекания этой реакции является достаточно большое количество реагирующих веществ, которое, в свою очередь, зависит от объема установки, от ее прочности. Реакция будет иметь место, если на каждые 100 ядер, пролетающих от центра установки к ее поверхности, совершается одно-два ядерных превращения.
2. Для сообщения ядрам лития и водорода необходимой начальной скорости можно воспользоваться цепной реакцией между ядрами плутония. Проще всего это можно сделать, если подорвать атомную бомбу в среде, состоящей из 87,5 % лития и 12,5 % водорода. В этом отношении очень удобен гидрид лития, как вещество твердое. Образующиеся при взрыве атомной бомбы в большом количестве быстрые частицы передадут свою энергию ядрам лития и водорода, между которыми также произойдет ядерная реакция. Реакция будет иметь характер взрыва, более сильного, чем взрыв атомной бомбы.
Должен заметить, что первые слои, лежащие непосредственно у атомной бомбы, должны состоять из изотопов Li6 и D. Это потребует значительно большей затраты средств и времени, но гарантирует успех, так как, во-первых, ядерная реакция между ядрами Li6 и D имеет примерно в 30 раз больший выход (из английских источников), во-вторых, она более энергоемка, в-третьих, будет иметь место реакция между ядрами Li6 и нейтронами (правда, эта реакция дает примерно в четыре раза меньше энергии, чем (Li6 + D = 2 α).
3. Протонные ядерные реакции осуществимы, по-видимому, лишь в больших масштабах (в установках порядка сотен тысяч и миллионов кВт мощностью). Поэтому отбор мощности представляет собой одну из труднейших проблем. Можно, конечно, воспользоваться старыми, давно испытанными тепловыми методами. Например, можно стенки установки сделать трубчатыми, вдувать в трубы водород под давлением, который, поглощая быстро летящие частицы и нагреваясь, выходит через соседние трубы, после чего приводит в действие газовые турбины. Однако такая система отбора мощности потребует перестройки всей энергетической базы, создания новых сверхмощных турбин, компрессоров, генераторов и, как следствие всего этого, больших денежных затрат.
4. Я предлагаю другой способ отбора мощности – метод электростатического поглощения энергии быстрых частиц в замедляющем электрическом поле. Этот метод позволит: во-первых, получать большую часть (ориентировочно 80-90%) ядерной энергии в виде постоянного электрического тока высокого напряжения, во-вторых, сократить размеры установки.
Сущность этого метода заключается в том, что заряженные частицы, проходя сквозь замедляющее электрическое поле, отдают ему свою энергию. Если мы отделим некоторый объем, в котором протекают протонные ядерные процессы, двумя оболочками (внутренняя оболочка сетчатая) и подведем к ним высокое постоянное напряжение порядка 0,5-1 MV, плюсом к внешней оболочке, то положительно заряженные ядра, пролетая сквозь сетку, попадут в замедляющее электрическое поле и или будут отброшены назад и примут снова участие в ядерных процессах, если их энергия меньше энергии замедляющего поля, или достигнут внешней оболочки и отдадут ей свой заряд, если их энергия больше энергии замедляющего поля.
Так как внутри полости сетки все время происходит выделение энергии за счет реакции между ядрами лития и водорода, то средняя скорость, несмотря на потери в сетке, а также передачу части энергии замедляющему полю, остается постоянной и реакция продолжается.
5. Реакция будет протекать, если энергия, поглощаемая сеткой, меньше энергии, выделяемой в результате ядерной реакции. Так как всегда можно выбрать размеры установки такими, что энергия, поглощаемая сеткой, будет меньше общей выделенной энергии (объем увеличивается в кубе, площадь – в квадрате), то вопрос о возможности данной ядерной реакции можно считать решенным. Остается открытым лишь вопрос о размерах установки. Я полагаю, что эти размеры не выходят из рамок возможностей строительной техники: во-первых, рациональной конструкцией мы можем до известных пределов уменьшить коэффициент потерь сетки, во-вторых, мы можем увеличить плотность потока ядер (также до известных пределов) за счет увеличения прочности конструкции (учитывается прочность как внешней оболочки, так и сетки), в-третьих, первая опытная установка будет работать на изотопах Li6 и D, т.е. в наиболее благоприятных условиях.
III. Метод электростатического поглощения энергии быстрых заряженных частиц в замедляющем электрическом поле с успехом может быть применен для преобразования ядерной энергии урановых и трансурановых реакций непосредственно в электрическую.
Принципиально метод остается таким же, как и в случае литиево-водородных ядерных реакций. Так как расщепление ядер плутония происходит в результате нейтронных столкновений, то энергию замедляющего поля можно выбрать в довольно широких пределах, тем самым регулируя плотность ядерного потока.
Для начала реакции в установку вводится плутоний (в виде ионов). После начала реакция поддерживается введением урана-238 (природного), который под действием нейтронов превращается в плутоний и участвует в реакции. Для отвода мощности необходимо также вводить в виде ионов какое-либо инертное вещество с малым зарядом ядра (D, H, α).
Интересно отметить, что, по всей вероятности, столкновение перегруженных нейтронами осколков ядер с другими ядрами может сопровождаться выделением нейтронов. Если это так, то возможности моего метода возрастают в еще большей степени.
Этот метод не требует дополнительной очистки от продуктов реакции, так как осколки от деления ядер выбрасываются в первую очередь. Часть энергии превращается в тепловую энергию, и поэтому нужно корпус и сетку охлаж-дать.
Конструкция корпуса – цилиндр с закругленным верхом. Сетка состоит из отдельных труб, связанных снизу и сверху соединительными трубчатыми кольцами (беличье колесо). Трубчатые кольца укреплены на изоляторах. Изоляторы имеют каналы для пропускания охлаждающей жидкости, с кольцами соединены герметически.
(Подробности изложу устно или в отдельной работе).
Черновые заметки к работе по II-IV частям Лаврентьева
О возможности литиево-водородных ядерных реакций.
Для успешного протекания ядерных реакций типа
(Li6 + D = 2 α) и (Li7 + H = 2 α ) требуются два условия.
1. Движение ядер со скоростями, обеспечивающими протекание ядерной реакции при взаимном столкновении.
2. Достаточно большое общее число столкновений ядер.
Необходимые начальные скорости ядер достигаются с помощью электрического поля высокого напряжения, а затем поддерживаются за счет ядерной реакции. Должен заметить, что между сеткой и ядрами, находящимися в ее полости, возникает вредное электрическое поле, направленное навстречу основному. Это поле замедляет скорости ядер, поэтому при выборе напряжения ускоряющего электрического поля между сеткой и корпусом нужно учитывать также и влияние на скорость ядер поля пространственного заряда.
Факторами, определяющими второе условие, являются плотность ядерного потока, его линейные размеры.
Плотность ядерного потока зависит от скорости ядер и от прочности установки (учитывается прочность как корпуса, так и сетки). Плотность можно значительно увеличить, применяя фокусировку ядерного потока в пространстве и по времени. Нетрудно доказать, что в идеальных условиях плотность ядерного потока будет увеличиваться от поверхности установки к ее центру в квадратной зависимости по сравнению с линейными размерами взятого объема.
Фокусировка ядерного потока в пространстве достигается рациональной конструкцией корпуса и сетки. Фокусировка по времени – применением высокочастотного поля.
II. Опытная установка
1. Конструирование опытной установки для использования ядерной энергии протонных реакций связано с решением многих больших и малых проблем, требующих привлечения квалифицированных специалистов из различных областей науки и техники, поэтому я не могу претендовать на фунда-ментальность и окончательность этой части моей работы. Безусловно, многие вопросы потребуют уточнения и даже переработки заново. В основном, я хочу лишь набросать план дальнейших работ, а также развить свои идеи в применении к конструктивному решению.
Установка состоит из каркаса, сетки, системы охлаждения, вакуумной установки, защитных приспособлений, пускового агрегата, фокусирующих устройств, аппаратуры очистки и введения новых продуктов реакции (высокочастотного генератора) и др. менее важных деталей.
2. Сетка.
К сетке предъявляются следующие требования:
а) малый коэффициент поглощения быстрых частиц;
б) прочность и закругленность конструкции;
в) хорошая электроизоляция от корпуса;
г) возможность интенсивного охлаждения;
д) отсутствие термоэлектронной эмиссии.
Пути снижения коэффициента поглощения сетки возможны следующие: во-первых, можно до известных пределов увеличить полезную площадь «окон» сетки, во-вторых, применяя ядерную фокусировку, можно направлять ядра точно в окна + 0,5 MV (электростатическая линза).
(схема)
Конструктивно сетка выполнена из связанных между собой труб. Для охлаждения по трубам пропускается какая-либо жидкость, не проводящая электрического тока. Внутри корпуса сетка укрепляется с помощью стеклянных или фарфоровых подпор, служащих в то же время для подведения и отведения охлаждающей жидкости. Термоэлектронная эмиссия может быть устранена с помощью специального покрытия.
3. Размеры установки должны быть выбраны такими, чтобы:
а) величина свободного пробега ядер укладывалась несколько раз от центра установки до сетки;
б) отсутствовала утечка зарядов с сетки из-за перенапряженности поля в отдельных узлах сетки.
4. Каркас имеет шарообразную форму. Так как лишь часть ядерной энергии выделяется на каркасе в виде тепла, то возможно воздушное охлаждение внешней оболочки. В случае строительства установки под землей нужно предусмотреть водяное охлаждение внешней оболочки.
Вакуумные насосы должны обеспечить вакуум внутри установки во время работы и также удаление продуктов реакции. Хороший вакуум не обязателен. Можно применять масляные насосы.
5. Пуск установки осуществляется массовым введением в нее ядер лития и водорода с энергией в пределах от 100 до 500 тысяч электрон-вольт.
Для пуска необходима посторонняя высоковольтовая установка достаточной мощности (трансформатор с газовыми выпрямителями).
Перед пуском из установки удаляется воздух, к сетке и корпусу прикладывается соответствующее постоянное напряжение (плюсом к корпусу). В пространство между сеткой и корпусом вводится водород с распыленным в нем литием, которые расщепляются на ионы под действием высоковольтового поля. Электроны поглощаются положительно заряженным корпусом, ионы же устремляются к сетке и, пролетая ее, попадают внутрь полости.
6. Для поддержания постоянства состава реагирующих веществ нужно периодически вводить внутрь установки новые вещества. Эти вещества также должны быть введены в виде ионов. Для расщепления на ионы пользуются небольшим, но достаточным для расщепления напряжением (порядка сотен или тысяч вольт). Положительный электрод должен быть соединен с сеткой.
С количественной стороны реагирующие вещества вводятся из расчета 10-15 г лития-6 в час на 1 миллион кВт мощности. Дейтерия вводится в 50-100 раз больше (часть ядер дейтерия выбрасывается раньше, чем они успеют про-реагировать).
7. Для очистки от продуктов реакции в установке предусмотрена еще одна сетка, которая находится на небольшом расстоянии от корпуса. Ядра, преодолевающие замедляющее поле, проскакивают через эту сетку и попадают в зону нулевого потенциала. Двигаясь по инерции дальше, они достигают корпуса, отдают ему свой заряд и превращаются в нейтральные атомы, которые затем удаляются вакуумными насосами. Целесообразно в трубы вакуумных насосов вводить изолированные от корпуса электроды, на которые подавать небольшое отрицательное напряжение (по отношению к корпусу). Такая система очистки хотя и связана с некоторой потерей полезной мощности, но обеспечивает лучшую очистку от продуктов реакции.
8. Максимальная мощность определяется:
а) размерами установки;
б) плотностью ядерного потока;
в) коэффициентом потерь сетки;
г) применением того или иного реагирующего вещества.
Изменение мощности может быть достигнуто изменением процентного состава реагирующих веществ. Так как такое изменение требует определенного промежутка времени, то изменение мощности не может производиться моментально, поэтому нагрузка должна быть постоянной в течение всего времени работы установки. При перегрузке напряжение установки садится и она выходит из нормального режима работы. При недогрузке напряжение чрезмерно возрастает и возникает опасность пробоя изоляторов. Регулирование нагрузки осуществляется автоматически включением и выключением дополнительного сопротивления. Желательно, чтобы это сопротивление было также полезным (зарядка аккумуляторов, разложение воды и т.д.).
9. Защитные приспособления осуществляют включение и выключение дополнительных сопротивлений нагрузки. Сигнал для их работы – изменения напряжения установки.
10. В этой области уже велись работы советскими учеными-энергетиками. Как я могу заключить по журнальным статьям, работы успешны. Материалами работы не располагаю.
IV. Литиево-водородная бомба (конструкция)
Сущность устройства литиево-водородной бомбы уже описана в I части.
Ее конструкция довольна проста. Она состоит из детонатора (обычная атомная бомба), окруженного слоем дейтрида лития-6, т.е. соединением изотопов Li6 и D. Количество этого «взрывчатого вещества» определяется желательной силой взрыва.
Производство этой бомбы связано с значительными затратами средств (на отделение изотопов). Оба изотопа могут быть выделены из природных соединений путем длительного электролиза. (D содержится в природном водороде 0,014 %, Li6 содержится в природном литии 7,93 %).
1. Запал с часовым механизмом. 2. Пороховой заряд. 3. Полушария из плутония. 4. Безвоздушное пространство. 5. Слой лития-6.
6. Дейтерид лития-6.
Для окончательной разработки опытных установок предлагаю создать научный коллектив в следующем составе: 2-3 специалиста в области ядерной и молекулярной физики; 1-2 специалиста в области электрорадиотехники; 1-2 специалиста по термодинамике; несколько инженеров-строителей (метал-лические и железобетонные конструкции); несколько инженеров-энергетиков (в частности, специалисты по высоковольтовым линиям передач постоянного тока); прочий технический персонал.
Выделить в распоряжение коллектива:
– исследовательский институт;
– циклотрон на 1 – 2 MeV;
– установку для получения высоких напряжений от 100 до 500 kV;
– предприятие и оборудование для отделения изотопов Li6 и D (электролитическим путем).
Лаврентьев
Журнал «Успехи физических наук», 2001, стр. 902-907 со ссылкой на АП РФ, ф. 93, дело 30/51, л. 73-83. Автограф.
Отзыв А.Д. Сахарова на работу О.А. Лаврентьева
Сов. Секретно (Особая папка)
В рассматриваемой работе намечены две идеи:
1) Использование ядерных реакций
Li7 + H = 2 α и Li6 + D = 2 α (1)
в условиях теплового взрыва (под действием взрыва атомной бомбы) и в условиях управляемого медленного теплового горения.
2) Осуществление управляемой ядерной реакции в большом вакуумном сосуде, причем предполагается возможность отбирать энергию при помощи электростатического поля. Это же поле предназначено для того, чтобы удерживать ядра в зоне реакции.
По п.1) необходимо отметить, что реакции (1) не являются наиболее подходящими в условиях теплового взрыва, т.к. их эффективное сечение при тех температурах, которые осуществляются в условиях атомного взрыва, слишком малы.
По п.2) я считаю, что автор ставит весьма важную и не являющуюся безнадежной проблему.
Речь идет о термоядерной реакции в газе высокой температуры (миллиарды градусов) и такой низкой плотности, что существующие материалы могут выдержать получающееся давление.
В такой системе газ должен поддерживаться сравнительно длительное время, не попадая на стенки. Это обстоятельство представляет наибольшие трудности для изобретательства в данном направлении. Автор предлагает отделить газ от стенки сеткой, с помощью которой создать тормозящее поле, не дающее ядрам долетать до стенки. Предполагается, что электроны, ускоряясь в приложенном поле, уходят из сосуда, оставляя в центре сосуда одни ядра и, тем самым, объемный положительный заряд. Наиболее быстрые ядра, уходящие из сосуда во время ядерной реакции, совершают работу против поля, благодаря чему система может работать как генератор постоянного тока высокого напряжения. Высокая температура в центре сосуда поддерживается за счет энергии термоядерной реакции.
Отмечу ряд трудностей.
1) Применяемая плотность газа лимитируется возникновением объемных зарядов и электростатических сил, действующих на сетку.
2) Благодаря низкой плотности газа пробег ядер по отношению к ядерной реакции очень велик, в десятки и сотни раз превосходя размеры сосуда. Поэтому требуется очень хорошо отражающая сетка, с большими зазорами и тонкой токонесущей частью, которая должна отражать обратно в реактор почти все падающие на нее ядра. По всей вероятности это требование не может быть совмещено с требованиями прочности (механической и по отношению к электронной эмиссии).
Однако не исключены какие-либо изменения проекта, которые исправят эту трудность.
Я считаю необходимым детальное обсуждение проекта тов. Лаврентьева. Независимо от результатов обсуждения необходимо уже сейчас отметить творческую инициативу автора.
Журнал «Успехи физических наук», 2001, стр. 908 со ссылкой на факсимильное воспроизведение отзыва А.Д. Сахарова на предложение О.А. Лаврентьева (АП РФ, ф.93, дело 30/51, л. 84-85. Автограф).
3. НАУЧНАЯ МАФИЯ В СССР
Человек, идущий в науку, чтобы получать большие деньги, подобен импотенту, который всё же женится, но на богатой женщине и исключительно ради того, чтобы она его содержала.
Тогда ещё совсем молодой профессор химии Андрей Владимирович Фрост 28 марта 1942 г. послал члену ГКО В. М. Молотову письмо. Напомню, что шёл уже год тяжелейшей войны с немцами.
Профессор А. В. Фрост (1906-1952 гг.), помимо теоретических работ в области термодинамики и кинетики являлся классиком химии фосфора и его органических соединений, занимался созданием промышленных катализаторов (ускорителей химических процессов), а в последние годы своей жизни – ракетным топливом. Умер внезапно, расследования его смерти не проводилось.
Это его письмо попало мне в виде третьей копии машинописного варианта и очень затёртое – мы не смогли расшифровать его полностью, – но само по себе это письмо было достаточно известно в научных кругах, хотя никогда и не публиковалось, а из его содержания ясно почему.
Когда в 1997 году это письмо опубликовала «Дуэль», то позвонил сын А. В. Фроста с претензией, что мы материал за подписью его отца опубликовали без его разрешения. Я предложил ему дать место под любое его опровержение, но опровержения не последовало.
Возможно, не всем читателям будет легко читать это письмо из-за обилия уже забываемых имен «великих ученых» и специфической терминологии, но мне, пользовавшегося в своей работе справочниками и монографиями, на обложках которых стояли эти фамилии, они «как родные».
«Дорогой Вячеслав Михайлович!
В Советском Союзе существует группировка химиков, главным образом физико-химиков, возглавляемая академиком А.Н. Бахом и особенно энергично А.Н. Фрумкиным.
В этой группировке, известной мне с 1927 г., активную роль играет академик Н.Н. Семенов. Из членов-корреспондентов АН СССР в нее входят А.Н. Бродский, Я.К. Сыркин, С.С. Медведев, С.З. Рогинский, П.А. Ребиндер, Д.Л. Талмуд, Казарновский, В.Н. Кондратьев и ряд других, и профессора И.И. Жукова (ЛГУ), Темкин, Жуховицкий, Каргин, Ормонт, Ю.Б. Харитон, Я.Б. Зельдович, Д.А. Франк-Каменецкий, М.Б. Нейман и др.
Из физиков с этой группой тесно связаны академики А.Ф. Иоффе, Мандельштам и их сотрудники, математик академик Соболев; члены-корреспонденты Тамм, Френкель, Ландсберг.
В основном это сотрудники Карповского Института, Института Химической Физики, Днепропетровского Физико-химического института, Физико-технического института (Харьков).
С этой группой весьма сильно считаются и не решаются действовать самостоятельно в серьезных вопросах академики П.Л. Капица, С.И. Вавилов... (часть текста отсутствует. – Ю.М.)
...Многие из научных работников относятся к группе академика Фрумкина либо индифферентно, либо считают ее просто группой авантюристически настроенных людей, не отдавая себе полного отчета о вредной роли ее в советской науке.
Отличительными чертами группы академика Фрумкина являются:
1. Круговая порука и взаимная поддержка, маскируемые весьма поверхностным налетом неглубоких полемик между отдельными ее членами (Фрумкина с Ребиндером, Рогинского с Темкиным и Жуховицким).
Особенно показателен здесь Ребиндер, который лет 10 назад откровенно предлагал ряду ученых заключать союзы по взаимной рекламе выпускаемых работ; такой союз был у него, например, с Д.Л. Талмудом и заключить такой союз он пытался со мной.
2. Весьма (мягко выражаясь) осторожный стиль работ, заключающийся, главным образом, в повторении работ зарубежных ученых и их развитии, что избавляет от риска сделать ошибку. Все члены группы весьма ревниво берегут свою научную репутацию и обращают внимание на то, чтобы не сделать в своих статьях какого-либо опрометчивого и необычного по форме вывода. Поэтому они действуют не в сторону развития науки (это требует риска – можно ошибиться), а в сторону копирования апробированных на Западе образцов.
Я встретился с этой группой в 1927 г. и систематически мог наблюдать ее деятельность по пропаганде новых направлений в области физической химии, развиваемых в Германии, Англии и США. До 1932-1934 гг. я весьма высоко ценил эту деятельность, возглавляемую Бахом, Фрумкиным и Семеновым.
Однако, начиная с 1930 г., занимаясь решением практически важных проблем, я вынужден был убедиться, что в руках этих ученых «новая наука» не помогает, а тормозит развитие промышленно-исследовательских работ в Союзе. Все внимание ими обращалось на мелкие формально-теоретические вопросы. Применение науки в промышленности и народном хозяйстве страны, как и необходимость координации развития проблем далекого будущего с сегодняшними запросами, не интересовала этих людей, и в первую очередь я обратил внимание на то, что
а) «теории», развиваемые этой группой, не помогают мне решать практические вопросы, а отвлекают от них;
б) я и мои коллеги-практики, выдвигавшие перед немногими молодыми сотрудниками практически важные задачи, постепенно лишались сотрудников наиболее энергичных и сообразительных, так как для получения ученой степени от них требовалось решение практических вопросов, что заставляло их тратить много энергии и времени, тогда как в лабораториях «группы» они, подражая стандарту немецких или американских ученых, без особого напряжения, но, конечно, и без особого научного результата, могли решать «теоретические» вопросы и быстро делать научную карьеру.
За границей у них появляется много друзей, купленных за выгодные приглашения в СССР – для чтения лекций, участия в конференциях, ведения работ в их Институтах.
Профессора Эренфест (еврей из Голландии), Норриш (Англия), Фольмер (еврей из Германии), Поланьи и братья Фаркалик (венгерские евреи из Германии), Кольтгоф (немецкий еврей, ныне в США), Гейтлер (немецкий еврей), Боденштайн (немец), Лондон (немецкий еврей), Марк (немецкий еврей) и ряд других широко их рекламируют на страницах советской и зарубежной научной литературы.
Проанализировав в 1932-1934 гг. отношение к членам этой группы со стороны иностранных профессоров, с которыми я встречался в Берлине и позже на конференциях в Москве и Ленинграде, я пришел к выводу, что поддержка, оказываемая иностранцами разным нашим людям, имеет разную подоплеку.
Если лица еврейского происхождения, проживавшие в Германии, поддерживали Фрумкина, по-видимому, в расчете на то, что он их приютит в СССР, когда в Германии им станет невмоготу (а они этого ждали уже в 1930 г., если не раньше), то такие профессора как Боденштайн (рекламировавший Семенова) и Ноддакк (не ругавшийся при разговорах о Фрумкине, хотя фамилий немецких евреев при нем нельзя было произносить), считали их деятельность выгодной для Германии (оба большие патриоты, Ноддакк даже, как будто, активный нацист), так как им было совершенно ясно, что подражательная и оторванная от запросов жизни наука, развиваемая Фрумкиным и др., ослабляет Советский Союз. Сам Ноддакк совсем не занимался «теорией» в смысле Фрумкина, а разрабатывал методы аналитического установления географического местонахождения руд, а также – методами получения из них изделий для нужд Германии и т.п. нужными Германии проблемами. Боденштайн же держал две лаборатории. В первой, главным образом для иностранцев, развивалась «высокая теория» и куда могли входить все; а во второй работали только близкие ему люди, туда он никого из иностранцев не пускал.
Все это производило впечатление того, что либо по собственной инициативе, либо по заданию германского правительства, они пытались повернуть развитие науки в СССР и в других странах в бесплодном направлении. Поэтому-то Ноддакк подавлял свои антисемитские чувства в отношении Фрумкина, а Боденштайн с иронической улыбочкой похваливал работы Семенова и ввел его в редакционную коллегию теоретической части издаваемого им Журнала физической химии.
Забавно, что такое учреждение как «И.Г. Фарбениндустри», не пустившая меня в свои лаборатории, а проф. К.П. Лавровского (проникшего туда под видом студента немецкого университета) удалив после первого же вопроса по существу, вскрывшего его инкогнито, свободно допустило в свои стены С.З. Рогинского и ряд других наших «теоретиков». Очевидно, либо они были там свои люди, либо, что вероятнее, немцы просто не боялись, что они могут что-либо понять.
Итак, уже в 1930 г. фрумкинская группа физико-химиков, при поддержке иностранных ученых активно культивировала в СССР бесплодную для страны, но выгодную для них самих подражательную тенденцию в науке, которая, не требуя больших затрат энергии и таланта, позволяла им:
а) быстро приобретать авторитет в науке,
б) соблазнять легкостью успеха продвижения молодых людей, отрывая их от более сложного и трудного процесса работы над актуальными проблемами нашего народного хозяйства,
в) организовать многочисленные кадры «теоретиков» их толка.
В результате, не дав стране ничего для развития ее мощи, а наоборот, ослабив ее, эта публика захватила в свои руки науку, определяет, или, во всяком случае, пытается определять официальное суждение о качестве научных работ, и отметила свою деятельность колоссальным количеством присужденных ее членам премий им. т. Сталина (так как им удалось захватить ведущее положение и в Комитете распределения этих премий).
Доказательством их тесных заграничных связей является:
1. Вызов для работы в одном из университетов США А.Н. Фрумкина в 1928 г., устроенный ему Кольтгофом; что этот вызов не связан с авторитетом Фрумкина как ученого видно из того, что заграничные ученые, не связанные с поддерживающей Фрумкина группой, не цитируют его работ, а основоположник химии поверхностных явлений – области, в которой работает Фрумкин – Лэнгмюр тогда даже не знал о его существовании.
2. Очень скверная, кишащая ошибками и малопонятная книга Семенова издается Норришем и Хиншельвудом в Англии.
3. Семенов избирается членом Английского Химического Общества в Лондоне при содействии Хиншельвуда, который, как видно из его статей, весьма мало ценит «открытия» Семенова в области теории горения. (Н.Н. Семенов совместно с Хиншельвудом получает Нобелевскую премию в 1956 году, – Ю.М.).
4. Семенов заимствует теорию Христиансена и фактически выдает ее за свою собственную. Удивительно, что Христиансен не предъявляет к Семенову никаких претензий, что может быть объяснено их соглашением, преследующим чуждые науке цели.
Временами положение группы, не давшей ничего для развития страны, становится шатким. Тогда такие авантюристы как С.З. Рогинский или Д.Л. Талмуд начинают демагогические антинаучные выступления вроде обещания увеличить активность промышленных катализаторов в 500 раз (в 1936 г. Рогинский) или «разрабатывают» известные вещи вроде «грелки Рогинского», рационализацию сахарного или вискозного производства, дорожного строительства по Талмуду или добычу золота из морской воды по Талмуду. Создав блеф и подкрепив его отзывами друзей, его быстро стараются предать забвению, что обширность компании позволяет сделать весьма легко. Затем работа путем засекречивания хоронится... а впечатление, будто что-то сделано для страны, остается. Особенно яркий пример этому является случай с азотной кислотой, которой, по Семенову, должны были «испражняться» тракторы, но из этого, кроме пятка диссертаций и премии Семенову (устраивал Фрумкин), ничего не вышло, но было впечатление, что Семенов старался облагодетельствовать страну.
Если бы школу Фрумкина-Семенова можно было бы обвинить только в подражании заграничным образцам, то и тогда она должна была принести большой вред стране.
Ведь ясно, что капиталистическая и фашистская наука ведут не вполне строго научную агитацию, которую нужно уметь анализировать, нужно осторожно относиться к проповедуемым иностранцами «научным» истинам и положениям. Они могут быть не только однобокими, но и неверными. Ведь мы знаем, что Габер, стараясь внушить своими (открытыми) работами трудную осуществимость синтеза аммиака, прикидывался наивным ученым, ратующим за неосуществимые утопические производственные методы. Однако в то же самое время Габер реально осуществлял уже этот процесс на технологическом уровне, а его статьи о малодоступности такого процесса печатались в то время, когда немцы с помощью Габера готовили тысячи и тысячи тонн взрывчатых веществ.
А что стоит история с авиабензином уже во время Второй мировой войны? Главным образом именно немцы внушили американским и русским мотористам, что ароматические углеводороды в бензине вредны, и вся американская промышленность ориентировалась на изготовление не содержащих ароматики бензинов.
Мы в СССР плакались, что портим наши бензины ароматикой и наивно радовались, что немцы по бедности ее применяют, а когда война подвергла оценке эти «научные» истины на стендовых испытаниях, то оказалось, что ароматика необходима в авиабензинах, немцы ее применяли вовсе не по бедности, а умышленно, и в США пришлось перестраивать промышленность авиабензина. Таких примеров можно привести много.
Ясно, что ученые нашей страны не могут слепо доверять зарубежным и слепо равняться на их образцы. Мы должны строить свою науку, основанную на наших особенностях, особенностях потребностей и ресурсов нашего государства. Нужно воспитывать в наших ученых критическое отношение к фактам, теориям, учить мыслить их самостоятельно, чтобы не попасть на удочку к врагу.
Вторым вредным следствием господства группы Фрумкина является подавление критики. В нашей научной литературе почти нет критики, нет полемики с их страстным стремлением к истине, нет горячих дискуссий. Дореволюционные русские научные журналы, выходящие теперь немецкие и американские журналы много богаче критикой, чем журналы, контролируемые и издаваемые Фрумкиным.
Он и его школа боятся критики и боятся критиковать. Ведь может пострадать репутация. А репутация для них – это все. Нет идей, а идейки не дают авторитета; нет подлинных открытий, нет работы, а работками авторитет не завоюешь. Он завоевывается поэтому круговой порукой, вздувающей липовую репутацию этих «ученых» и, не обладая ничем, кроме репутации, они так за нее держатся.
Наконец, та огромная группа научных работников, которая непосредственно работает в лабораториях Фрумкина, Семенова и т.п., а также работает в других учреждениях, подражая им, производит почти что никому, кроме авторов этих работ и их друзей, не нужную продукцию. Ведь воспитательная роль Журнала, физико-химических конференций, а также комиссий ВСНХ, Наркомтяжпрома и АН СССР, утверждающих план научных работ в республиках, очень велика, а все эти орудия находятся уже 10 лет в руках Фрумкина и его близких. Редкий ученый химик в Союзе может похвастаться независимым от этой группы мышлением. Он окружен антинаучными, отрывающими мысль от актуальных направлений влияниями группы Фрумкина и т.п.
Поэтому здесь мы сталкиваемся с еще более огромным по масштабу вреднейшим влиянием, выбивающим из участия в развитии науки в правильном направлении сотни, а может быть и тысячи одареннейших исследователей».
Для тех, кто не совсем понял, о чем идет речь в этом письме, поясню кратко.
Еще до войны в советской химии создался интернациональный клан, который выкачивал из страны деньги в виде финансирования «научных» работ, доплат за научные звания и премий, а взамен не давал стране либо ничего, либо копии западных работ, которые вполне могли скопировать и заводские инженеры и техники в ходе своей повседневной работы.
Заметим, что «ученые отцы» атомной и водородной бомб, физики-атомщики, пусть и по необходимости, но действовали точно так же – копировали то, что добывали им из США и Англии разведчики Л.П. Берия. Но атомная физика начала развиваться уже после войны, когда этот клан получили в свои руки такой лом, как слово «антисемит», поэтому в физике обстановка была еще круче.
Возьмем, к примеру, книгу К. Рыжова «Сто великих россиян». Ученые в ней представлены всего пятью фамилиями наших соотечественников: Ломоносов, Лобачевский, Менделеев, Павлов и Ландау.
С первыми четырьмя все ясно: еще из школы мы знаем, что это они открыли закон сохранения веществ, неевклидову геометрию, периодический закон элементов, законы физиологии и условные рефлексы. А что открыл Лев Ландау? Из статьи о нем можно понять, что это очень-очень великий физик, но что он в физике открыл, понять невозможно. Из статьи в «Энциклопедическом словаре» выясняем прежде всего, что он имеет Нобелевскую, Ленинскую, три государственные премии и звание Героя Соцтруда – прямо коллекционер наград. Но что же все-таки он в физике открыл?! Из этой же статьи выясняем, что у Л. Ландау: «Тр. во мн. областях физики: магнетизм, сверхтекучесть и сверхпроводимость, физика тв. тела, атомного ядра и элементарных частиц, плазмы, квантовая электродинамика, астрофизика и др. Автор классич. курса теоретич. физики (совм. с Е.М. Лившицем)».
«Классический» курс физики – это, конечно, хорошо. Но открыл-то этот педагог что? Ведь покойный Альфред Нобель распорядился свои деньги тратить только на премии за открытия, а не за написание в соавторстве учебников. Кстати, на самом деле, как выясняется, Ландау не написал ни одного труда, поскольку не умел. Писали другие, а он в труды других, как нас убеждают биографы, ценные мысли вкладывал. Ценные мысли – это хорошо, но открыл-то он в физике что? За что Нобеля получил?
Выясняется, что Нобеля Ландау получил за то, что высказал смелое предположение по поводу того, почему гелий сверхтекуч. Ага, скажете вы, значит Ландау открыл сверхтекучесть? Нет, сверхтекучесть открыл П.Л. Капица, а Ландау высказал по этому поводу смелые предположения и получил за это Нобелевскую премию в 1962 г. Капица тоже получил Нобелевскую премию за свое открытие, но только через 16 лет после Ландау – в 1978 г. и через 30 лет после того, как он его сделал. Меня интересует вопрос – почему так? Почему в СССР физик, сделавший открытие, представляется Нобелевскому комитету для награждения позже того, кто это открытие описал? Это ведь все равно что летчик, сбивший 20 немецких самолетов, получает звание Героя через 30 лет после войны, а журналист, описавший его подвиг, – немедленно.
У меня нет другого ответа, чем тот, который уже дал в своем письме А.В. Фрост. Напомню: «В результате, не дав стране ничего для развития ее мощи, а наоборот, ослабив ее, эта публика захватила в свои руки науку, определяет, или, во всяком случае, пытается определять официальное суждение о качестве научных работ, и отметила свою деятельность колоссальным количеством присужденных ее членам премий им. т. Сталина (так как им удалось захватить ведущее положение и в Комитете распределения этих премий)».
Из книги жены Л. Ландау К. Ландау-Дробанцевой можно узнать довольно интересные подробности, в том числе и о способах награждения, принятых в советской физике.
Так, к примеру, физик П.А. Черенков сделал открытие, которое тянуло на Нобеля, но Нобелевскую премию получили трое: Черенков П.А., Франк И.М. и Тамм И.Е. Последние два – за руководство Черенковым и «истолкование» этого открытия. (Должен сказать, что нет сведений о том, что Капица или Черенков просили кого-либо истолковать свои открытия, да и Нобель платить премии истолкователям или руководителям не предполагал). Ландау так объяснил жене навязанных Черенкову «соавторов»: «Такую благородную премию, которой должны удостаиваться выдающиеся умы планеты, дать одному дубине Черенкову, который в науке ничего серьезного не сделал, несправедливо».
Как видите, и у этого клана есть свои понятия о справедливости. Почему «выдающиеся умы», наши «гениальные теоретики» неспособны сами сделать открытие и имеют право грабить настоящих ученых – такой вопрос не стоит. Выдающиеся – имеют право! А выдающиеся они потому, что все хором утверждают, что они выдающиеся. А то, что они не способны сделать открытие, – так это мелочь!
Вопрос – а почему Черенков согласился взять к себе в соавторы двух паразитов? Возможно, не хотел ждать Нобеля 30 лет, как Капица. Да и примеров того, что будет, если не подчиниться клану, у него было предостаточно.
К примеру, А.А. Власов вывел уравнение состояния плазмы, которое, по несчастью, перечеркнуло «труды» гениального физика Ландау и впоследствии было названо «уравнением Власова».
Клан организовали травлю Власова. Компания: В.Л. Гинзбург, Л.Д. Ландау, М.А. Леонтович, В.А. Фок опубликовали статью, доказывающую неправильность работ Власова, причем статью, противоречившую и физике, и математике. Они доказывали: «Рассмотрение указанных работ Власова привело нас к убеждению об их полной несостоятельности и об отсутствии в них каких-либо результатов, имеющих научную ценность».
Историк науки М. Ковров пишет: «В 1946 г. двое из авторов разгромной работы, направленной против Власова, избраны академиками, третий получает Сталинскую премию. Услуги Гинзбурга не будут забыты: позже он тоже станет академиком…»
О том же пишет и физик А.А. Рухадзе: «Однако укрепление авторитета Ландау столь старомодным способом за счет умаления заслуг Анатолия Александровича Власова представляется неуместным. Дело в том, что правильное кинетическое уравнение для плазмы первым написал Власов в 1938 г., и это обстоятельство оказалось, по-видимому, очень болезненным для самолюбия некоторых физиков. В 1946 г. в «Журнале экспериментальной и теоретической физики» появилась статья известных ученых В.Л. Гинзбурга, Л.Д. Ландау, М.А. Леонтовича и В.А. Фока под названием «Об ошибках профессора Власова». При этом редакция ЖЭТФ не предоставила Власову возможности для печатного ответа, хотя с его ответом авторов указанной статьи ознакомили еще до ее публикации.
В основном результате работы Власова нет приписываемых ему ошибок. Полученное им уравнение вошло в мировую научную литературу под названием «уравнение Власова», имя которого в ЖЭТФ старались упоминать как можно реже».
А. Власов, за создание теории плазмы, за свое «уравнение Власова» получил Ленинскую премию аж через 40 лет – только в 1970 г., когда уже всем стало понятно, что без его уравнения, а не без математических испражнений Ландау, нельзя обойтись. Но академиком Власова так и не избрали.
Как медицинская мафия не избрала в академию известного во всем мире выдающегося хирурга Гавриила Абрамовича Илизарова, кстати, еврея по национальности.
Между прочим, в книге воспоминаний Рухадзе, возможно, даже помимо воли автора, проскакивают довольно характерные факты и оценки физической мафии. К примеру: «Очень привлекательно является и широта натуры В.Л. Гинзбурга… Как-то, в 1968 г., он получил заказ написать обзор для «Хандбух дер Физик» по распространению радиоволн в ионосфере Земли. Он позвал меня и предложил написать этот обзор, поскольку сам давно этой проблемой не занимался, но «отказаться от такого заказа глупо». Я написал, он внес посильный вклад, прочитав мою рукопись и сделав ряд замечаний, и любезно согласился быть соавтором».
Или: «Написал книгу с В.Л. Гинзбургом, которая только моя, а не В.Л. Гинзбурга». Правда, Рухадзе не только хвалит Гинзбурга за «широту натуры»: «Что мне не нравилось в В.Л. Гинзбурге? В первую очередь его национальная ориентация. Как-то он сказал, что «при прочих равных условиях он к себе, естественно, возьмет еврея». (Судя по всему, не он один). «Не нравятся мне также академические игры В.Л. Гинзбурга, точнее его неискренность в этих играх. Нет, он не мафиози, как был Я.Б. Зельдович, или каким является И.М. Халатников. Он просто подыгрывает им за «мелкие подачки».
Или вот ещё из воспоминаний Рухадзе: «Что говорить, об интеллекте В.П. Силина свидетельствует, например, такой факт: его «обокрал» сам Л. Ландау, ведь теория Ферми-жидкости Ландау это работа В.П. Силина, которую гений Ландау присвоил незаметно для самого себя. Многие со мной не согласятся, но так я считаю».
О ценности математических упражнений Ландау пишет, вспоминая свою молодость, бывший министр Минатома В.Н. Михайлов:
«Засиживаясь до поздней ночи дома, когда жена и сын уже спали, на кухне я ночами ломал голову, проверяя каждое приближение в теории выгораний ядерно-активных материалов в потоке нейтронов. И труд вознаградился. Оказалось, что небольшая неточность в теории приводила к большой погрешности в конечном результате атомного взрыва. Я бросился к классическим секретным работам Л.Д. Ландау и там тоже обнаружил эту неточность».
Ну и надо ли было засекречивать эти «классические» работы Ландау? Пусть бы и американцы по ним тратили деньги на неудачные испытания ядерных устройств.
В свое время создателей ядерного оружия в СССР разделили на два учреждения – Арзамас 16 и Челябинск-70. В первом (ближе к Москве) остались все советские «выдающиеся физики», за что, как обижался работавший в Арзамас-16 Сахаров, эту контору в Минсредмаше (министерстве, создававшем ядерное оружие) называли «Израилем», а собрание научной элиты Арзамаса-16 – «синагогой». А в Челябинске-70 евреев почти не было, за что это учреждение называли «Египтом» (сказались мотивы арабо-израильской войны). В Челябинске-70 работало в три раза меньше сотрудников, чем в Арзамас-16, но Челябинск-70 создал две трети всего советского ядерного оружия. То есть, эффективность посредственностей оказалась в четыре раза ниже, чем нормальных научных сотрудников.
4. ИЗ РАБОТЫ Maidenbird «АКАДЕМИК САХАРОВ И КО ПРИСВОИЛИ ИДЕЮ ВОДОРОДНОЙ БОМБЫ, ОТКРЫТУЮ ЛАВРЕНТЬЕВЫМ ОЛЕГОМ».
«5 марта 1953 года умирает Сталин, 26 июня расстреливают Берию, а 12 августа 1953-го в СССР успешно испытывается термоядерный заряд, в котором используется дейтерид лития. Участники создания нового оружия получают государственные награды, звания и премии, зато Лаврентьев по совершенно непонятной для него причине в одночасье многое теряет.
«В университете мне не только перестали давать повышенную стипендию, но и «вывернули» плату за обучение за прошедший год, фактически оставив без средств к существованию, – рассказывает Олег Александрович. – Я пробился на приём к новому декану физического факультета Фурсову и в полной растерянности услышал: «Ваш благодетель умер. Чего же вы хотите?»
Одновременно в ЛИПАНе был снят допуск, и я лишился постоянного пропуска в лабораторию, где по существующей ранее договорённости должен был проходить преддипломную практику, а впоследствии и работать. Если стипендию потом всё-таки восстановили, то допуск в институт я так и не получил…»
Другими словами, просто удалили с секретной вотчины. Оттеснили, отгородились от него секретностью. Молодой учёный даже не мог себе представить, что так может быть.
…Участники создания нового оружия получают государственные награды, звания и премии, зато Лаврентьев по совершенно непонятной для него причине в одночасье теряет все. В ЛИПАНе у него был снят допуск, и он лишился постоянного пропуска в лабораторию. Пришлось пятикурснику писать дипломный проект без прохождения практики и без научного руководителя на основе уже сделанных им теоретических работ по УТС. Несмотря на это, он успешно защитился, получив диплом с отличием. И ещё полгода (!) потребовалось, чтобы получить диплом.
Однако работать в ЛИПАН, единственном месте в СССР, где тогда занимались управляемым термоядерным синтезом, первооткрывателя этой идеи не взяли. Сославшись на то, что до 1944 года Лаврентьев находился на оккупированной фашистами территории, его не взяли и в состав молодых учёных отбывших на работу в Арзамас.
Не имея возможности получить распределение в Обнинск, он по окончании МГУ отправляется в Харьковский физико-технический институт. Молодой специалист с необычной судьбой приехал в Харьков с отчётом о теории электромагнитных ловушек, который он хотел показать директору института К.Д. Синельникову. Но Харьков не Москва. Изобретателя Управляемого термоядерного синтеза, одного из авторов создания схемы водородной бомбы, поселили в общежитие, в комнату, где проживало одиннадцать человек.
Так почему же не состоялся полноценный вход сержанта, прибывшего с Сахалина, в общество московской рафинированной физической элиты? И почему возникло меж ними непонимание? Даже хуже – неприятие. Ведь им было понятно, что он – оттуда, где нужна создаваемая ими и им бомба. – Из Армии, которая защитит мир на земле...
А его, Олега Лаврентьева, просто удалили с секретной вотчины. Оттеснили, отгородились от него секретностью. Наивный молодой учёный! Он даже писал письмо Хрущёву, но письмо не имело никаких последствий...
Он даже не мог себе представить, что так может быть. Олег не знал, что ещё до его приезда в Харьков Кириллу Дмитриевичу уже звонил кто-то из ЛИПАНовцев, предупреждая, что к нему едет «скандалист» и «автор путаных идей». Звонили и начальнику теоретического отдела института Александру Ахиезеру, порекомендовав работу Лаврентьева «зарубить».
Но харьковчане не спешили с оценками. Ахиезер попросил по существу разобраться в работе молодых теоретиков Константина Степанова и Виталия Алексина. Независимо от них, отчёт читал и работавший с Синельниковым Борис Руткевич. Специалисты, не сговариваясь, дали работе положительную оценку.
Ну, слава Богу! Влияние могущественной Московско-Арзамасской научной и околонаучной «команды» не смогло распространиться на полторы тысячи километров. Однако принимали активное участие – звонили, распространяли слухи, дискредитировали учёного... Вот так быстро сориентировавшись в изменившейся обстановке в послесталинские времена научная «братия» стала защищать «свою» территорию от внедрения «посторонних»...
Постепенно у Олега появились друзья и единомышленники, и в 1958 году в Харьковском физико-техническом институте была сооружена первая электромагнитная ловушка С1, в которой было достигнуто хорошее соответствие измеренных значений плазмы с классическими. Это была крупная победа в борьбе с неустойчивостями плазмы.
В том же году, когда секретность с термоядерных исследований была снята, выяснилось, в мире уже созданы десятки ловушек разных типов.
Заявка на открытие
О том, что всё-таки именно он первым предложил удерживать плазму полем, Олег Александрович узнал случайно, наткнувшись в 1968 (! через 15 лет) году в одной из книг на воспоминания И. Тамма (Руководитель Сахарова). Его фамилии не было, лишь невнятная фраза об «одном военном с Дальнего Востока«, предложившем способ синтеза водорода, которым «…даже в принципе ничего сделать было невозможно». Лаврентьеву ничего не оставалось, как отстаивать свой научный авторитет.
Тамм и Сахаров отлично понимали, что к чему. То, что придумал Лаврентьев – это ключ, открывающий доступ к воплощению на практике водородной бомбы. Всё остальное, вся теория была давно известна абсолютно всем, поскольку была описана даже в обыкновенных учебниках. И довести идею до материального воплощения мог не только «гениальный» Сахаров, но и другой квалифицированный физик и технарь, имеющий неограниченный доступ к материальным госресурсам.
И ещё интересный кусочек, в котором хорошо чувствуется невидимая костлявая рука саботажников на американские деньги: Это уже про «период застоя», когда передовые мысли и разработки русских учёных принудительно «застаивали»...
Лаврентьев был уверен в своей идее электромагнитных ловушек. К 1976 году его группа подготовила техническое предложение на крупную многощелевую установку «Юпитер-2Т». Всё складывалось чрезвычайно удачно. Тематика поддерживалась руководством института и непосредственным руководителем отдела Анатолием Калмыковым. Госкомитет по использованию атомной энергии выделил на проектирование «Юпитера-2Т» триста тысяч рублей. ФТИНТ АН СССР брался установку изготовить.
– Я был на седьмом небе от счастья, – вспоминал Олег Александрович. – Мы сможем построить установку, которая выведет нас на прямую дорогу к термоядерному Эльдорадо! В том, что на ней будут получены высокие параметры плазмы, я нисколько не сомневался. Беда пришла с совершенно неожиданной стороны. Будучи на стажировке в Англии, Анатолий Калмыков случайно получил большую дозу облучения, заболел и умер.
А новый начальник отдела предложил Лаврентьеву спроектировать… что-нибудь поменьше и подешевле. Потребовалось два года, чтобы выполнить проект установки «Юпитер-2», где линейные размеры были уменьшены в два раза. Но пока его группа получила на этот проект положительный отзыв из Москвы, из Института атомной энергии, зарезервированная рабочая площадка была отдана под другие проекты, финансирование сократили и группе предложили… ещё уменьшить размеры установки.
– Так родился проект «Юпитер-2М», уже в одну треть натуральной величины «Юпитера-2», – констатирует Олег Александрович. – Ясно, что это был шаг назад, но выбора не было. Изготовление новой установки затянулось на несколько лет. Только в середине 80-х мы смогли приступить к экспериментам, которые полностью подтвердили наши прогнозы. Но о развитии работ речи уже не было. Финансирование по УТС начало сокращаться, а с 1989 года прекратилось совсем. Я до сих пор считаю, что электромагнитные ловушки являются одной из немногих термоядерных систем, где удалось полностью подавить гидродинамические и кинетические неустойчивости плазмы и получить близкие к классическим коэффициенты переноса частиц и энергии.»
…Вот такая судьба «физика от бога», создателя ядерного оружия (водородной бомбы) Олега Лаврентьева. Несмотря на несколько публикаций, сделанных специалистами на основе публикации в журнале «Успехи физических наук» и личных воспоминаний Олега Лаврентьева, изданных в Новосибирске, В. Секерин опубликовал статьи (в «Дуэли» и в «Чудесах и приключениях»), где профессионально доказал наличие прямого отъёма «корифеями от физики» решения по водородной бомбе, полученного простым радистом. В статьях также даны ссылки на секретный приказ Л. Берия включить Олега Лаврентьева в число разработчиков ядерного оружия как инициатора главной концепции решения. Увы, до признания явного, казалось бы, факта всё ещё далековато...
Свидетельство тому – статья Валентины Гаташ (Сверхсекретный физик Лаврентьев. Идею термоядерного синтеза предложил сержант срочной службы. «Известия», 30.08.2003г.). В августе 2001 г. в журнале «Успехи физических наук» опубликован цикл статей «К истории исследования по управляемому термоядерному синтезу», в которых впервые подробно рассказано о деле О. Лаврентьева. Здесь же опубликовано и его предложение, отправленное с Сахалина 29.07.50 г. вместе с отзывом А. Сахарова и поручением Л. Берия. Только после этих событий конца 2001 года Олег Александрович смог получить звание доктора наук...
…В 1968-м при встрече в Новосибирске академик Будкер в сердцах сказал Олегу Александровичу: «Угробили хорошего парня...». Вспоминая это, Лаврентьев написал: «Мои смутные догадки после этих слов обрели реальные очертания. Меня просто «гробили», а когда «угробили», выяснилось, что я не пользовался высоким покровительством, никому и ни в чём не причинил вреда…»
Тут Лаврентьев как раз ошибся. Он причинял вред самим фактом своего существования. Он хотел жить в семье учёных, а в наличии были кланы, если иметь в виду многих из тех, кто населял физический олимп. Лаврентьев был виноват уж тем, что работал на пределе сил. Он любил физику в себе, а не себя в физике, зато его антиподы ценили в первую очередь свою исключительность, «избранность».
Однако Будкер был всё же не совсем прав… Сказать, что Лаврентьева так уж и «угробили», нельзя – не из того теста был сделан. Он занимался физикой, стал доктором наук, запустил в работу свою электромагнитную ловушку «Юпитер-2М». И был без преувеличения учёным с мировым именем, основоположником перспективнейшего направления, которое и сегодня разрабатывают десятки групп исследователей.
В конце концов, место Лаврентьева в «списке Головина» говорит само за себя. Это признание научного калибра в своём, внутреннем кругу, оценка по гамбургскому счёту. Он понимал физику не через уравнения, хотя и умел строить математические модели. А так, как чувствовали идею Архимед, Паскаль, Галилей, Ломоносов, ощущая или догадываясь, как в природе развиваются процессы, исследуемые мыслью.
Один из земляков-псковичей как-то спросил Олега Александровича: не усматривает ли он параллели между собой и Ломоносовым? Ведь великого помора тоже не очень-то признавали, и он немало претерпел от академиков типа Миллера. Лаврентьев задумался, вначале пожал плечами, а потом прищурился и сказал: «А что? Может, и так…» Удивительно то, что ещё до 1973 г. на все свои запросы О. Лаврентьев получал ответы, что ничего не сохранилось и все дела того периода уничтожены. Ему просто была нужна справка для Госкомизобретений, чтобы утвердить заявку на своё новое решение.
Наличие этой работы и её содержание подтвердил письменно А. Сахаров, но Госкомизобретений требовал обязательно подлинник. А вот и соответствующая концовка статьи: «Ученый совет ХФТИ после публикации в журнале «Успехи физических наук» единогласно принял решение ходатайствовать перед ВАК Украины о присуждении Лаврентьеву докторской степени по совокупности опубликованных научных работ – их у него свыше ста. Украинский ВАК отказал».
Есть в этой статье ещё одна справка, доказывающая плагиат «корифеев» у О. Лаврентьева и в концепции управляемого термоядерного синтеза (УТС). Ознакомившись с решением по УТС, представленным О. Лаврентьевым, А. Сахаров решил им заняться вместе с Таммом. Правда, О. Лаврентьев предлагал электрическое поле для удержания заряженных частиц, а Сахаров с Таммом решили использовать магнитное – отсюда и «токамак». Причём О. Лаврентьев узнал о работах А. Сахарова и Тамма по термоуправляемому реактору из секретных материалов, когда работал в ЛИПАНе. Сам А. Сахаров об этом в беседах с ним ни разу даже не обмолвился.
Сегодня уже известно, что «токамак» оказался ложным направлением и что всё кончилось огромным «пшиком» ценой в десятки миллиардов долларов...
Теперь понимаете, почему Нильс Бор сформулировал афоризм: «В мире существует сообщество пострашнее бандитского: это сообщество учёных».
Посмотрим теперь, что писал сам академик Андрей Дмитриевич Сахаров.
«Я начал думать, как я уже писал, об этом круге вопросов ещё в 1949 году, но без каких-либо разумных конкретных идей. Летом 1950 года на объект пришло присланное из секретариата Берии письмо с предложением молодого моряка Тихоокеанского флота Олега Лаврентьева. В вводной части автор писал о важности проблемы управляемой термоядерной реакции для энергетики будущего. Далее излагалось само предложение. Автор предлагал осуществить высокотемпературную дейтериевую плазму с помощью системы электростатической термоизоляции. Конкретно предлагалась система из двух (или трёх) металлических сеток, окружающих реакторный объём. На сетки должна была подаваться разница потенциалов в несколько десятков Кэв, так чтобы задерживался вылет ионов дейтерия или (в случае трёх сеток) в одном из зазоров задерживался вылет ионов, а в другом – электронов.
В своём отзыве я написал, что выдвигаемая автором идея управляемой термоядерной реакции является очень важной. Автор поднял проблему колоссального значения, это свидетельствует о том, что он является очень инициативным и творческим человеком, заслуживающим всяческой поддержки и помощи. По существу конкретной схемы Лаврентьева я написал, что она представляется мне неосуществимой, так как в ней не исключён прямой контакт горячей плазмы с сетками и это неизбежно приведёт к огромному отводу тепла и тем самым к невозможности осуществления таким способом температур, достаточных для протекания термоядерных реакций.
Вероятно, следовало также написать, что, возможно, идея автора окажется плодотворной в сочетании с какими-то другими идеями, но у меня не было никаких мыслей по этому поводу, и я этой фразы не написал. Во время чтения письма и писания отзыва у меня возникли первые, неясные ещё мысли о магнитной термоизоляции. Принципиальное отличие магнитного поля от электрического заключается в том, что его силовые линии могут быть замкнутыми (или образовывать замкнутые магнитные поверхности) вне материальных тел, тем самым может быть в принципе решена «проблема контакта». Замкнутые магнитные силовые линии возникают, в частности, во внутреннем объёме тороида при пропускании тока через тороидальную обмотку, расположенную на его поверхности. Именно такую систему я и решил рассмотреть…»
И вот смотрите далее, как осторожно Сахаров упоминает Олега Лаврентьева:
«В этот раз я ехал один. В приёмной Берии я увидел, однако, Олега Лаврентьева – его отозвали из флота. К Берии нас пригласили обоих. Берия, как всегда, сидел во главе стола, в пенсне и в накинутой на плечи светлой накидке, что-то вроде плаща. Рядом с ним сидел его постоянный референт Махнев, в прошлом начальник лагеря на Колыме. После устранения Берии Махнев перешёл в наше Министерство в качестве начальника отдела информации; вообще тогда говорили, что МСМ – это «заповедник» для бывших сотрудников Берии.
Берия, даже с какой-то вкрадчивостью, спросил меня, что я думаю о предложении Лаврентьева. Я повторил свой отзыв. Берия задал несколько вопросов Лаврентьеву, потом отпустил его. Больше я его не видел. Знаю, что он поступил на физический факультет или в какой-то радиофизический институт на Украине и по окончании приехал в ЛИПАН. Однако после месяца пребывания там у него возникли большие разногласия со всеми сотрудниками. Он уехал обратно на Украину...
В 70-х годах я получил от него письмо, в котором он сообщал, что работает старшим научным сотрудником в каком-то прикладном научно-исследовательском институте, и просил выслать документы, подтверждающие факт его предложения 1950 года и мой отзыв того времени. Он хотел оформить свидетельство об изобретении. У меня ничего на руках не было, я написал по памяти и выслал ему, заверив официально моё письмо в канцелярии ФИАНа.
Моё первое письмо почему-то не дошло. По просьбе Лаврентьева я выслал ему письмо вторично. Больше я о нём ничего не знаю. Может быть, тогда, в середине 50-х годов, следовало выделить Лаврентьеву небольшую лабораторию и предоставить ему свободу действий. Но все ЛИПАНовцы были убеждены, что ничего, кроме неприятностей, в том числе для него, из этого бы не вышло…»
Как же хорошо видны из этого отрывка душевные страдания великого «отца водородной бомбы» – впоследствии «отца русской демократии»! Сначала Сахаров отмолчался, но Лаврентьев послал второе письмо. Ведь никто, кроме Сахарова, не может подтвердить его авторство! Письма или спрятаны в далёкие бериевские архивы или уничтожены. Ну, хорошо... Сахаров всё же после определённых раздумий подтвердил факты существования предложений Лаврентьева...
…А теперь в качестве дополнительной иллюстрации к нашему рассказу я хочу остановиться совсем вкратце на том отрезке жизненного пути, который прошли до встречи в кабинете Берии молодые физики Лаврентьев и Сахаров.
Лаврентьев как мы уже знаем прошёл суровую школу в совершенно обычной советской семье, не успев до войны закончить псковскую школу, вынес тяжёлые годы в оккупированном Пскове, ушёл добровольцем на войну, провоевав 1944-1945 годы и прослужив разведчиком и радистом на Сахалине до 1950 года, выполняя служебные обязанности и всё свободное время посвятив образованию и изучению своей любимой физики и рвущегося учиться в МГУ, чтоб выучится и посвятить себя созданию грозного оружия защиты своей великой горячо любимой Родины. Всю жизнь посвятил своей любимой физике и работе в Харьковском Физтехе.
И Андрей Сахаров, родившийся в зажиточной московской семье 21 мая 1921 года. Отец – преподаватель физики Дмитрий Иванович Сахаров, автор известного учебника по физике. Мать Екатерина Алексеевна Сахарова (ур. Софиано) – дочь потомственного военного греческого происхождения Алексея Семёновича Софиано – домохозяйка. Бабушка со стороны матери Зинаида Евграфовна Софиано – из рода белгородских дворян Мухановых. Крёстный отец – известный музыкант и композитор Александр Борисович Гольденвейзер. По окончании средней школы в 1938 году Сахаров поступил на физический факультет МГУ.
После начала войны, летом 1941 года, пытался поступить в военную академию, но не был принят по состоянию здоровья. В 1941 году эвакуирован в Ашхабад. В 1942 году окончил университет с отличием. В 42-м году Сахаров заканчивает МГУ и уезжает на Ульяновский патронный завод им. Володарского, где вначале работает на лесоповале. В 1943 г. неплохо устраивается в заводской лаборатории инженером, изобретает некий очень полезный магнитный метод контроля закалки сердечников снарядов. Также сажает картошку, женится. В июле 44-го пишет заявление о допуске к экзаменам в аспирантуру.
В конце 1944 года поступает в аспирантуру ФИАНа (научный руководитель – И.Е. Тамм). До самой смерти является сотрудником ФИАН. В 1947 году защитил кандидатскую диссертацию. По просьбе академика Тамма был принят на работу в МЭИ. В 1948 году был зачислен в специальную группу и до 1968 года работал в области разработки термоядерного оружия, участвовал в проектировании и разработке первой советской водородной бомбы по схеме, названной «слойка Сахарова». Одновременно Сахаров вместе с И.Е. Таммом в 1950-1951 годах проводил работы по управляемой термоядерной реакции.
Итак, чем занимаются наши герои на склоне своих лет?
Олег Александрович посвятил всю жизнь поиску решения проблем управляемого термоядерного синтеза для получения столь необходимой человечеству энергии. Глубоко переживал из-за развала своей когда-то великой горячо любимой страны – Советского Союза...
…А после участия в создании водородной бомбы и Царь-бомбы, так называемой «кузькиной матери», Сахаров предлагал осуществить проект ядерной торпеды Т-15 с прямоточным водо-паровым атомным реактивным двигателем с 100-мегатонным зарядом для поражения портов побережья США с неизбежными очень большими человеческими жертвами, «людоедским характером» (выражения самого Андрея Дмитриевича), которого были шокированы даже прошедшие Великую Отечественную войну советские адмиралы и маршалы...
Согласно Валентину Фалину, Сахаров предлагал проект размещения сверхмощных ядерных боеголовок вдоль морских границ Тихоокеанского и Атлантического побережья США.
С конца 60-х прошлого века, особенно после знакомства и женитьбы на Елене Бонэр, Андрея Дмитриевича развернуло в другую крайность, он отошёл от решения вопросов и задач ядерной физики и полностью сосредоточился на политической и правозащитной деятельности... После получения в 1975 году Нобелевской премии мира, Сахаров фактически активно занимается разрушением СССР.
В годы горбачёвской перестройки, будучи делегатом Первого съезда народных депутатов СССР, пишет проект новой конституции в соответствии с модными тенденциями... тогдашней политики Госдепартамента США (?!) в отношении СССР – «Законом о порабощённых народах». Согласно ему, саму Россию (не говоря уже об СССР и республиках в него входящих) предлагалось разделить как минимум на семь марионеточных псевдогосударств.
Сахаров выступил как настоящий враг народа, когда начал озвучивать «великие планы» по переустройству России. Суть всех его планов заключалась в том, чтобы уничтожить СССР (Великую Россию). На первом этапе Сахаров предлагал расчленить державу на маленькие независимые области, а на втором – поставить их под контроль мирового правительства. А.Д. Сахаров называл это «политическим выражением сближения с Западом».
…Сегодня об Олеге Александровиче Лаврентьеве больше всего знают атомщики – как оружейники, так и те, кто занимается мирной проблемой управляемого термоядерного синтеза (УТС). Это объясняется тем, что Олег Александрович ещё в молодости высказал две основополагающие идеи. Одна принципиальным образом меняла облик атомного оружия, переводя его в «термоядерную» категорию. Но та же идея была независимо от Лаврентьева высказана В.Л. Гинзбургом – молодым теоретиком из группы И.Е. Тамма, и именно она дала импульс практическому созданию первой советской термоядерной бомбы. Зато приоритет Лаврентьева в отношении второй идеи, относящейся к энергетической мечте человечества – управляемому термоядерному синтезу, является абсолютным и сегодня признан повсеместно.
В 2009 году был обнародован так называемый список Головина, найденный сыном крупнейшего советского физика Л.А. Арцимовича Денисом в бумагах покойного отца. Озаглавленный «Создатели советского термояда», он был составлен И.Н. Головиным, который сам входил в число основоположников этого направления, и включал полсотни имён. Среди них академики И.В. Курчатов, Л.А. Арцимович, А.М. Будкер, М.А. Леонтович, К.Д. Синельников, В.Д. Шафранов, Е.П. Велихов, Р.З. Сагдеев, Р.А. Демерханов… Однако отдельно были вынесены и стояли сразу под заголовком лишь три имени, объединённые фигурной скобкой и пометкой «инициаторы»: Лаврентьев, Сахаров, Тамм. Причём, первое имя стояло на этом месте отнюдь не только по алфавиту.
«Термоядерный» приоритет Лаврентьева был своеобразно зафиксирован и академиком В.Д. Шафрановым. В 1967 году он, пародируя «Историю государства Российского от Гостомысла до Тимашева», написал «Историю термояда опийского». Опийского – это от ОПИ – Отдела плазменных исследований Института атомной энергии им. И.В. Курчатова. Начиналась «История…» так:
«Послушайте, ребята,
Историю свою.
Всё началось с солдата,
Служившего в строю.
Собою толстощёкий,
Лаврентий имярек,
На Дальнем на Востоке
Служил тот человек.
Вот этот самый дядя,
Что в армии служил,
Без взрыва синтез ядер
Устроить предложил.
Он солнцу в подражанье
Задумал термояд…»
Так оно и было – всё началось с солдата Лаврентьева, с юных лет ломавшего голову над тем, как обуздать на Земле «солнечные» процессы. Его ранняя идея, относящаяся к концу 40-х, о возможности удержания высокотемпературной плазмы электростатическим полем была совершенно самобытной. С её осмысления начались и советские, и мировые исследования в области термоядерной энергетики.
Уже затем последовали сахаровско-таммовский магнитный тороидальный реактор, «Токамак» Арцимовича, сделавший это слово интернациональным, мировое увлечение «токамаками»… Идея Лаврентьева была для учёных мира тем же, чем для путника, не знающего куда идти в кромешной мгле ночной степи, оказывается далёкий огонёк. Он блеснул, и направление движения определилось.
Не сразу, но это было признано в 70-е годы официально, в том числе академиком А.Д. Сахаровым, считающимся отцом не только советской водородной бомбы, но и советского термояда. Однако это почётное неформальное звание следует относить и к Олегу Александровичу Лаврентьеву.
В августе 2001 года в журнале «Успехи физических наук» было опубликовано личное дело Лаврентьева и его предложение Б.Л. Иоффе. Сибирский физический журнал. №2. 1966. С. 70, отправленное с Сахалина 29 июля 1950 года, отзыв рецензента Сахарова и поручения Берии, которые хранились в Архиве Президента Российской Федерации в особой папке под грифом секретно.
Следует отметить, что Лаврентьеву, наряду с Гинзбургом, принадлежит предложение использовать дейтерид лития (LiD) в качестве термоядерного горючего, и была сформулирована идея водородной бомбы, которая послужила в какой-то мере катализатором движения наших физиков-ядерщиков в правильном направлении в деле её практической реализации. Сам Лаврентьев непосредственно к работам по водородной бомбе в Арзамасе допущен не был под формальным предлогом, что он до 1944 года находился на оккупированной фашистами территории в Пскове.
Неоспоримая роль Лаврентьева заключается в первоначальном инициировании работ по управляемому термоядерному синтезу. К сожалению, от практической работы в этом направлении после смерти своего «доброжелателя Л.П. Берии» от тоже был как бы корректнее выразится – физически оттеснён и отстранён, путём «добровольного» переезда в Харьков для работы в ХФТИ. Во многих странах мира ведутся исследования по УТС. Ключевой идеей этих исследований является идея О.А. Лаврентьева 1950 года о теплоизоляции плазмы поля.
…Приведу отрывок из книги Б.С. Горобца «Ядерный реванш СССР», изданной в 2014 году: «На вопрос журналиста, а говорят, бомбу водородную Сахаров придумал, Виталий Лазаревич Гинзбург ответил: «Нет. Ведь в чём там трудность была. Нужно, чтобы атомы дейтерия и трития соединились, и пошла реакция. Как их сблизить? Сахаров предложил свой способ сжатия – с помощью слоёв твёрдого вещества и дейтерия. А я предложил использовать литий-6. Дело в том, что для реакции нужен тритий – радиоактивный элемент, добывать который страшно тяжело. Вот я и предложил использовать такую реакцию, в результате которой тритий получается сам по себе – уже в бомбе. И эта идея пошла…»
Действительно пошла. Высказанная Гинзбургом впервые в отчёте от 3 марта 1949 года идея о твёрдом продукте – дейтериде лития (точнее, у Гинзбурга – дейтериде-тритиде лития) как основном термоядерном «горючем» была верной, но отнюдь не очевидной. Достаточно напомнить, что в США первое термоядерное взрывное устройство «Майк», взорванное 1 ноября 1952 года на атолле Бикини, дало мощность 10 Мт, но содержало криостат с жидкой тритий-дейтериевой смесью и весило 74 тонны. Это была демонстрация принципа, который никак не преобразовывался в авиационный вариант. «Слойка» Сахарова и литиевая идея Гинзбурга дали нам первую советскую термоядерную бомбу РДС-6с.
Но сержант Лаврентьев пришёл к важнейшей «оружейной» идее самостоятельно – ещё на Сахалине, причём раньше Гинзбурга – зимой1948 года, размышляя о возможности использования термоядерных реакций для целей энергетики. Лаврентьев сразу ориентировался на радиационно безопасный дейтерид лития 6LiD, перспективный и для бомбы. И его идея в реальном масштабе времени не затерялась – к ней и к её автору был проявлен живейший интерес в Москве.
Очень жаль, что в наше время даже представить себе сложно, что например премьер-министр России или вице-премьер будет тратить своё личное время, изыскивать средства и ресурсы на решение вопросов об устройстве учёбы талантливого юноши или девушки в МГУ или другом ведущем российском ВУЗе за государственный счёт, как это делал в тяжёлое послевоенное время первый заместитель Председателя Совета Министров СССР, Председатель Специального комитета Лаврентий Павлович Берия...
«Жалеть о прошлом – это пустое. Главное, что я занимался тем, что мне интересно!» – говорил на склоне лет наш соотечественник, выдающийся физик Олег Александрович Лаврентьев. Вживаясь в историю жизни и деятельности русского физика Лаврентьева, заинтересовавшемуся читателю несложно понять, что это был выдающийся учёный, живший наукой, а при этом и выдающийся сын Отечества, русский советский патриот.
5. ИЗ СТАТЬИ ВЛАДИМИРА СЕКЕРИНА
«ОТЦЫ ВОДОРОДНОЙ БОМБЫ ОКАЗАЛИСЬ ОТЧИМАМИ»
Когда говорят об атомной бомбе, называют обычно технических и научных руководителей работ – генерала Л. Гроувса и Р. Оппенгеймера в США и Л. Берию и И. Курчатова в СССР. Но ни о ком не говорят как об её «отце». Другое дело – водородная бомба. Здесь уже есть «папаши», американской бомбы – Э. Теллер, советской – А. Сахаров.
Обсуждения и теоретические работы в США над водородной бомбой велись с тех пор, как началась работа над ядерной бомбой. В марте 1948 года в Лондоне состоялась встреча К. Фукса, теоретика и одного из разработчиков американской водородной бомбы, с нашим резидентом, «во время которой он передал для СССР материалы, оказавшиеся педвостепенной важности. Среди этих материалов был новый теоретический материал, относящийся к сверхбомбе. ...В качестве первичной атомной бомбы использовалась бомба пушечного типа на основе урана-235 с отражателем из окиси бериллия. Вторичным узлом являлась жидкая ДТ-смесь. ...Инициирующий отсек примыкал к длинному цилиндрическому сосуду с жидким дейтерием» [3, с. 1099]. В этой схеме предполагалось, что взорвавшаяся ядерная бомба нагревает смесь дейтерия с тритием до температуры в несколько миллионов градусов. Что вызывает термоядерную реакцию. Мощность взрыва водородной бомбы ограничивается только возможностью её транспортировки: жидкий дейтерий и тритий (их температура близка к абсолютному нулю) требуют особого хранения. Они помещаются в криостат, сосуд с двойными стенками, между которыми вакуум, этот сосуд погружается в жидкий гелии, находящийся в таком же криостате, тот в свою очередь погружён в подобный же сосуд с жидким азотом. Сжиженные газы испаряются, их надо улавливать и снова охлаждать. Необходима криогенная техника и её непрерывное обслуживание. «Обсуждалось, например, что бомбу, замаскировав, доставят на корабле к берегам Америки и там взорвут, уничтожив полстраны» [5, с. 71].
«10 июня 1948 года Постановление СМ СССР обязывало КБ под руководством Ю. Б. Харитона провести проверку данных о возможности осуществления ... водородной бомбы. ...В июне этого же года специальная группа ФИАН СССР в составе И. Е. Тамма, С. 3. Беленького и А. Д. Сахарова приступила к работе по проблеме ядерного горения дейтерия. В состав группы вскоре вошли В. Л. Гинзбург и Ю. А. Романов» [3, с. 1099]
Здесь уместно привести некоторые биографические данные А. Сахарова. Родился в 1921 году, в 1938-м поступил в Московский университет, в 1942-м окончил учёбу в Ашхабаде, куда эвакуировался вместе с университетом, и распределился на завод в Ковров. В 1945-м поступает в аспирантуру к И. Е. Тамму.
В конце января 1950 года «Клаус Фукс продиктует и подпишет заявление в лондонском Военном министерстве, признавшись в том, что он передавал сверхсекретную информацию в СССР – о конструкции образцов ядерного оружия, разработанных в Лос-Аламосскои лаборатории во время войны и вскоре после её окончания. Всего четыре дня спустя после письменного признания Фукса (31.01.1950) президент Трумэн направил Комиссии по атомной энергии США директиву возобновить работы по программе создания супербомбы. ...Не прошло и месяца со дня появления директивы Трумэна, как обнаружилось, что почти все более или менее важные предположения о конструкции водородной бомбы, принятые к этому времени и известные Фуксу, оказались неверными. Г. Бете (глава теоретического отдела Лос-Аламосской лаб.) писал: «Если русские действительно начали свою термоядерную программу на основе именно той информации, что они получили от Фукса, то их программа также должна была провалиться. ...После начала серьёзной работы над супербомбой и как цепь «случайных» событий, произошедших много времени спустя после того, как Фукс покинул Лос-Аламос, привела к совершенно новой концепции термоядерного оружия, известной ныне под названием водородной бомбы Теллера – Улама» [6, с. 154]. Советским физикам выводы Г. Бете не были известны. 1 ноября 1952 года США провели испытание термоядерного устройства с жидким дейтерием тротиловым эквивалентом порядка 10 млн. т. Конструкция этого устройства не рассекречена до сих пор, поэтому даже его вес разными авторами указывается разный. Ю. Б. Харитон называет – 65 т [7, с. 201 ], а Б. Д. Бондаренко – 80 т [2, с. 892]. Но сходятся в одном: устройство – огромное лабораторное сооружение величиной с двухэтажный АЩ его трудно транспортировать, то есть это не было бомбой.
Примерно через месяц после директивы Президента США форсируются работы в СССР. 26 февраля 1950 г. было принято Постановление СМ СССР «О работах по созданию РДС-6» (РДС-6 – шифр водородной бомбы), которым предписывалось создание бомбы с тротиловым эквивалентом 1 млн. т и весом до 5 т. Постановление предусматривало использование в конструкции трития. В тот же день было принято Постановление СМ СССР «Об организации производства трития» [3, с. 1100].
На пути к поставленной Правительством цели просматривались труднопреодолимые проблемы.
«В водородной бомбе идёт реакция слияния трития Т и дейтерия Д, Т+Д или Т+Т. Поэтому для создания водородной бомбы был необходим тритий. В конце 40-х – начале 50-х годов, когда встал вопрос о создании водородной бомбы, в СССР трития не было. (Тритий нестабилен, его период полураспада 8 лет, поэтому в природе, например в воде, он существует в незначительных количествах.) Тритии можно производить в атомных реакторах, работающих на обогащённом уране. В начале 50-х годов в СССР таких реакторов не было, была только поставлена задача их сооружения. Было очевидно, что за 2 – 3 года не удастся наработать значительное количество трития». [5, с. 70].
…5 марта 1953 года умирает И. В. Сталин, а летом происходит государственный переворот и убивают Л. П. Берию. Новым политическим руководством страны проводится перетряска в техническом руководстве советской ядерной программы, после которой главенство в программе переходит к научному руководству. Сама программа успешно продолжается. 12 августа 1953 года в СССР испытан первый в мире реальный термоядерный заряд, в котором используется дейтерид лития. На участников создания нового оружия обильно сыплются лавровые листочки и Золотые Звёзды. Имени О. А. Лаврентьева в этой когорте нет. Составители списков на награждение, по-видимому, посчитали его человеком, случайно вытянувшим выигрышный билет в жизненной лотерее. Признание заслуг Лаврентьева ставило под сомнение научную репутацию многих лиц, поэтому «после окончания МГУ О. А. Лаврентьев, по рекомендации Л. А. Арцимовича (руководителя экспериментальных работ по УТС в ЛИПАНе), был принят в Харьковский физико-технический институт» [8, с. 880]. Как говорится: «С глаз долой, из сердца – вон!»
«Водородная бомба: кто же выдал её секрет?». Под таким заголовком в 1990 году появилась статья сотрудников Калифорнийского университета США Д. Хирша и У. Мэтьюза, в которой уже своим названием навязывается идея заимствования американского секрета создания бомбы. Как было показано выше, действительно в США были переданы научные данные по этой теме, но, опять же по американским данным, эти сведения не вели к успеху. Предложения О. Лаврентьева сменили направление работ в Советском Союзе по термоядерному оружию и побудили научные изыскания по управляемому термоядерному синтезу. По «странному» стечению обстоятельств уже через несколько месяцев после начала этих работ в СССР подобные работы интенсивно разворачиваются в США.
«В июне 1951 года Э. Теллер и Ф. Де-Гоффман выпустили отчёт, посвящённый эффективности применения дейтерида лития-6 в новой схеме сверхбомбы. На состоявшейся 16-17 июня 1951 года в Принстоне конференции по проблемам сверхбомбы была признана необходимость производства дейтерида лития-6. Однако никакого задела по организации масштабного производства лития-6 тогда в США не было...
1 марта 1954 года США провели первый термоядерный взрыв в новой серии ядерных испытаний... В качестве термоядерного горючего в этом испытании использовался дейтерид лития с 40%-ным содержанием изотопа лития-6. И в других испытаниях этой серии вынужденно применялся деитерид лития с относительно низким содержанием лития-6» [3, с. 1101]. «Недавно рассекреченные материалы и интервью с несколькими учёными, принимавшими участие в разработке ядерного оружия, позволяют полностью понять, как в действительности смогли учёные США, Великобритании и, возможно, СССР создать водородную бомбу. Теллер уклонялся от такого рода интервью» (подчёркнуто мною. – В.С.) [6, с. 154].
1951 г., март. Сообщение Президента Аргентины (?!) Перрона об успешной демонстрации Р. Рихтером управляемой термоядерной реакции привело Л. Спитцера к изобретению стелларатора в виде соленоида в форме пространственной восьмёрки.
1951 г., 11 мая. Обсуждение предложения Л. Спитцера в Комиссии по Атомной Энергии (АЕС).
1951 г., 7 июля. Подписание контракта на исследования в Принстонском университете (Проект Матерхорн). Несколько позже все работы по УТС (пинчи в Лос-Аламосе, зеркальная ловушка в Ливерморе и др.) объединяются в Проекте Шервуд [8, с. 879].
Здесь можно только сказать: «Долг платежом красен!». Американцы передали нам конструкцию атомной бомбы, мы им – водородной. Неясно только, кто именно эти долги передавал? Об этом мы, конечно, не узнаем. Л. П. Берия, при всей его проницательности, не смог вычислить «крота» среди своих подопечных.
…Придя к власти, Н. С. Хрущёв, чтобы заручиться поддержкой научной общественности, щедро раздаёт награды. А. Сахаров, в числе избранных, становится академиком и скоро трижды Героем. Но он начинает удовлетворять свои политические амбиции. Когда его «взбрыкивания» надоедают Л. И. Брежневу, Сахарова решают лишить звания Героя и лауреата Государственных премий. Для «лохов» публикуется Указ Верховного Совета СССР, а вот для посвящённых в 1980 г. издаётся книжица «Ядерный штурм», в которой в популярной форме излагается история создания ядерного и термоядерного оружия в СССР. Имени Сахарова в ней нет, но на стр. 198 – 199 доходчиво описан труд научных сотрудников.
«Шло время. Учёные занимались самой тяжёлой, никому не заметной работой – думали. Думали над тем, как всё же подойти к норовистой плазме. Как часто бывает, поводом для интересной идеи послужило предложение неспециалиста, дилетанта. В лабораторию пришло на отзыв письмо Олега Александровича Лаврентьева, военнослужащего Дальнего Востока, предлагавшего способ синтеза водорода. Сотрудники посмотрели и резюмировали: «Электрическое поле как изоляция плазмы – не выдерживает критики».
- Покажите! – Игорь Евгеньевич пробежал глазами письмо, кивнул головой в знак согласия с «приговором», отдал его сотрудникам, задумался. Впрочем... Дайте-ка еще разок взглянуть! В этом предложении, – Тамм очеркнул ногтем пальца кусочек текста, – что-то есть. Надо бы прокрутить...
...Воспитанная в таммовских традициях высокопорядочная молодёжь тут же подготовила письмо на имя начальства, где сообщала, что именно идея Лаврентьева послужила толчком к предложению создать магнитный термоядерный реактор».
Так впервые за много лет упоминается имя Лаврентьева О.А., «предлагавшего способ синтеза водорода» (?) Для автора книги Борули В. Л. имя военнослужащего и весь эпизод был ничего не значащей абракадаброй. Но для участника редактирования книги Головина Игоря Николаевича – ключевым местом. Через него члены Политбюро передали предупреждение старым соратникам Сахарова: «Мы знаем и помним, кто есть кто».
В настоящее время мало шансов вознести на прежний пьедестал «мыслителя и правозащитника». Но оставшиеся «бесхозными» научные достижения термоядерного синтеза опять делятся между «своими». Г. А. Гончаров пишет: «3 марта 1949 года В. Л. Гинзбург выпустил отчёт «Использование Li6D в слойке». Оценивая эффективность применения деитерида лития-6 в «слойке», он в этом отчёте уже учитывал образование трития при захвате нейтронов литием-6» [3, с. 1100]. Об этом же отчёте пишет Б. Д. Бондаренко: «Подчеркнём справедливости ради, что использование твёрдого химического соединения (брикета) LLD в качестве термоядерного горючего предложено В. Л. Гинзбургом в марте 1949 г., а О. А. Лаврентьевым – в июле 1950 г. Этим расставлены приоритеты»
[2, с. 892].
То, что Гинзбург В. Л. в указанном отчёте рассматривал в качестве термоядерного горючего наряду с дейтерием металлический литий, не является достижением. В то время о ядерной реакции лития написано было в учебниках.
А расставленные приоритеты об идее использования химического соединения лития и дейтерия вызывают большие сомнения. «25 июня 1955 года был выпущен отчёт, посвящённый выбору конструкции и расчётно-теоретическому обоснованию заряда РДС-37» (водороднолитиевая бомба) [3, с. 1102], в списке его авторов (31 человек) нет фамилии Гинзбурга В. Л. В нём нет и Лаврентьева О. А., это понятно – «неспециалист, дилетант». Но Гинзбург вместе с Сахаровым пришёл в группу Тамма. Почему данная идея не начала реализовываться до письма О. А. Лаврентьева? Отчёт Гинзбурга В. Л. до сих пор не опубликован, зарегистрирован ли он в архиве или лежит в личной библиотеке?
ЛИТЕРАТУРА:
1.Он между нами жил... Воспоминания о Сахарове. М., 1996.
2. Б. Д. Бондаренко. УФН 171. № 8. 2001.
3. Г. А. Гончаров. УФН 166. № 10. 1996.
4. Г. А. Гончаров. УФН 171. № 8. 2001.
5. Б. Л. Иоффе. Сибирский физический журнал. №2. 1966. С. 70.
6. Д. Хирш, У. Мэтьюз. УФН 161. № 5. 1991.
7. Ю. Б. Харитон и др. УФН 166. № 2. 1996.
8. В. Д. Шафранов. УФН 171. № 8. 2001.
9. Девид Холловэй. Сталин и атомная бомба. Новосибирск, 1997
6. ПРИОРИТЕТ ВОДОРОДНОЙ БОМБЫ
Принципиально схема термоядерной реакции, обеспечивающей взрыв того, что называется водородной бомбой, проста. Изотоп (разновидность) водорода, в атоме которого кроме только протона (положительно заряженной частицы), как в обычном водороде, есть и нейтрон (нейтральная частица такой же, как и протон массы), и который называется «дейтерий» (D), соединяется с изотопом водорода, в котором аж два нейтрона – «тритием»(Т) – с получением гелия (два протона и два нейтрона) и нейтрона, и, главное, с выделением огромного количества энергии.
Это всем было понятно ещё в первой половине прошлого века, но проблема была в том, как это сделать? Водород и его изотопы дейтерий и тритий – это газы, мало этого, это такие газы, которые даже для сжижения требуют температуры всего на 20 градусов выше «абсолютного нуля» – температуры минус 273 градусов Цельсия – ниже абсолютного нуля температуры уже не бывает. Поэтому выделить дейтерий и тритий – это уже страшная головная боль для технологов, но невозможно всунуть их в виде газа в приемлемом количестве в бомбу, которую можно было бы сбросить с самолёта. А для сжижения требуется холодильная техника, по сути, маленький завод.
Надо сказать, что американцы, всё же в своё время построили такой завод, погрузили его на баржу и взорвали в Тихом океане:
«1 ноября 1952 года на атолле Эниветок (Маршалловы острова) под наименованием «Иви Майк« (англ. Ivy Mike) было проведено полномасштабное испытание двухступенчатого устройства с конфигурацией Теллера-Улама. Мощность взрыва составила 10,4 мегатонны, что в 450 раз превысило мощность бомбы, сброшенной в 1945 году на японский город Нагасаки. Устройство общей массой 62 тонны включало в себя криогенную ёмкость со смесью жидких дейтерия и трития и обычный ядерный заряд, расположенный сверху».
Добавьте к этому, что производство трития было не просто затратным – производящий тритий реактор выдавал его несколько килограмм… в год! Мало этого, у трития период полураспада всего 8 лет, и его для термоядерной реакции надо обновлять каждые полгода.
Поэтому американцы даже не сильно парились над созданием термоядерного оружия ввиду огромного количества нерешаемых проблем с тритием, и наработав тритий, взорвали «Иви Майк« скорее для престижа.
Но в 1950 году 24-летний младший сержант-радист 221 зенитно-артиллерийского дивизиона, расположенного на Сахалине в городе Поронайске, Лаврентьев Олег Александрович, решил эту проблему. Нет, не думайте – ему не «моча в голову стукнула» вместе с этой идеей. Это был трудовой подвиг, поскольку Олег к тому времени увлекался ядерной физикой уже 9 лет, изучая всё, что было доступно по этому вопросу. Обратите внимание – изучил сам без каких-либо преподавателей.
Почему решил сугубо физическую проблему он, а не официальные учёные? А перед глазами учёных стояли шоры – любой иной материал в ядерных реакциях препятствует проведению этих реакций – не даёт нейтронам свободно летать и делить материал. Дейтерий и тритий можно было соединить в химические соединения, на которые способен водород – в гидриды, – скажем, таким гидридом является вода – соединение водорода и кислорода – или пропан – соединение водорода и углерода. И таким образом получить смесь, в которой дейтерий и тритий были бы в твёрдом или жидком виде, но основания – атомы тех веществ, к которым бы были химически присоединены дейтерий и тритий, скажем, атомы тех же кислорода или углерода, не давали бы соединяться дейтерию с тритием. Для учёных всего мира это был тупик.
Трудно предположить, как именно шла мысль Лаврентьева (сам он даёт только конечный её результат), но он дерзнул задуматься над вопросом – а не использовать ли в качестве рабочего материала для термоядерной реакции само основание гидрида – саму помеху реакции для проведения этой реакции?
Тут даже трудно найти подходящий образный пример. Скажем, дерутся две банды футбольных фанатов, но вдруг около каждого фаната появляется полицейский – драка становится невозможна. И всем понятно, что драка невозможна. А Лаврентьев сделал так, что все полицейские стали драться вместе с фанатами и драка стала ещё круче, чем была!
Я пытаюсь представить ход мысли Лаврентьева и вижу его так. Лаврентьев, скорее всего, начал прикидывать, что будет, если по основаниям гидридов бить нейтроном от взорвавшейся атомной бомбы? Перебирал эти вещества из таблицы Менделеева, но в итоге от деления их ядер всё равно получал вещества, которые бы тормозили термоядерную реакцию. Наконец добрался до лития (или начал с него). У, скажем так, обычного лития в ядре три протона и четыре нейтрона – всего семь частиц. Если к ним добавить ещё один быстрый нейтрон от взрыв атомной бомбы, то будет восемь частиц, из которых три – протоны. Протоны можно разделить только на один и два. При двух протонах в ядре – это гелий, обычному гелию требуется два нейтрона из восьми (гелий – это, кстати, альфа-частица). Остаётся один протон – это ядро водорода, но с ним остаётся три нейтрона из восьми. Но вещества с одним протоном и с тремя нейтронами не бывает, следовательно так литий разделиться не может.
А вот если бы у лития было не четыре, в всего три нейтрона… стоп! А у лития есть изотопы? Смотрим и видим – есть! Есть литий с тремя нейтронами (и тремя протонами) – это литий-6! Если по нему ударить быстрым нейтроном от взрыва атомной бомбы, то получится гелий (альфа-частица) – с двумя протонами двумя нейтронами – и протон с двумя нейтронами, а протон с двумя нейтронами – это ТРИТИЙ!!
И этот тритий тут же соединиться с дейтерием, с получением дух протонов и трёх нейтронов, два протона и два нейтрона – это гелий (альфа-частица), а оставшийся нейтрон ударит по соседнему литию-6 и всё начнётся с начала! Начнётся термоядерная цепная реакция!!
До чего красивое решение! Из начальных продуктов термоядерной реакции полностью убирался самый тяжёлый в получении и самый неустойчивый продукт – тритий. Он получался при взрыве «автоматически»! Мало этого, гидрид лития оказался не газ, и даже не жидкость, а твёрдое вещество! Термоядерная бомба, способная доставляться самолётом была создана!
Поскольку мы говорим о приоритете, то главным будет Запад – а как там с использованием лития-6, когда оно началось?
В СССР дата приоритета понятна. Хотя, когда Лаврентьев послал письмо Сталину не известно, но письмо в ЦК, после которого всё завертелось, скорее всего, было послано Лаврентьевым в июне 1950 года. И, наконец, его письмо, в котором уже дана полная схема водородной бомбы и объяснение её принципа, Поронайский Горком ВКП(б) отправил в Москву 29 июля 1950 года.
А в США, считающийся американским отцом водородной бомбы Э. Теллер совместно с Ф. Де-Гоффманом выпустили отчёт об необходимости применения дейтерида лития-6 в своей новой схеме водородной бомбы только июне 1951 года – через 11 месяцев после Лаврентьева. И только на состоявшейся 16-17 июня 1951 года в Принстоне конференции по проблемам термоядерного оружия была признана необходимость производства дейтерида лития-6. До этого никакого задела по организации производства лития-6 в США не было, посему строительство завода по производству лития-6 началось в США только в мае 1952 года. Построенный в Ок-Ридже завод начал функционировать в середине 1953 года.
Так, что речь должна идти не о приоритете США, а о том, какой мерзавец предал СССР и передал американцам идеи Лаврентьева? Причём, передал всё содержание его письма, поскольку уже 11 мая 1951 года в Комиссии по Атомной Энергии США прошли обсуждение по предложению Л. Спитцера по управляемому термоядерному синтезу, а подписание контракта на исследования УТС в Принстонском университете состоялось 7 июля 1951 года. То есть американцы узнали содержание письма Лаврентьева – и о бомбе, и об управляемом термоядерном синтезе – весной 1951 года.
Люди, которое стремятся только за деньгами, которые видят счастье только в них, не способны понять, какое счастье испытывает человек от творчества – от сознания, что он оказался способен сделать то, что раньше было недоступно хотя бы ему. Ну, а если он сделал то, на что оказался неспособен никто в мире, то это счастье невозможно себе представить.
У Сахарова, считающегося отцом советской водородной бомбы, три звезды Героя Социалистического труда, «Орден Ленина», две премии и куча медалей, включая медаль «За освоение целинных земель», но разве сравнить счастье Сахарова от получения этих цацек со счастьем Лаврентьева, открывшего то, что ни один физик мира не смог открыть? Кстати, за всю свою жизнь Лаврентьев имел всего одну награду – медаль «За победу в Великой Отечественной войне».
В своём помянутом письме в ЦК Лаврентьев дал исчерпывающую схему водородной бомбы:
«Она состоит из детонатора (обычная атомная бомба), окруженного слоем дейтрида лития-6, т.е. соединением изотопов Li6 и D. Количество этого «взрывчатого вещества» определяется желательной силой взрыва.
Производство этой бомбы связано с значительными затратами средств (на отделение изотопов). Оба изотопа могут быть выделены из природных соединений путем длительного электролиза. (D содержится в природном водороде 0,014 %, Li6 содержится в природном литии 7,93 %)»
Но систему уравнений с получением трития, Лаврентьев вкратце описал только в воспоминаниях, а в своём письме в ЦК он дал суммарные уравнения – уравнение того, какие продукты и какой тепловой эффект будет получен после осуществления промежуточных реакций:
Li6 + D = α + α + 500 млн. ккал и Li7 + H = α + α + 400 млн ккал,
поскольку Лаврентьеву важно было показать именно энергетический эффект.
Но Сахаров, давая отзыв на эти уравнения, написал, что эти реакции «не являются наиболее подходящими в условиях теплового взрыва, т.к. их эффективное сечение при тех температурах, которые осуществляются в условиях атомного взрыва, слишком малы».
Почему Сахаров объявил неосуществимыми предсказанные Лаврентьевым процессы, реально идущие в условиях атомного взрыва? Потому, что Сахаров глуп, как и все теоретики? Не верю! Сахаров компрометировал Лаврентьева, чтобы его обокрасть! Как по-другому это понять?
И это обычная практика массовой толпы учёных, идущих в науку за деньгами.
Теперь о приоритете Гинзбурга.
Кто в отечественной науке был Виталий Лазаревич Гинзбург? Гинзбург – «советский и российский физик-теоретик, доктор физико-математических наук (1942), профессор. Академик АН СССР (1966[9]; член-корреспондент 1953[10]). Лауреат Ленинской премии (1966), Сталинской премии первой степени (1953) и Нобелевской премии по физике (2003)». Как и в случае с Ландау, вы замаетесь понять, что такое в физике открыл Гинзбург, за что ему присудили Нобелевскую премию, но выражать об это сомнения чревато последствиями, поскольку, как сообщает Википедия, Гинзбург это «Член президиума Российского еврейского конгресса[23] – крупнейшей светской еврейской организации России».
И, наверное, теперь вас не удивит, что Гинзбург нагло обворовывал не только Лаврентьева, но и уже к тому времени умершего Сахарова: «На вопрос журналиста, а говорят, бомбу водородную Сахаров придумал, Виталий Лазаревич Гинзбург ответил: «Нет. Ведь в чём там трудность была. Нужно, чтобы атомы дейтерия и трития соединились, и пошла реакция. Как их сблизить? Сахаров предложил свой способ сжатия – с помощью слоёв твёрдого вещества и дейтерия. А я предложил использовать литий-6. Дело в том, что для реакции нужен тритий – радиоактивный элемент, добывать который страшно тяжело. Вот я и предложил использовать такую реакцию, в результате которой тритий получается сам по себе – уже в бомбе. И эта идея пошла…» «Высказанная Гинзбургом впервые в отчёте от 3 марта 1949 года идея о твёрдом продукте – дейтериде лития (точнее, у Гинзбурга – дейтериде-тритиде лития) как основном термоядерном «горючем» была верной, но отнюдь не очевидной», – и т.д.
И эта брехня Гинзбурга о его приоритете, «научным миром» принимается охотно и без каких-либо доказательств. А почему?
Во-первых, то, что Гинзбург, якобы, предлагал дейтерид и третид лития-6, – это следствие того, что в «слойке Сахарова», обворовавший Лаврентьева Сахаров уже использовал литий-6, но при этом, не только дейтерид лития-6, но и тритид лития-6. Однако с точки зрения собственно физики это глупость – с литием-6 имеет смысл использовать только дейтерий. То есть Гинзбург, правильно сообщая, что тритий автоматически получается «уже в бомбе», и одновременно, якобы, предлагая использовать тритид лития, на самом деле не соображал, о чём он лжёт. Такой был учёный, гордящийся тем, что никогда не изучал химию.
Во-вторых, что это за отчёт «от 3 марта 1949 года» – о чём Гинзбург отчитывался? Кто ему давал задания, результатом которого был этот отчёт? Где этот отчёт и кто его видел? Почему за всю историю создания термоядерного оружия в десятках воспоминаний участников, включая «Воспоминания» Сахарова, о приоритете Гинзбурга никто не вспоминает, и на Гинзбурга никто не ссылается? Почему Гинзбурга нет среди авторов «слойки Сахарова», в которой уже был применён дейтерид лития-6?
Наконец, почему первый заместитель Курчатова с 1950 года, И.Н. Головин, в написанной им биографической книге «И.В. Курчатов», которая вышла в 1967 году в издательстве «Атомиздат», ни словом о приоритете Гинзбурга не вспоминает? Почему в «списке Головина» под заголовком «Создатели советского термояда», отдельно были вынесены и стояли сразу под заголовком лишь три имени, объединённые фигурной скобкой и пометкой «инициаторы»: Лаврентьев, Сахаров, Тамм, – и никаким Гинзбургом и не пахло?
После появления в самом конце прошлого века статей о Лаврентьеве, «физическая мафия» засуетилась, и в Википедии в статье «Гинзбург, Виталий Лазаревич» уже есть строчка «Сталинская премия первой степени (1953) – за предложение о применении лития-6 в изделии РДС-6с», – то есть за «слойку Сахарова».
Но дело в том, что в основе денежной части этой премии лежат гонорары Сталина за публикацию его работ и часть его зарплаты на постах секретаря ЦК ВКП (б) и главы Советского государства. Посему, как и Нобелевская премия, основанная на деньги Нобеля, эта премия и называлась «Сталинской». Со смертью Сталина этот источник денег исчезал, а вместе с ним и исчезли и основания называться «Сталинской». В статье «Из истории Сталинской премии» следует: «Жизнь Сталинской премии оказалась не очень долгой, закончившись вместе с жизнью человека, давшего ей имя. В 1952 году присуждение Сталинских премий стало последним. В 1953 году Сталинская премия не присуждалась, хотя списки лауреатов были подготовлены».
То есть Гинзбург никак не мог стать лауреатом Сталинской премии в 1953 году ни за какие заслуги, даже если бы он реально был в помянутом списке. А в этом списке он, безусловно, мог быть, поскольку согласно сообщения Фроста он был в банде Фрумкина, а эта банда «отметила свою деятельность колоссальным количеством присужденных ее членам премий им. т. Сталина (так как им удалось захватить ведущее положение и в Комитете распределения этих премий)».
***
А вот, что подсказал мне комментатор в статье о дефективности принятой в мире латинской системы образования. Всё официальные физики, бившиеся над проблемой создания водородной бомбы, в том числе и советские физики, имели «прекрасное университетское образование», а некоторые и учились за рубежом у всяких там прославленных резерфордов. И что в итоге? А в итоге открытие сделал солдат, который 9 лет учился сам. САМ! Даже не имея обучающих возможностей современного интернета, – только по доступным тогда книгам и журналам.
Вот вам и достоинства вашего «классического образования»!
7. АЛЧНЫЕ И ПОХОТЛИВЫЕ
Конкордия Терентьева Ландау-Дробанцева (1908–1984), жена физика Льва Ландау, начала писать свои воспоминания после смерти мужа в 1968 году и работала над ними более десяти лет, написав три тома, изданных впоследствии их сыном. И из её книги «Академик Ландау; Как мы жили» можно узнать довольно интересные подробности, к примеру.
Жена академика Ландау К. Дробанцева неоднократно подчеркивает, что Ландау «принципиально» никогда не занимался практическими задачами физики (это она пишет в укор Сахарову, которого явно не любила). Сам Ландау объяснял это тем, что практические задачи, дескать, не требуют творчества, поэтому он чистый теоретик и никогда не был даже в лаборатории физики. На самом деле творчества и ума требуют именно практические задачи, поскольку в них требуется результат, и если ты этот результат не получил, то объясняй это как хочешь, но всем понятно, что ты дурак. А быть «теоретиком», баловаться математическими формулами и рассуждать о «кротовых горах в искривлённом пространстве» может любой придурок, поскольку поди ты докажи, есть эти кротовые норы или нет и, главное, как это использовать на пользу гражданам твоей страны? Ландау занимался именно этой «чистой теорией» и никакими посулами нельзя было его заставить приносить пользу людям. Он боялся таких работ.
На Западе Ландау никому и даром был бы не нужен, никто бы не стал ему платить деньги за бессмысленные математические упражнения, и Ландау это прекрасно понимал. Вот Дробанцева приводит свой диалог с ним (ее воспоминания окончены к 1983 году, так что не надо удивляться некой «патриотичности» Ландау):
« – Дау, это правда, что англичане предлагали вам навсегда остаться работать в Лондоне?
– Не только англичане, меня и американцы очень старались соблазнить роскошными условиями жизни. К роскоши я совершенно равнодушен. Я им всем ответил так: «Работать на акул капитала? Никогда! Я вернусь в свою свободную страну, у меня есть мечта сделать в нашей стране образование лучшим в мире. Во всяком случае я этому буду способствовать!». Кора, я об этом очень много думаю. Сейчас здесь, в Харькове, я уже стал создавать свою школу физиков. На Западе ученому работать нелегко. Его труд оплачивают в основном попечители. В этом есть некая унизительность».
Согласитесь, что если стремиться деньги не зарабатывать, а «получать», то тогда без разницы у кого их получать – у государственного чиновника или попечителя. Дело в другом: попечитель никогда не стал бы платить Ландау не за нужный фонду или фирме результат, а просто за околофизическую болтовню. У попечителя денег на это не хватит. Вот Ландау и вернулся в СССР, денег здесь и у Академии наук было много. И именно на эти деньги накинулись «ученые» этого плана.
Дробанцева так пишет о соавторе Ландау академике Е.М. Лившице:
«Привычку копить деньги Евгений Михайлович унаследовал от своего отца-медика. Когда сыновья подросли, их отец сказал так: «Раз «товарищи» уничтожили у нас, врачей, частную практику, сделав в Советском Союзе медицинскую помощь бесплатной, мои сыновья станут научными работниками». С большой гордостью об этом рассказывал сам Женька, восхищаясь прозорливостью своего отца. «Действительно, папа оказался прав, ведь самая высокая заработная плата у нас, у научных работников». И, как ни странно, младший сын медика Лившица Илья тоже вышел в физики».
Этот академик Лифшиц вообще был уникум, мне приходилось слышать, что возле дверей его квартиры был милицейский пост, чтобы не обокрали. В подтверждение этой мысли могу привести ещё цитату из воспоминаний жены Ландау Е. Лившице (Женьке).
«Осенью 1942 г. в Казань из Харькова приехал Илья Лившиц, хотя их институт был эвакуирован в Алма-Ату. Вечером от Женьки Дау вернулся очень возбужденным:
– Коруша, какую массу золота я видел у Женьки! Первый раз видел золото царской чеканки. Продемонстрировав мне свое золото, Женька и Илья стали меня уговаривать сейчас под шумок пробираться к персидской границе, а когда немцы возьмут Волгу, перейти границу и пробираться в Америку. Золото-то поможет до Америки добраться.
– Дау, а при чем здесь ты? Пусть бегут со своим золотом в Америку.
– Коруша, им необходимо мое имя в пути и особенно в Америке. Нет, ты не бойся, я никуда бежать не собираюсь, но я никак не мог доказать Лившицам, что немцы Волгу не перейдут и что Россию завоевать невозможно! Почему-то забывают историю. Армия Гитлера погибнет, как погибла армия Наполеона.
– Дау, а ты не посоветовал Женьке сдать свое золото в фонд победы?
– Коруша, мы победим без Женькиного золота, но про золото ты знать не должна. Я дал слово о золоте тебе не говорить. А главнейшее – я сейчас нужен стране, я ведь тоже работаю на Красную Армию».
Что дал Ландау Красной Армии, утаив от нее золото Лившица, из воспоминаний, да и из биографии Ландау понять невозможно. Но «устроились» они в тылу неплохо: «Пайки по карточкам у нас были более чем приличные. Женьку поразила разница твердых цен по карточкам и цен на черном рынке. Он решил обогатиться. Продавал все, даже мыло. Вскоре заработал чесотку. Ходил забинтованный, промасленный дегтем. Теперь ему уже мыться было нельзя».
Думаю, что положение в физике несколько спасало то, что, как явствует из слов жены Ландау, все эти теоретики были похотливы, как кролики. Ландау в этом деле был действительно Героем Соцтруда. Сношался чуть ли не на глазах жены, и это «чуть ли» зависело не от него, а от стеснявшихся любовниц. Соавтор Ландау Лившиц сношался на даче у Ландау, жена Лившица, чтобы успешно защитить диссертацию, сношалась со своим руководителем на квартире у Ландау, дочь Лившица, когда подросла, сношалась тоже на даче, но по графику, чтобы не привести любовника, когда на даче отец с любовницей. А если бы они это время занимались физикой, то к скольким бы работам смогли еще пристроиться соавторами и скольким бы строптивым физикам смогли бы «кислород перекрыть»? Вот рассказанные некоторые подробности о сексуальной жизни академиков (Леля – жена Лившица):
«Если Женька находился у нас наверху и вдруг слышал, что в кухне зашумело масло на сковородке, он стремительно бросался вниз с воплем: «Леля, Леля! Я сколько раз говорил: нельзя столько масла расходовать. Вот, смотри, я половину масла сливаю со сковородочки, и вполне достаточно. Леля, ты должна следить за домработницей, чтобы она не расходовала лишние продукты». Леля кричала снизу: «Дау, бога ради, забери Женьку из кухни, он мешает готовить обед».
Иногда перед ужином Женька продолжительное время сидит у нас наверху. Спускается вниз только когда Леля всех нас приглашает к ужину в столовую. Как правило, там уже всегда находится Рапопорт – Лелин научный руководитель: она в те годы была аспиранткой патолого-анатомической кафедры.
– Коруша, как тебе понравился Лелин шеф?
– Он никому не может понравиться. Он очень рыжий, еще и лопоухий.
– А Леле он очень нравится, ведь пока Женька находится у нас наверху, Леля внизу в это время отдается своему научному руководителю.
– Этого не может быть, он старый и очень, очень страшный. Он даже хуже Женьки!
– Коруша, у Женьки и Лели очень, очень культурный брак. Без ревности и без всяких предрассудков. Это я научил Женьку, как надо правильно жить. Он оказался способным учеником, только не по физике. Да, звезд с неба по физике Женьке не суждено доставать. Но жизнь тоже серьезная наука. Женька очень оценил мою теорию и с помощью Лели осуществил и экспериментально подтвердил мои теоретические выводы! В этой любовной троице только любовник и введен в заблуждение, а муж в большом выигрыше. Леля знакомит Женьку с усовершенствованиями, достигнутыми большим опытом ее шефа в делах любви. Все держится в большом секрете от шефа!
– И твой мерзкий Женька, вероятно, считает, что натянул нос любовнику своей жены?
– Да, в какой-то степени это так и есть. Здесь в дураках сам любовник. Когда тебя не было в Москве, после ухода Рапопорта Леля рассказывала много интересного! Все интимные подробности.
– Дау, прекрати, я не хочу этого слышать. Это не любовь, это отвратительный секс. Леля так скромна на вид, так прилично выглядит. Раньше я только слыхала, что медички бывают очень развратны. Дау, все-таки твой Женька удивительно омерзителен!»
