ЧЕМ ХОРОШО БЫТЬ НАЧАЛЬНИКОМ

 Благодарю судьбу

 

Разумеется, я не верю ни во что сверхъестественное, в том числе и в такое понятие, как «судьба» в смысле некой предопределённости событий. Но по мере того, как я изучал физическую сущность человека, изучал доказательства его бессмертия, то для меня Тот Свет из невозможного становился всё более естественным, а контакты с людьми, живущими там активной жизнью, всё более вероятными.

 

Ну, к примеру, для меня более реальным становится считающееся ненаучным понятие «эгрегора», которому Вики даёт такое определение: «понятие, термин и концепция в оккультизме и эзотерике, означающее нефизическую сущность, групповое биополе. В научной среде считается маргинальной антинаучной теорией. Сторонники этих теорий предполагают, что более или менее крупные человеческие сообщества способны вырабатывать собственное энергетическое поле под влиянием устремления к одной цели (эгрегор творческой школы, эгрегор государства, эгрегор религии и пр.)»

Напомню, эгрегор – это желание большого числа людей соединить нечто, что они считают своим биополем, в единой биополе и этим «биополем» воздействовать, как я это понимаю, на биополе других людей. Но, скорее всего, они общими усилиями хотят воздействовать на некое общее биополе, а уж оно должно получить нужный результат. Я так думаю, потому что в православии эта концепция имеет вид «молитвы по согласию», когда группа верующих договаривается несколько дней в одно и то же время молиться о здоровье кого-либо. Молитвы они адресуют не больному, а святым или сразу богу, то есть адресуют к чему-то или кому-то общему.

 

Понятное дело, что случайно может случиться даже нечто совершенно невероятное и тут работает эффект гадалок, когда они предсказывают что попало, но несбывшееся предсказания люди относят за счёт плохой гадалки и забывают, а сбывшееся помнят всю жизнь, делая этим рекламу этим мошенникам. И хотя я критически отношусь и к эгрегору, и к молитвам (см. http://www.ymuhin.ru/node/1366/?page=1), но эти идеи о наличии чего-то такого, к чему обращаться не всегда бесполезно, наводят на мысль, что в этих эгрегорах и согласительных молитвах не всё так просто.

 

В результате я не могу исключить и даже косвенными фактами могу доказать (насколько это возможно доказать косвенными фактами), что люди с Того Света могут как-то воздействовать на тех людей, кто ещё живёт в теле. И мне порою кажется, что и у меня есть какой-то «куратор» на Том Свете, который направляет меня идти в нужном ему направлении, хотя самому мне в этом направлении категорически не хотелось идти. Поскольку люди с Того Света не могут общаться словами с людьми, ещё живущими в теле, то они, скорее всего, какими-то воздействиями на тех, кто начинал думать о проблеме, приводят думающего к правильной или нужной им мысли. Я уже неоднократно показывал это на развитии авраамической религии, смотрите, к примеру http://www.ymuhin.ru/node/2092/3-filosofskie-dokazatelstva-bessmertiya.

 

Вот, полагаю, в определённых случаях и мой «куратор» с Того Света наводил меня на мысли, вернее, останавливал меня на нужном ему решении, как на самом правильном, а думать о проблеме я обязан был сам. Но в результате осуществления мною этих решений не только ставился крест на лично моих стратегических желаниях, но «куратор», скорее всего, и тех, кто со мною в земной жизни в данный момент контактировал, тоже наводил на мысли не давать исполниться этим моим желаниям. В результате я приличную часть жизни как бы и жил не там, где хотел, и делал не то, что хотел, но по прошествии времени приходил к мысли, что моя судьба умнее меня, и направляла меня так, как действительно мне было лучше, то есть я и жил там, где надо, и делал то, что надо.

 

Но интересно то, что у меня никогда не было желания стать начальником, даже в играх в войнушку в детстве я никогда не стремился быть не то, что генералом, а даже командиром. Мне нравилось быть солдатом.

 

После школы я не прошёл по конкурсу в институт, причём, совершенно неожиданно получив низкую оценку на вступительном экзамене по предмету, который безусловно знал на отлично. Я поступил на завод, стал слесарем-инструментальщиком и мне эта работа так понравилась, что я уже планировал попутно получить специальность сварщика-газорезчика, отслужить срочную и вернуться на завод. Но родители потребовали пробовать поступать ещё, благо у меня был ещё год до армии. Поступил. Казалось бы, потерял год жизни, работая на заводе. Но спустя десятилетия понял, что это была не потеря, а находка. И дело даже не в том, что научился что-то делать руками, а в том, что реально побывал в шкуре рабочего, увидел этот мир изнутри, и не то, чтобы уж очень много понял, но, скорее, почувствовал, что в этом мире к чему.

 

Причём, в Днепропетровский металлургический институт я поступил как бы не честно и это меня всю учёбу мучало – я себе пытался доказать, что на самом деле я учусь по праву, ни в меньшей мере не хуже товарищей по группе и потоку. Но и после окончания института я не начальником хотел стать – я страстно захотел заниматься наукой, я начал заниматься исследованиями ещё студентом и очень полюбил это дело – и это действительно «было моё». И моё на всю жизнь. И все тогда в институте это приветствовали – я окончил институт с красным дипломом, мне держали место на кафедре, предполагалась через год будет аспирантура и дальше понятная карьера официального учёного.

 

Но какой-то чёрт потребовал от меня бороться за справедливость, и я написал заявление в партком на несправедливость распределения выпускников, «покатив бочку» на институтское начальство. Ни один студент, кому я предлагал подписать это заявление вместе со мною, его не подписал, но кто-то же именно от меня требовал это заявление написать! И начальство института обеспечило, что я не только не остался на кафедре – мне не дали устроится на работу во всём городе.

 

И вот я, по-прежнему не желая делать карьеру начальника, всё же уехал по распределению в Казахстан в город Ермак работать на строящемся тогда Ермаковском заводе ферросплавов, уехал становиться начальником, уехал единственный из восьми выпускников, посланных по распределению из нашей группы в тот год. И до меня, и после меня за все годы работы завода к нам не приехал ни один выпускник моей специальности из моей «альма-матер», хотя без сомнений, из неё молодые специалисты посылались в Казахстан каждый год. Все выпускники, понятное дело, изворачивались, и никто к нам не приехал, как ни один человек не приехал на наш завод и из Москвы – из родственного нам институту МИСИС.

 

На заводе я просил дать мне уволится без требуемых трёх лет отработки – но тогдашний директор оказался идиотом и не разрешил меня увольнять. Много лет спустя я понял, что этот идиот был послан мне во благо – не давая мне заниматься научными исследованиями (а я таки добился работы заводским инженером-исследователем), он поручал мне всякие дурные дела, которые не могли исполнить те, кто был обязан их исполнить, в результате я стал универсальным специалистом по решению нерешаемых дел.

 

Это всё хорошо, но не менее важно было то, что судьба меня забросила в ту часть СССР, в которой ещё жили нормальные люди – люди, для которых ценностью всё ещё было не барахло, как уже на западе СССР, а человеческие отношения и я, по сути, сформировался в среде уже этих людей.

 

При всём при том, сам того не желая, я и даже при директоре-идиоте, я начал расти в должности и уже стал начальником цеха, когда директора-идиота сменили на настоящего директора, С.А. Донского, – выдающегося руководителя. А к тому времени я начал исследовать бюрократизм, стараясь понять, что это такое в своей сути и как найти способы его ликвидации. То есть из исследований в области физической химии и физики я перешёл к исследованию процессов в обществе. И мне теперь нужны были примеры бюрократизма не только на уровне цеха или завода, надо было взглянуть и на более высокие уровни управления страной. И вот тут судьба надоумила, скорее всего Донского, поругаться со мною, а от меня судьба потребовала упереться в своей решимости противостоять директору, и в результате короткого, но жёсткого противостояния, Донской выбросил неожиданный фортель – предложил мне стать его заместителем. Это давало возможность работать и вне завода, и я согласился, скорее, для поиска примеров к разрабатываемой теории делократии, а не для начальственной карьеры.

 

Разумеется, я всегда стремился заработать побольше денежек – а как ж без этого? Но дело в том, как я сейчас вспоминаю, мне почему-то всегда денег хватало, возможно потому, что «судьба» вмешивалась в мои размышления по поводу очередного барахла вопросом: «А оно тебе надо?». «Нужна тебе трёхкомнатная квартира?». «Нужен тебе личный автомобиль?». Ведь помимо небольшой радости, барахло в нашей жизни – это ещё и большие хлопоты, без которых можно и обойтись. По поводу обладания вещами у меня никогда не было зависти к тем, кто ими обладает, думаю потому, что кто-то с Того Света приводил меня к мысли: «А оно ведь и без этого барахла тоже хорошо».

 

 

Теперь начну собственно тему о том, почему хорошо быть начальником.

 

Лет 20 назад я написал книгу «Три еврея или как хорошо быть инженером», из названия которой должно быть понятно, что инженером быть хорошо. Но чем хорошо? А тем, что в этой должности открываются обширные возможности творить, поскольку нет ничего такого, даже очень хорошего, что невозможно сделать ещё лучше. Причём, если инженер занимает какую-то руководящую должность, то поле для творчества расширяется за счёт творчества в области человеческих отношений.

 

А творчество («я это смог!») даёт такое удовольствие, с которым не сравнится никакое обладание барахлом. Причём, удовольствие от обладания барахлом садится тебе на шею необходимостью это барахло обслуживать, а удовольствие от творчества – это чистое удовольствие.

 

С ростом в должности резко расширяются возможности для творчества, как за счёт возрастания сложности и усугубления тяжести решения чисто инженерных задач, так и за счёт тяжести решения организационных задач. Но тяжесть решения пропорциональна удовольствию, которое получаешь, когда эти задачи решишь. Чем тяжелее задача, тем больше удовольствие получаешь.

 

К примеру, ну, вот с чем сравнить удовольствие от того, что твои предшественники, как ни бились, не смогли убедить московское начальство разрешить заводу закупать не 7 тысяч тонн листовой стали в год, а 10, а ты добился разрешения на 18 тысяч тонн, сняв головную боль с работников отдела снабжения? (Сейчас – через 35 лет – точно не помню количества, посему числа приблизительны). С чем сравнить удовольствие от того, что твои предшественники, как ни бились, не смогли убедить железнодорожное начальство разрешить заводу держать железнодорожные вагоны под разгрузкой более 10,5 часов, а я в год, когда железная дорога потребовала от нас разгружать вагоны за 4,5 часа, добился разрешения разгружать их 14 часов, сняв дикие штрафы с работников железнодорожного цеха? С чем сравнить то душевное состояния от вида, с каким искренним уважением на тебя смотрят работники отдела снабжения и железнодорожники? И зачем тебе при таком уважении, чтобы они почитали тебя ещё и как начальника?

 

А с чем сравнить удовольствие от того, что ты первым на просторах СССР ввёл чисто заводские деньги (рубли), да ещё и сумел их деноминировать? Эти деньги конвертировались и в обычные рубли, и в валюту, а по начальным буквам фамилий моей и директора С.А. Донского эти заводские рубли получили неофициальное название МуДоны. А после этих денег мы первые в СНГ ввели для расчёта в магазинах магнитные карточки, правда, тут больше заслуга Донского. Как оценить удовольствие от уважения своих коллег с других заводов, приезжавших на завод для обучения тому, к чему ты дошёл своим умом?

 

У моих предшественников рядом с дверью кабинета висела табличка «Приём по личным вопросам с 17 до 18». Я её оторвал, распорядившись секретарю, что любой работник завода может заходить ко мне в любое время (если в кабинете кроме меня никого нет), поскольку это для него вопрос личный, а для меня просьбы работника завода это работа такая же, как и остальные дела на заводе. В чём измерить удовольствие от того, что работники завода смотрят на тебя, как на человека, способного решить даже их личные проблемы?

 

Вот как-то встретились «за рюмкой чая» (он правда, уже не пил) с бывшим Главным инженером завода, а к тому времени скорее даже не топ, а кризисным менеджером империи Дерипаски, Валерием Матвиенко. И он, как бы между прочим, рассказывает, что руководит у Дерипаски подразделением со штатом 150 тысяч человек, и недавно за два года построил завод, размером с наш бывший «Ермаковский завод ферросплавов». А мы тогда строили его 10 лет! Можете оценить удовольствие Матвиенко от осознания, что он смог организовать строительство с такой скоростью?

 

А вот как-то попал в издательства «Недра» на какой-то сабантуйчик Владимира Менщикова, бывшего моего коллеги по ЕЗФ, тоже в те времена заместителя директора, который в 90-х одновременно руководил в Липецке заводом «Красный сокол», а Москве этим издательством. Сидел рядом с главбухом издательства и он восхитилась Володей: «Мы до него по полгода не имели денег на зарплату, а он каждый месяц деньги находит!» Можете оценить удовольствие Менщикова от своей действительной пользы для своих подчинённых?

 

Разумеется, ко мне возникнет вопрос – а с чего это тебя, старого, так потянуло на воспоминания, да ещё и хвастливые? Знаете, годы чувствуются не только по собственному внешнему виду или затруднениям с памятью, годы чувствуются по товарищам. Приехав в 1973 году в Ермак, я получил койку на этаже молодых специалистов и там быстро сдружился с компанией, с которой потом всю жизнь в Казахстане дружили. Так вот, уже давно умерли Саша Карев и Саша Скуратович, умер и Серёга Харсеев, хотя они все были моложе меня. Слава богу жив мой одногодок Гриша Чертковер, и самый близкий друг тех времён, Женя Польских, правда здоровье у него и его жены Нади… не ах.

 

Раньше Женька звонил мне регулярно, а сейчас на мои письма так редко отвечает, что даже начинают нехорошие мысли закрадываться. В этом году с августа не отвечал и только в начала ноября появился. Рассказал о здоровье, о детях и внучках, и как они с Надей там… и вдруг его прорезало на воспоминания:

 

 

Поясню: Матвиенко – Главный инженер завода, Тятя – на тот момент легендарный старший мастер завода, Кашаев на тот момент начальник ОТК, Вадим Храпон – начальник отдела сбыта. Полигонную разливку – разливку жидкого ферросилиция прямо на специально подготовленный пол цеха с быстрой уборкой остывающего металла, на тот момент ни один завод в Союзе не применял, догадался её применить для решения проблемы только Евгений Анатольевич Польских.

 

Мы с Женей были начальниками из тех начальников, которые знают, за счёт чего начальники получают удовольствие от того, что они начальники.

 

Помянутый Анатолий Иванович Григорьев, которого на заводе все звали Тятей, был уникальный начальник, отдававший себя делу без остатка, и как-то, когда завод ещё был в глубокой жопе, а Тятя, в это время сутками не уходя домой, вытягивал из бедственного положения печь № 48, мы с ним обедали в столовой 4-го цеха. Город Ермак стоит на левом берегу Иртыша, а напротив горjда, на правом берегу одиноко стоял домик бакенщика, который вечером на моторной лодке зажигал бакены по руслу реки, а утром тушил их. И вот я говорю Анатолию Ивановичу, что хорошо бы устроится на работу бакенщиком и не иметь вот этого каждодневного ужаса сплошных проблем. Он сначала охотно согласился со мной, а потом подумал и сказал: «А ведь мы уже не сможем уйти от всего этого».

 

Не знаю, какой тут образный пример привести, скажем, такой – того, кто брал Эльбрус, уже не будет радовать подъём на 5-й этаж без лифта. Да, да, я знаю – далеко не все стремятся не к деньгам, а к этой радости.

 

Но эта радость есть и никакие деньги ей не эквивалент.