Простой американский пареньПрочел книгу Джона Скотта «За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали» и возникло желание высказаться по нескольким вопросам, даже не историческим, а принципиальным вопросам организации русских людей даже не на великие дела, а просто на какое-то дело, которое нужно делать совместно.
Но сначала о книге - для меня очень интересной книге, - повествующей о строительстве Магнитогорска и славной Магнитки. И о ее авторе - как бы, простом американском парне Джоне Скотте.
Писал книгу (с высоты моего сегодняшнего возраста) паренек. Это, по сути, мемуары парня, которому едва минуло 20, и которого распирало от желания стать писателем (никогда не понимал таких людей, еще не живших, но уже пытающихся писать). Парня, который в зиму на 1933 год приехал в Магнитогорск, как-то подозрительно быстро освоил русский язык, и начал строить доменную печь на правах обычного советского рабочего и совместно с ними. Правда, опубликовал он свою книгу несколько позже – осенью 1941 года. В это время США еще не были в состоянии войны и в союзе с СССР, но тесная связь с Британией, скорее всего, требовала от издателя и Скотта корректного отношения к уже официальному союзнику Британской империи – СССР. Это важно учесть.
В книге содержатся воспоминания о том, что было пережито Скоттом с 1933 по 1938 год, то есть, до возраста, когда ему исполнилось 26 лет (еще достаточно юного), и его оценки увиденного. Это как-бы мемуарное и публицистическое произведение. В данном случае я подчеркиваю возраст Скотта для снисхождения к его «ляпам», и к его неспособности разобраться в вопросах техники и технологии. Кроме этого, биограф сообщает о нем следующее:
«В 1929 году Джон Скотт начал учиться в Экспериментальном колледже Висконсинского университета… В Экспериментальном колледже обучение велось по программе для того времени радикальной: не было ни экзаменов, ни классов, профессора и учителя жили вместе со студентами, а курс, сфокусированный на изучении древнегреческой культуры, предусматривал анализ моральных и политических ценностных категорий западной цивилизации».
Нельзя требовать понимания конкретного и сложного производства получения чугуна, стали и проката от парня, закончившего эдакую гуманитарную школу, и (перед поездкой в СССР) пару месяцев посещавшего курсы сварщиков. От молодости и гуманитарного образования должна проистекать и беспомощность Скотта перед мало-мальски сложными числами, которые он обязан был давать (о чем позже). Конечно, Скотт это не нынешний выпускник экономического вуза, для которого квадратный корень из 100 и вопрос, из чего состоит золотовалютный резерв, - запредельная мудрость. Но все же.
Скажем, чтобы показать, как рванул вперед Магнитогорский комбинат уже в 1935 году, Скотт прилагает фото вырезки из какой-то местной магнитогорской газеты с числами производства комбината, а они там даны без размерности, просто числами: в июле – 30338, в августе – 28565, в сентябре – 27006 и в октябре – 39005. И Скотт предваряет эти числа фразой: «Ежемесячная проектная мощность комбината, как это было подсчитано немецкими промышленниками, составляла 26 660 тысяч тонн». Ну не могла давать Магнитка 26 миллионов тонн стали и чугуна в месяц ни по проекту, ни по факту! Для сравнения, в те годы все США, находившиеся на первом месте в мире по производству черных металлов, выплавляли 56,2 млн. тонн. В год! А по Скотту Магнитогорский металлургический комбинат производил 28 миллионов тонн в месяц??
Без сомнений, причина этой нелепости в том, что в газете были даны числа производства в рублях, но для Скотта это оказалось слишком сложно. Он «не чувствовал» числа, как их, обычно, чувствует технарь. Да и в более простых расчетах (кроме расчета карманных денег) Скотт не особо блещет. Скажем, вот он описывает досуг магнитогорцев 1938 года:
«Джо интересовали театр и кино. В Магнитогорске было десять театров, в которых могли одновременно разместиться 9 тысяч зрителей. Все эти театры при клубах, и поэтому мы пошли взглянуть на эти клубы, которых в городе насчитывалось двадцать три.
Деятельность клубов была весьма разнообразной — работали драматические кружки, спортивные секции, в том числе секции шахмат и шашек, литературные и художественные группы. Деньги на их содержание поступали от профсоюзов или из ассигнований на культурные нужды, выделяемых управлением комбината. Здесь не взимались клубные взносы, и все вечера, пикники и мероприятия проводились на общественной некоммерческой основе…
Мы пошли посмотреть фильм в кинотеатр «Магнит», вмещавший тысячу зрителей. Ежемесячно около двадцати тысяч человек посещали кинотеатры, это означало, что средний магнитогорский взрослый житель ходил в кино один раз в шесть недель. Здесь показывали в. основном советские фильмы, но иногда демонстрировали и зарубежные киноленты, например «Огни большого города», «Под крышами Парижа», «Новые времена» и «Петер», а иногда и какой-нибудь ковбойский фильм (вестерн), снятый пятнадцать или двадцать лет назад».
Если средний магнитогорский житель ходил в кино один раз в шесть недель, то при месячном посещении кинотеатров в 20 тысяч человек получается, что в Магнитогорске жило всего 30 тысяч взрослых. Но Скотт чуть выше сообщает, что всего в Магнитогорске жило 220 тысяч человек! Кроме этого, даже при скромных залах в среднем на 400 зрителей (в новых клубах!), 23 клуба и тысячный кинотеатр способны были вместить свыше 10 тысяч зрителей за раз, а при обычных пяти киносеансах или спектаклях, пропустить 50 тысяч зрителей в день. Какое уж тут, к черту, «один раз в шесть недель»!
Но Скотт, все же, хорош тем, что он американец, то есть, не стесняется и стремится описать быт в числах – сколько кто получает зарплаты, какие цены, что есть в магазинах, - делает то, чего от отечественных мемуаристов не дождешься. Поэтому от него можно много узнать о конкретной жизни в то время. Правда, Скотт на все смотрит с позиций своих, американских мерок, поэтому кое-какие его выводы наивны и вызывают улыбку, но к этому тоже надо отнестись с пониманием.
Не устаю напоминать, что все мемуаристы стучат себе в грудь, распинаясь в собственной объективности (Скотт не оригинал, и тоже начал с этого), в связи с этим, очень полезно понять отношение мемуаристов к тому, что они описывают, и к тем, кого они описывают. Образно говоря, если мемуарист не любит Иванова, то сложно ожидать, чтобы он написал об Иванове что-то хорошее, зато он вспомнит Иванову мельчайшую соринку в глазу, ну, а если автору нравится Иванов, то сомнительно, чтобы мемуарист сильно налегал на описание недостатков своей симпатии. И нам, само собой интересно понять, как относился к СССР Скотт, чтобы в свою очередь понять, как относиться к даваемым им фактам, – безусловно верить или не спешить?
А в случае с Джоном Скоттом это вопрос очень интересный.
Простой американский «левый»
Как сообщают биографы Скотта, и его отец, профессор университета, и сам Джон были «левых взглядов». Что это на деле означает, понять не просто.
С одной стороны, Скотт в СССР закончил вечерний Коммунистический институт, что должно подтверждать его левизну. Но, с другой стороны, у него практически нет ни единого хорошего слова о советских коммунистах, как таковых, и даже если ему при описании вообще нельзя обойтись, чтобы не упоминать о коммунистах, то он их хвалит сквозь зубы. Зато легко высказывает довольно презрительное отношение к тому, что он изучал в институте, и у него прямо выпирает неприязненное отношение и к Сталину, и вообще к большевикам у власти.
Хотя, напомню, по тогдашней ситуации для США, ему так писать было нельзя. Посему Скотт и старается хвалить, но у него неприязнь вырывается автоматически. Вот Скотт пишет о темпах строительства: «Несмотря на трудности, работа шла гораздо быстрее, чем предполагали наиболее оптимистично настроенные иностранцы, однако намного медленнее, чем этого требовали химерические планы Советского правительства». Но вот зачем так – «химерические», если опережали даже те темпы, на которые способны были иностранцы? И ведь высказался Скотт по вопросу, в котором разбирался, как баран в апельсинах. Зачем?
Вот В. Машковцев, антисоветчик, каких нынче развелось, как лебеды на заброшенном огороде, написал работу «История Магнитки». Но даже этот антисоветчик понимает, что невозможно обойтись без примеров того энтузиазма, который владел строителями, к примеру: «Строительство плотины в 1930 году было не только самым значительным, но и самым драматичным событием. Первостроители отпраздновали трудовую победу, провели прямо на плотине демонстрацию, а комиссия во главе с академиком Г. О. Графтио пришла к выводу, что сооружение не пригодно к эксплуатации, может разрушиться при заполнении водоема. Для укрепления плотины необходимо было построить флютбет. И как можно быстрее — до наступления весеннего паводка. И 18 января 1931 года началась новая трудовая эпопея первостроителей на плотине. Лютые морозы и ветры мешали проведению работ. Американцы предложили возводить тепляки. Но начальник строительства плотины М. Н. Степанов нашел другое техническое решение, позволяющее решить проблемы более быстро и дешево, без теплячков. И вновь загремели славой коллективы техника И. Р. Цехмистренко, инженеров Г. К. Левицкого, М. А. Тамаркина…».
У Скотта, пять лет прожившего в Магнитогорске и проработавшего на комбинате, ни о чем подобном нет ни слова! Только сообщения о производственных травмах, авариях и искреннее сочувствие ссыльным кулакам и работавшим на стройке заключенным, которые по своей численности и характеру работ никакой погоды не делали. Кстати, даже о том, что они постоянно вредили, Скотт пишет скупо и с сочувствием к вредителям.
«Один мастер, работавший на доменной печи, весьма откровенно критиковал Советскую власть. Он сильно пил и под действием водки становился очень разговорчивым. Однажды в присутствии нескольких иностранцев он открыто хвастался, что «устроит аварию и уничтожит завод». Вскоре после этого разговора в искореженных лопастях одной из импортных немецких газовых турбин был обнаружен увесистый гаечный ключ. Рама турбины дала трещину, и практически вся машина была загублена, а это означало, что весь труд пошел насмарку и убытки составили несколько десятков тысяч рублей. Через несколько дней этот мастер был арестован и сознался, что это его рук дело. Он получил восемь лет.
Еще один случай, с которым мне пришлось столкнуться лично, в любой другой стране также рассматривался бы как саботаж.
В Магнитогорске сооружалась вторая очередь электростанции, занимались монтажом и установкой двух больших (24 тысячи киловатт) турбин. На тех участках, где бетонировали фундамент и цементировали крыши, работали бывшие кулаки. Как и на многих других советских стройках, установка оборудования началась до того, как было полностью закончено строительство здания. Таким образом, огромная турбина была установлена и на ней уже трудились механики, а вокруг все еще работали бывшие кулаки, заливавшие цемент.
Однажды утром механики обнаружили измельченное стекло в основных подшипниках и в кольцах изоляторов со смазочным веществом большой турбины. Измельченное стекло очень быстро разрушает подшипник. Было немедленно проведено расследование, обнаружили несколько ведер, наполненных стеклом, рядом с сарайчиком, куда бывшие кулаки утром приходили отмечаться о своем выходе на работу.
В конце двадцатых и в начале тридцатых годов были ликвидированы кулаки — богатые крестьяне. Их имущество было конфисковано и передано колхозам. Этих людей отправили на различные стройки приблизительно на пять лет для перевоспитания. Некоторые из более молодых, как мой друг Шабков, действительно перевоспитывались, но большая часть старых и пожилых кулаков были полны горечи и отчаяния. В своей слепой ненависти они готовы были пойти на все, чтобы отомстить Советской власти.
Но Советская власть — понятие абстрактное, отомстить ей трудно. Вокруг были только рабочие, инженеры и другие бывшие кулаки, работавшие на строительстве. Однако оборудование и машины были символами новой власти — той силы, которая конфисковала их имущество и отправила их в эту степь заливать цемент. И потому они наносили ответные удары этому оборудованию».
Получается, что за пять лет, Скотт слышал всего о двух случаях вредительства, между тем, даже Машковцев приводит свидетельство ветеранов Магнитки о том, что для предотвращения непрерывных диверсий, актив стройки ночами не спал: «В конце 20-х годов в эти станицы возвратились из Китая около 300 человек реэмигрантов, активных участников дутовских, семеновских и колчаковских банд. Некоторые из них и были организаторами вредительства на Магнитке. А делать это было не так трудно. Электропровода, разбросанные по Магнитке на десятки километров, легко было замкнуть и тем самым оставить стройку без энергии и света... В то же время начинался обычно пожар на складе или в бараке и разрыв водопроводных труб. Характерна еще одна деталь: часто бывало так, что во время пожаров паровоз с поездом вдруг станет на переезде, не давая проезда пожарным. Положение создалось исключительно напряженное. Враг был неуловим, потому что он был среди нас и вредил исподтишка. Ночами приходилось быть особенно начеку».
Ну, вот как понять такой подход к описанию увиденного Скоттом, как бы «левым» по убеждениям? Каким таким «левым» он был? Возможно он троцкист, поскольку, не смотря на открытую кампанию борьбы с троцкизмом в СССР в это время, у него нет ни единого упоминания о троцкистах. Ну, вот для какого социализма эти песни: «Миллионы людей, сосланные в Сибирь (политические, раскулаченные), были племенем, потерянным для общества. Они стали жертвами, возложенными на алтарь Революции и Прогресса». А эти: «Мне кажется, у Советского Союза нет блестящего будущего. Если партия не сможет вернуть себе, хотя бы частично, прежнюю роль ведущей силы в стране и если ей не будет разрешено пропагандировать основные социалистические принципы, то не будет того цементирующего влияния, которое могло бы препятствовать деморализации и разрушению идеологии, заменяющей молодежи веру или религию». Какая и когда у ВКП(б) раньше была бОльшая ведущая роль, чем в 1938 году? При Троцком?
Интересно, что Скотт имел каких-то мощных покровителей в Москве, по крайней мере, об этом свидетельствует такой штрих: «Например, в Челябинске я заходил в горком партии, к главному редактору местной газеты, в управление милиции и разговаривал со многими людьми. Никто из них не хотел мне сказать, какова численность населения города. У меня были рекомендательные письма из Народного комиссариата по иностранным делам, но никто не обращал на них внимания. Бюрократия боится говорить иностранцу что бы то ни было».
И, в общем-то, правильно боялась. Наркомат иностранных дел в те времена был донельзя троцкистским.
Еще один штрих, тщательно скрываемый под левым интернационализмом Скотта, но прорывающийся время от времени, - расизм. К примеру, Скотт, как вы увидите дальше из примеров (которые даны в подтверждение совершенно иных тем), постоянно пишет о грязи, так сказать, к месту и не к месту. Вообще-то, в начале строительства такого объекта, о чистоте, в общем, и говорить не приходится, однако! Вот он описывает рабочую столовую (я дам это описание к соответствующей теме), сообщает, что при ней были умывальники, но совершенно не по теме сообщает американцам: «Никто никогда не мыл руки зимой в столовой № 30». Это почему? Пишет, что 70% (а с украинцами и белорусами все 80) рабочих были русскими (у которых в обычае не брать в руки хлеб грязными руками), и они руки не мыли?? Потому, что зима? Но уральской зимой любая вода теплее воздуха. Или: «В Магнитогорске электроэнергию в жилых домах отключают с 9 часов утра до 5 часов вечера и с 2 часов ночи до 5 утра. В начале февраля в этом регионе Урала начинает темнеть с 5 часов пополудни и темно до 8 часов утра. Такая система экономии не позволяет пользоваться утюгами, электроплитами и т.п. в дневное время. Она также мешает старому русскому обычаю спать при свете, чтобы клопы не вылезали из щелей». Даже так?? Как много русский может узнать от американцев о старинных русских обычаях! Порой Скотта тянет на описание грязи даже тогда, когда он сам делает опровергающий вывод. Скажем, описывает грязь в больнице и тут же итожит: «были соблюдены элементарные правила стерилизации и санитарии».
Кстати, Скотт сообщает: «Большинство жителей мылись в общественных русских банях, которых было очень много», - однако Скотт, почему-то, не пишет ни об этом действительно старинном русском обычае, ни о том, что он сам хоть раз посетил баню и, вообще, когда-либо мылся или его тянуло помыться.
Простой американский шпион
Когда читаешь мемуары, уже имея жизненный опыт и опыт их прочтения, то сразу понимаешь, что именно прочтешь или чего в этих мемуарах не будет. А если вдруг не видишь ожидаемого или читаешь совсем не о том, что можно было ожидать от данного автора, то, волей-неволей, возникает вопрос, а почему так? Вот и при чтении книги Скотта у меня этот вопрос постоянно возникал.
(продолжение следует)
Ю.И. МУХИН
