Как это работает
Итак, чтобы понять, что происходит на полях Кремлёвско-украинской войны, позанудствуем и продолжим исторический экскурс в артиллерию.
Окончилась Первая мировая война поражением немцев, которое воинственные немецкие офицеры и солдаты в массе считали предательством и не были с этим поражением согласны. И немецкие генералы и офицеры начали думать, как выиграть следующую войну-реванш.
Так вот, продумывая тактику будущей войны, немцы начисто отказались от мысли вести войну позиционно. По их военным идеям, даже если противник и засядет на позициях, то предполагалось быстро найти слабое место в его обороне и прорвать ее, немедленно вводя в прорыв крупные силы для действий в тылу противника с целью его окружения и разгрома – предполагали действовать так, как действовали Махно и Будённый в Гражданскую войну, но об этих полководцах позже.
Что при такой оперативной мысли получалось? Вот эти вошедшие в прорыв немецкие соединения должны были действовать в отрыве и от основных сил, и от баз снабжения, и это принципиально важно, чтобы понять образ мысли немецких генералов. Ведь тут возникают два момента.
Во-первых, введенная в прорыв дивизия везет с собою только боекомплект. Я как-то писал, что долго не мог понять, что это такое – «боекомплект»? По советским данным можно выяснить количество артиллерийских выстрелов или патронов, составляющих боекомплект того же танка или артиллерийской батареи, но из каких соображений выбирается это количество? И только у немцев прочел, что для немцев боекомплект – это количество огнеприпасов, достаточное для двух суток боя в окружении. То есть, немцы, разрабатывая тактику боев, безусловно осознавали, что воевать придется в условиях недостатка боеприпасов. И уже только из этих соображений немецким генералам требовалось отказаться от артиллерийского огня по площадям – от тактики 1918 года.
Во-вторых, в глубине вражеской обороны уже не было сплошных линий укреплений, огневые средства противника были разбросаны и представляли собою точечные цели, в лучшем случае, это был батальонный или ротный район обороны. И накрывать огнем всей батареи площадь, на которой находится одна цель, было неразумно. Не хватит снарядов. Разумно было вести огонь сразу по как можно большему количеству точечных целей – стрелять не по площади, а по точке.
Таким образом, разрабатывая тактику артиллерии для блицкрига, немцы волей-неволей обязаны были отказаться от огня по площадям, вернее, от только огня по площадям. Отказаться в пользу точной стрельбы по одиночным целям. И вот тут у любого военного возникают следующие вопросы.
Во-первых, обнаружить цель на поле боя очень и очень непросто. Нет, площадь, с которой противник стреляет, обнаружить просто – противник не даёт на неё зайти, а вот обнаружить самого противника на этой площади…
В свое время в «Дуэли» я публиковал рассказы ветеранов под рубрикой «Только один бой», и мне вспоминается рассказ командира 76-мм орудия ЗИС-3, выдвинутого в боевые порядки наступающей пехоты для ее поддержки прямой наводкой где-то уже в 1944 году. Пехоту заставил залечь немецкий пулемет, который стрелял и по этому орудию. Ни пехота, ни артиллеристы целый час не могли обнаружить, откуда он стреляет, пока по колебанию ветки не обнаружили, за каким кустом спрятался немецкий пулеметчик, и одним выстрелом его уничтожили.
Таким образом, для своей тактики немцам необходимо было резко улучшить разведку (обнаружение) целей, а для этого увеличить количество наблюдателей в батарее, соответственно, распределив их по фронту – по пехотным ротам. Кроме этого, нужно было усилить наблюдателей средствами разведки.
Во-вторых, наблюдателей нужно обеспечить связистами и связью с командиром батареи, а связистов лошадьми, мотоциклами или иной техникой.
В-третьих, командир батареи лично может корректировать огонь только по одной цели, кроме того, ему могут быть просто плохо видны разрывы снарядов у других целей. Следовательно, в батареях нужно увеличить число тех, кто может самостоятельно корректировать огонь, – «стреляющих».
В-четвертых, на самой батарее, «старший по батарее» может не успевать получать данные от наблюдателей и командира батареи, обрабатывать их и давать команды, следовательно, нужно увеличить количество соответствующих специалистов и на позициях батарей.
Все это приводит к одному – если генералы разрабатывают тактику для такого боя, для такой вот молниеносной войны, то они резко увеличат штат военнослужащих артиллерийских полков своих дивизий, но об этом чуть позже.
Технически организация немцами артиллерийского огня артполком пехотной дивизии выглядела так.
На поле боя, на главном наблюдательном пункте (Haupt-B-Stelle) находился командир батареи, офицер-наблюдатель, унтер-офицер наблюдатель и унтер-офицер, управляющий огнем, командир секции связи, а также телефонисты и радисты, поддерживающие связь с орудиями. С наблюдательного пункта командир батареи управлял огнем орудий батареи.
Командиры батарей, как самостоятельно, так и по заданию командиров пехотных подразделений, проводили пристрелку целей, участков и рубежей заградительного огня. О пристрелянных целях, участках и рубежах заградительного огня докладывалось командиру дивизиона, который в свою очередь сообщал эти данные в полк. Командир артиллерийского полка и командиры дивизионов, исходя из боевой обстановки, назначали для батарей дополнительные участки и рубежи заградительного огня. Этим достигалась возможность быстрого сосредоточения мощного огня всего артиллерийского полка на вероятных направлениях атак и контратак противника. В этом нет ничего нового, участки заградительного огня были, скажем, и в РККА, но немцы только этим не ограничивались.
У них были еще и передовые наблюдатели, обычно в чине лейтенанта, вахмистра или опытного унтер-офицера. Они находились в траншеях или наступающих цепях вместе с пехотой. Наблюдателя сопровождали радисты или телефонисты (командир, два телефониста, коновод, вьючная лошадь с барабаном кабеля). Передовой наблюдатель сопровождал пехотную роту в наступлении и в обороне, он передавал на НП командира батареи донесения о действиях противника, целях и расстояния до них, управлял огнем и докладывал о результатах стрельбы.
Наши ветераны из тех, кто профессионально мог оценить события, эти воспоминания немцев подтверждают. Генерал-лейтенант И. Толконюк вспоминает, как в 1943 он, тогда майор, начальник оперативного отдела 33 армии, был послан командующим армией проконтролировать разведку боем, проводимую как раз силами батальона. Постарайтесь представить, что он описывает:
«Под прикрытием 10-ти минутного артиллерийского налета батальон выбрался из траншеи и устремился к высоте. Залп дивизиона «М-20» ошеломил противника, хотя устрашающие взрывы непривычных снарядов рассеялись на большой площади и объекту атаки большого вреда не причинили. Противник вскоре пришел в себя, сориентировался и встретил атакующих губительным огнем. Батальон залег в нейтральной полосе на открытой местности. Вслед за этим, сосредоточив огонь двух артдивизионов с соседних участков, немцы обрушились на нашу траншею: 105-ти миллиметровые снаряды ложились настолько точно и кучно, что траншея стала сплошь обваливаться и сравниваться с землей. Мы с Шуруповым наблюдали из открытой траншеи и, когда она начала засыпаться, пошли по ней в поисках укрытия: я пробирался впереди, а Шурупов следом за мной. Как только я поравнялся со связистом, прижавшимся с телефонной трубкой в руке к стенке изуродованной траншеи, в него попал снаряд, превратив в брызги. Меня оглушило и отбросило метров на 10 вдоль траншеи, обдав кровью и липкими хлопьями разорванного тела солдата. Шурупова присыпало землей. Я руками с большим трудом освободил голову товарища из-под земли; он не подавал признаков жизни. Налет продолжался минут 10 и внезапно оборвался, все стихло. Батальон, потерявший десятки бойцов убитыми и ранеными, отполз в исходное положение и приступил к откапыванию траншеи».
Давайте обдумаем это сообщение Толконюка. Наш батальон атаковал, в лучшем случае, немецкую роту, а, скорее всего, позиции одного или двух немецких пехотных взводов – на фронте, вряд ли больше 500 м. И наша, и немецкая артиллерия вели огонь по 10 минут. Причем, наша артиллерия не сумела подавить огневые средства немцев даже на то короткое время, которое требовалось нашему батальону, чтобы добежать до немецкой траншеи. А немцы немедленно сосредоточили в защиту этого своего взвода огонь половины своей дивизионной артиллерии – огонь 24 орудий, расположенных по фронту минимум в 5 км. Причем, били не площадям, а точно по нашей атакующей пехоте и по нашей траншее.
Тактика в числах
И вся эффективность немецкой артиллерийской обеспечивалась дополнительными людьми в артиллерийских батареях, дивизионах и полках немецкой артиллерии – всеми помянутыми выше лейтенантами, вахмистрами и унтер-офицерами. А их, кстати, надо было не только обучать, но и обеспечивать биноклями, стереотрубами, приборами звуковой разведки, радиостанциями, телефонными аппаратами, телефонным кабелем, средствами передвижения.
У немцев, кроме передовых наблюдателей, огонь батарей обеспечивали и батареи инструментальной разведки целей, эти батареи разведывали цели и давали возможность пристреляться по невидимым с НП объектам на глубину 7-10 км в тылу противника. Такая разведка давала возможность немцам не просто подавить, а уничтожить невидимую с НП вражескую батарею, находящуюся на закрытой позиции, с расходом для 150-мм орудий – 180 снарядов и для 105-мм орудий – 240 снарядов. (Миддендорф Э. Русская кампания. Тактика и вооружение). А по довоенным справочным данным, артиллерийским полкам РККА для подавления на закрытой позиции артиллерийской батареи противника методом огня по площадям, требовалось не 180, а от 400 до 700 снарядов 152-мм гаубиц. А 700 снарядов 152-мм гаубицы – это более 32 тонн только стали и взрывчатки, не считая зарядов. Это весь боекомплект двух гаубичных батарей.
Вот и давайте сравним штаты батарей и дивизионов артиллерийских полков советских и немецких дивизий, тем более, что гаубичные батареи и дивизионы советских артиллерийских полков имели столько же орудий и примерно такого же калибра, как и немецкие – по 12 орудий в дивизионе, по 4 в батарее. Только и того, что у немцев они были 105-мм и 150-мм калибра, а у нас 122-мм и 152-мм калибра.
Итак, по штатам от 14.08.1939 года, при которых в дивизии было всего 8,9 тысячи человек (штаты дивизий советско-финляндской войны), в батарее 122-мм гаубиц гаубичного артиллерийского полка стрелковой дивизии был 71 человек, в дивизионе – 254 человека. В батарее 152-мм гаубиц были по штату те же 71 человек, в дивизионе – те же 254 человека.
По штатам от 5 апреля 1941 года (с которым встретили Великую Отечественную) в батарее 122-мм гаубиц гаубичного артиллерийского полка стрелковой дивизии было 80 человек, в дивизионе – 346 человек. В батарее 152-мм гаубиц были по штату 89 человек, в дивизионе – 353.
По воспоминаниям артиллериста П. Михина, 1028-й артиллерийский полк 52-й стрелковой дивизии, в котором автор начал воевать в июне 1942 года:
«Артбатарея – 80 человек, состоит из двух огневых взводов, в каждом из которых по два орудия, и взвода управления (управленцы), в нем два отделения: отделение связи – 10 связистов и отделение разведки – 10 разведчиков. И еще есть хозяйственный взвод: транспорт, кухня, имущество».
То есть и до Великой Отечественной войны, и в ходе той войны штат советской 4-х орудийной батареи не превышал 90 человек.
А теперь сравните: к нападению на СССР у немцев в батарее 105-мм гаубиц дивизионной артиллерии было 171 человек, а в дивизионе 609 человек. У немцев в батарее 150-мм гаубиц дивизионной артиллерии было 194 человека, в дивизионе – 678 человек. Это те люди, которые обеспечивали точное ведение огня немецкой артиллерии и обеспечение артиллерийским огнём наступление и оборону своей пехоты.
Как вам эта разница в тактике артиллерии и талант отечественных военных теоретиков? Ведь это они, продумав тактику, вооружали армию. И я не встречал в воспоминаниях уцелевших командиров наших стрелковых рот и батальонов, чтобы им помогали вести бой артиллерийские наблюдатели. Артиллерия Красной Армии воевала как-то сама по себе, а пехота – сама по себе. Похоже, что и сегодня мало что изменилось.
Дополню уже начатое сравнение в числах тактик нашей и немецкой артиллерии. Трудно сказать, рассчитывали ли немцы, сколько снарядов им надо, чтобы, скажем, подавить на поле боя пулемет? Ведь если артиллерия стреляет прямо по пулемёту, а не по площади, с которой стреляет пулемёт, и корректировщик артиллерийского огня умелый и, главное, видит цель, то, возможно, и не много. Один из немецких ветеранов вспоминал случай, когда советский командир батареи прямо попал в такую малоразмерную цель, как немецкий блиндаж, с третьего выстрела одним орудием.
Но когда артиллеристы стреляют по площадям, и им «цель» задают квадратом на карте, то снарядов нужно больше, и в Красной Армии были справочные расходы. На совещании высшего руководящего состава РККА 23-31 декабря 1940 года, генерал Павлов эти справочные данные сообщил: для подавления станкового пулеметного гнезда на поле боя (не для уничтожения, а для того, чтобы заставить его прекратить огонь) расчетное количество 76-мм снарядов – 120 штук или 80 снарядов 122-мм гаубицы. Для подавления пушки на поле боя – те же 70-90 снарядов 122-мм гаубицы.
Это то, что значит «тактика артиллерии РККА» в числах. А эффективность ее сообщают в своих воспоминаниях не только советские, но и немецкие ветераны, которые отмечают два периода войны: в первом было совершенно тупое применение артиллерии советским командованием, а во втором периоде войны, советская артиллерия уже стала более-менее эффективной. Более-менее стала.
И вот об эффективности артиллерии в войне Украиной рассказывает создатель и командир бригады ДНР «Восток», воюющий непрерывно с 2014 года, Александр Ходаковский:
«Наша практика показала, что обнаружить эффективно замаскированные огневые точки очень сложно, и как правило они выявлялись уже в момент атаки, когда пехота, идя в наступление, по сути производила разведку боем, а птицы фиксировали активность противника. Ещё сложнее с артподготовкой. Классический артиллерист результатом работы считает попадание в заданный квадрат определённым заранее «расходом» – количеством БК. Пехота же считает результатом только эффективное огневое поражение, и конфликт интересов в этом случае труднопреодолим.
Очень часто артиллерия докладывала об окончании работы, а противник был живее живых, и пехота захлебывалась в атаке. Начинались споры, выяснения отношений, и даже заметил за собственными беспилотниками заражённость артиллерийским вирусом при корректировке: отлично, попали!
– Так, – куда попали?
– Да совсем рядом прилетело!
– А в сам дом, где противник сидит, попали!?
– Нет, но буквально в метре!
– Ладно, спрошу по другому: огневой урон личному составу противника нанесён?
– Нет...
Преодолеть этот стереотип и заставить артиллериста смотреть на свой результат глазами пехоты, и заставлять его работать, пока он не будет достигнут – оказалось трудной задачей. Но ручным способом путь преодоления всё же находили: отыскивали таких артиллеристов, которые любили своё дело, и при помощи уговоров и символической бутылки коньяка убалтывали их с нами поработать, а их командование убалтывали подчинить им те или иные средства. И по результату даже родилась такая смелая мысль: вот бы создать из вдохновенных пушкарей разьездные бригады, чтобы они прибывали в командировку на участок, брали под свою опеку местную арту, и повышали её эффективность. Может, создать ЧВК с артиллеристским уклоном?»
По сообщению заместителя министра обороны Украины, А. Маляр: «на поле боя украинские военнослужащие ежедневно тратят примерно 5-6 тыс. артиллерийских снарядов, в то время как РФ – в десять раз больше». Тратят-то они тратят, а толку?
Что изменилось по сравнению с 1941 годом? Беспилотные летательные аппараты для разведки целей? Да, это есть, но, одновременно, продолжается бессилие пехоты заставить артиллерию работать на пехоту! Неверие пехоты в артиллерию российской армии до такой степени, что Ходаковский – военный с огромным практическим стажем – уже хочет, чтобы российскую артиллерию продали частным военным компаниям.
Теперь о проблеме «заставить артиллериста смотреть на свой результат глазами пехоты, и заставлять его работать», и о требуемом для этого мужестве артиллеристов.
Мужество артиллеристам, корректирующим огонь, нужно вот для чего. Противник, видя, что по нему ведет огонь артиллерия, начинает охотиться за НП командира батареи или за артиллерийскими наблюдателями, и даже если сразу не найдет их, то начинает своими орудиями обстреливать все места, на которых может находиться НП. То есть, командир батареи должен иметь достаточно мужества, чтобы в условиях постоянно рвущихся вокруг снарядов противника наблюдать за полем боя, точно рассчитывать данные для стрельбы своей батареи и давить противника огнем своей батареи, не оставляя свою пехоту или танки без артиллерийской поддержки. И это не всё.
Старший сын Сталина, командир батареи, Яков Джугашвили, командуя огнём батареи 152-мм гаубиц принял смерть в бою 15 июля 1941 года у деревни Вороны в 12 км от Витебска. А ветеран войны, служивший в батарее Якова Джугашвили и видевший его в бою, А. Робустов, на вопрос, как держался Яков Джугашвили, еще в 70-х ответил: «Очень смело, очень ровно, без криков особых, командирский язык хороший, четкий. … Потом, уже в бою, я увидел его отчаянным. Его хоть за ногу в окоп нужно было затаскивать – вылезал на бруствер». Тут Робустов не совсем понимает, что происходило: Якову – мужчине и так невысокого роста – было не до лихости. Просто из окопа наблюдательного пункта было плохо видно поле боя, и Яков выскакивал на бруствер под осколки рвущихся немецких снарядов, чтобы лучше увидеть поле боя, – лучше видеть противника и где рвутся пристрелочные снаряды его батареи.
А это тоже проблема – для успешной корректировки огня надо (желательно) находиться повыше над землёй. Немцы для этого строили специальные танки командиров артиллерийских батарей (вернее, переоборудовали для этого серийные танки), а поскольку кроме командира немецкой батареи в этом танке ещё находились и связисты с радиостанциями, то не помещалась пушка и её боекомплект. Соответственно немцы пушку в такой танк не ставили, а чтобы танк не сильно выделялся на поле боя, то ему к башне крепили деревянный «ствол пушки».
У Красной армии ничего подобного не было, во всей мемуарной литературе я всего один раз встретил единичный случай, когда командиру батареи дали обычный танк Т-26 для корректировки огня гаубичной батареи в мало-мальски безопасных условиях.
Так вот, у «Бойцового кота Мурза», показывающего, что сегодня российскую пехоту посылают занимать опорные пункты ВСУ с неподавленной артиллерией обороной, ничего нет о следующем.
1. Понятно, что неимоверно возросли возможности средств разведки целей на поле боя – одни беспилотные летательные аппарата увеличивают эти возможности на порядки. Но, всё же, где находятся командиры этих многочисленных артиллерийских российских батарей при атаке российской пехотой укреплённых позиций? В рядах пехотных подразделений или в глубоком тылу?
2. В чём «стреляющие» находятся – есть ли специальные боевые машины для командиров батарей и артиллерийских наблюдателей? Как-то давно наткнулся на сообщение, что британский принц Гарри служил в Афганистане передовым артиллерийским наблюдателем, но поиск в интернете и британской специальной машины для таких наблюдателей ничего не дал. Думаю, что и принцу давали обычный БТР.
3. Имеются ли в составе стрелковых рот специалисты, способные без артиллеристов вызвать и откорректировать огонь поддерживающей роту артиллерии? Ведь наличие таких специалистов ничего не требует, кроме обучения. Или в этом-то и дело, что требует обучения?
Вот те сведения, которые хотел увидеть в сообщении «Бойцового кота Мурза», но не увидел.
Но и это не всё, чего не увидел. Так, что будет и окончание.
(окончание следует)
Ю.И. МУХИН
