Физический гений младшего сержанта
Принципиально схема термоядерной реакции, обеспечивающей взрыв того, что называется водородной бомбой, проста. Изотоп (разновидность) водорода, в атоме которого кроме только протона (положительно заряженной частицы), как в обычном водороде, есть и нейтрон (нейтральная частица такой же, как и протон массы), и который называется «дейтерий» (D), соединяется с изотопом водорода, в котором аж два нейтрона – «тритием»(Т) – с получением гелия (два протона и два нейтрона) и нейтрона, и, главное, с выделением огромного количества энергии.
Это всем было понятно ещё в первой половине прошлого века, но проблема была в том, как это сделать? Водород и его изотопы дейтерий и тритий – это газы, мало этого, это такие газы, которые даже для сжижения требуют температуры всего на 20 градусов выше «абсолютного нуля» – температуры минус 273 градусов Цельсия – ниже абсолютного нуля температуры уже не бывает. Поэтому выделить дейтерий и тритий – это уже страшная головная боль для технологов, но невозможно всунуть их в виде газа в приемлемом количестве в бомбу, которую можно было бы сбросить с самолёта. А для сжижения требуется холодильная техника, по сути, маленький завод.
Надо сказать, что американцы, всё же в своё время построили такой завод, погрузили его на баржу и взорвали в Тихом океане:
«1 ноября 1952 года на атолле Эниветок (Маршалловы острова) под наименованием «Иви Майк» (англ. Ivy Mike) было проведено полномасштабное испытание двухступенчатого устройства с конфигурацией Теллера-Улама. Мощность взрыва составила 10,4 мегатонны, что в 450 раз превысило мощность бомбы, сброшенной в 1945 году на японский город Нагасаки. Устройство общей массой 62 тонны включало в себя криогенную ёмкость со смесью жидких дейтерия и трития и обычный ядерный заряд, расположенный сверху».
Добавьте к этому, что производство трития было не просто затратным – производящий тритий реактор выдавал его несколько килограмм… в год! Мало этого, у трития период полураспада всего 8 лет, и его для термоядерной реакции надо обновлять каждые полгода.
Поэтому американцы даже не сильно парились над созданием термоядерного оружия ввиду огромного количества нерешаемых проблем с тритием, и наработав тритий, взорвали «Иви Майк» скорее для престижа.
Но в 1950 году 24-летний младший сержант-радист 221 зенитно-артиллерийского дивизиона, расположенного на Сахалине в городе Поронайске, Лаврентьев Олег Александрович, решил эту проблему. Нет, не думайте – ему не «моча в голову стукнула» вместе с этой идеей. Это был трудовой подвиг, поскольку Олег к тому времени увлекался ядерной физикой уже 9 лет, изучая всё, что было доступно по этому вопросу. Обратите внимание – изучил сам без каких-либо преподавателей.
Почему решил сугубо физическую проблему он, а не официальные учёные? А перед глазами учёных стояли шоры – любой иной материал в ядерных реакциях препятствует проведению этих реакций – не даёт нейтронам свободно летать и делить материал. Дейтерий и тритий можно было соединить в химические соединения, на которые способен водород – в гидриды, – скажем, таким гидридом является вода – соединение водорода и кислорода – или пропан – соединение водорода и углерода. И таким образом получить смесь, в которой дейтерий и тритий были бы в твёрдом или жидком виде, но основания – атомы тех веществ, к которым бы были химически присоединены дейтерий и тритий, скажем, атомы тех же кислорода или углерода, не давали бы соединяться дейтерию с тритием. Для учёных всего мира это был тупик.
Трудно предположить, как именно шла мысль Лаврентьева (сам он даёт только конечный её результат), но он дерзнул задуматься над вопросом – а не использовать ли в качестве рабочего материала для термоядерной реакции само основание гидрида – саму помеху реакции для проведения этой реакции?
Тут даже трудно найти подходящий образный пример. Скажем, дерутся две банды футбольных фанатов, но вдруг около каждого фаната появляется полицейский – драка становится невозможна. И всем понятно, что драка невозможна. А Лаврентьев сделал так, что все полицейские стали драться вместе с фанатами и драка стала ещё круче, чем была!
Я пытаюсь представить ход мысли Лаврентьева и вижу его так. Лаврентьев, скорее всего, начал прикидывать, что будет, если по основаниям гидридов бить нейтроном от взорвавшейся атомной бомбы? Перебирал эти вещества из таблицы Менделеева, но в итоге от деления их ядер всё равно получал вещества, которые бы тормозили термоядерную реакцию. Наконец добрался до лития (или начал с него). У, скажем так, обычного лития в ядре три протона и четыре нейтрона – всего семь частиц. Если к ним добавить ещё один быстрый нейтрон от взрыв атомной бомбы, то будет восемь частиц, из которых три – протоны. Протоны можно разделить только на один и два. При двух протонах в ядре – это гелий, обычному гелию требуется два нейтрона из восьми (гелий – это, кстати, альфа-частица). Остаётся один протон – это ядро водорода, но с ним остаётся три нейтрона из восьми. Но вещества с одним протоном и с тремя нейтронами не бывает, следовательно так литий разделиться не может.
А вот если бы у лития было не четыре, в всего три нейтрона… стоп! А у лития есть изотопы? Смотрим и видим – есть! Есть литий с тремя нейтронами (и тремя протонами) – это литий-6! Если по нему ударить быстрым нейтроном от взрыва атомной бомбы, то получится гелий (альфа-частица) – с двумя протонами двумя нейтронами – и протон с двумя нейтронами, а протон с двумя нейтронами – это ТРИТИЙ!!
И этот тритий тут же соединится с дейтерием, с получением двух протонов и трёх нейтронов, два протона и два нейтрона – это гелий (альфа-частица), а оставшийся нейтрон ударит по соседнему литию-6 и всё начнётся с начала! Начнётся термоядерная цепная реакция!!
До чего красивое решение! Из начальных продуктов термоядерной реакции полностью убирался самый тяжёлый в получении и самый неустойчивый продукт – тритий. Он получался при взрыве «автоматически»! Мало этого, гидрид лития оказался не газ, и даже не жидкость, а твёрдое вещество! Термоядерная бомба, способная доставляться самолётом была создана!
Поскольку мы говорим о приоритете, то главным будет Запад – а как там с использованием лития-6, когда оно началось?
В СССР дата приоритета понятна. Хотя, когда Лаврентьев послал письмо Сталину не известно, но письмо в ЦК, после которого всё завертелось, скорее всего, было послано Лаврентьевым в июне 1950 года. И, наконец, его письмо, в котором уже дана полная схема водородной бомбы и объяснение её принципа, Поронайский Горком ВКП(б) отправил в Москву 29 июля 1950 года.
А в США, считающийся американским отцом водородной бомбы Э. Теллер совместно с Ф. Де-Гоффманом выпустили отчёт об необходимости применения дейтерида лития-6 в своей новой схеме водородной бомбы только июне 1951 года – через 11 месяцев после Лаврентьева. И только на состоявшейся 16-17 июня 1951 года в Принстоне конференции по проблемам термоядерного оружия была признана необходимость производства дейтерида лития-6. До этого никакого задела по организации производства лития-6 в США не было, посему строительство завода по производству лития-6 началось в США только в мае 1952 года. Построенный в Ок-Ридже завод начал функционировать в середине 1953 года.
Так, что речь должна идти не о приоритете США, а о том, какой мерзавец предал СССР и передал американцам идеи Лаврентьева? Причём, передал всё содержание его письма, поскольку уже 11 мая 1951 года в Комиссии по Атомной Энергии США прошли обсуждение по предложению Л. Спитцера по управляемому термоядерному синтезу, а подписание контракта на исследования УТС в Принстонском университете состоялось 7 июля 1951 года. То есть американцы узнали содержание письма Лаврентьева – и о бомбе, и об управляемом термоядерном синтезе – весной 1951 года.
Люди, которое стремятся только за деньгами, которые видят счастье только в них, не способны понять, какое счастье испытывает человек от творчества – от сознания, что он оказался способен сделать то, что раньше было недоступно хотя бы ему. Ну, а если он сделал то, на что оказался неспособен никто в мире, то это счастье невозможно себе представить.
У Сахарова, считающегося отцом советской водородной бомбы, три звезды Героя Социалистического труда, «Орден Ленина», две премии и куча медалей, включая медаль «За освоение целинных земель», но разве сравнить счастье Сахарова от получения этих цацек со счастьем Лаврентьева, открывшего то, что ни один физик мира не смог открыть? Кстати, за всю свою жизнь Лаврентьев имел всего одну награду – медаль «За победу в Великой Отечественной войне».
В своём помянутом письме в ЦК Лаврентьев дал исчерпывающую схему водородной бомбы:
«Она состоит из детонатора (обычная атомная бомба), окруженного слоем дейтрида лития-6, т.е. соединением изотопов Li6 и D. Количество этого «взрывчатого вещества» определяется желательной силой взрыва.
Производство этой бомбы связано с значительными затратами средств (на отделение изотопов). Оба изотопа могут быть выделены из природных соединений путем длительного электролиза. (D содержится в природном водороде 0,014 %, Li6 содержится в природном литии 7,93 %)».
Но систему уравнений с получением трития, Лаврентьев вкратце описал только в воспоминаниях, а в своём письме в ЦК он дал суммарные уравнения – уравнение того, какие продукты и какой тепловой эффект будет получен после осуществления промежуточных реакций:
Li6 + D = α + α + 500 млн. ккал и Li7 + H = α + α + 400 млн ккал,
поскольку Лаврентьеву важно было показать именно энергетический эффект.
Но Сахаров, давая отзыв на эти уравнения, написал, что эти реакции «не являются наиболее подходящими в условиях теплового взрыва, т.к. их эффективное сечение при тех температурах, которые осуществляются в условиях атомного взрыва, слишком малы».
Почему Сахаров объявил неосуществимыми предсказанные Лаврентьевым процессы, реально идущие в условиях атомного взрыва? Потому, что Сахаров глуп, как и все теоретики? Не верю! Сахаров компрометировал Лаврентьева, чтобы его обокрасть! Как по-другому это понять?
И это обычная практика массовой толпы учёных, идущих в науку за деньгами.
Научная мафия в СССР
Человек, идущий в науку, чтобы получать большие деньги, подобен импотенту, который всё же женится, но на богатой женщине и исключительно ради того, чтобы она его содержала.
28 марта 1942 года, тогда ещё совсем молодой профессор химии Андрей Владимирович Фрост послал члену ГКО В. М. Молотову письмо. Напомню, что шёл уже год тяжелейшей войны с немцами.
Письмо длинное и для читателей я дам его в приложении к этой части материала, а в самом тексте парой слов сообщу его содержание. Ещё чуть ли не в двадцатых годах в научной среде СССР создалась интернациональная группировка с преимуществом евреев, состоящая из физиков и химиков, которую Фрост называет «группировкой Фрумкина». Эта группировка, мало того, что поддерживала не настоящих учёных, а только друг друга, так она ещё и установила связь с заграничными евреями в науке. И они, цитируя в своих статьях друг друга и создавая видимость, что без их глупых трудов никто в мире не может обойтись, создают друг другу рекламу, как выдающимся учёным. Но на самом деле сама группировка Фрумкина ни на что не способна, она выталкивает из науки способных конкурентов в борьбе за выделяемые на науку деньги и тупо ворует идеи у других учёных.
Понимая это, немцы перед войной буквально издевались над советскими академиками от химии и физики. Приглашали их в Германию, там показывали им липовые лаборатории, занимающиеся липовыми исследованиями, и тупые бестолочи этой группировки тратили огромные деньги на попытках повторить эти исследования в СССР. К примеру, немецкий химик Габер убедил членов этой группировки, что синтез аммиака очень труден и в производстве невозможен, а на самом деле немцы по методике Габера производили сотни тысяч тонн взрывчатки. Немцы внушили этим научным олухам, впрочем, и американцам тоже, что ароматические углеводороды в авиабензине вредны, а уже во время войны выяснилось, что они необходимы.
Но зато эта группировка заняла главенствующее место в комитете по присуждении Сталинских премий и в основном давала эту премию только своим. Мало этого, уже после войны, в 1956 году они организовывают присуждение Нобелевской премии активному члену этой группировки академику Семенову за идеи британского учёного Хиншелвуда (получил премию вместе с Семеновым).
И Семенов не один стал лауреатом Нобелевской премии таким хитрым способом.
Возьмем, к примеру, книгу К. Рыжова «Сто великих россиян». Ученые в ней представлены всего пятью фамилиями наших соотечественников: Ломоносов, Лобачевский, Менделеев, Павлов и Ландау.
С первыми четырьмя все ясно: еще из школы мы знаем, что это они открыли закон сохранения веществ, неевклидову геометрию, периодический закон элементов, законы физиологии и условные рефлексы. А что открыл Лев Ландау? Из статьи о нем можно понять, что это очень-очень великий физик, но что он в физике открыл, понять невозможно. Из статьи в «Энциклопедическом словаре» выясняем прежде всего, что он имеет Нобелевскую, Ленинскую, три государственные премии и звание Героя Соцтруда – прямо коллекционер наград. Но что же все-таки он в физике открыл?! Из этой же статьи выясняем, что у Л. Ландау: «Тр. во мн. областях физики: магнетизм, сверхтекучесть и сверхпроводимость, физика тв. тела, атомного ядра и элементарных частиц, плазмы, квантовая электродинамика, астрофизика и др. Автор классич. курса теоретич. физики (совм. с Е.М. Лившицем)».
«Классический» курс физики – это, конечно, хорошо. Но открыл-то этот педагог что? Ведь покойный Альфред Нобель распорядился свои деньги тратить только на премии за открытия, а не за написание в соавторстве учебников. Кстати, на самом деле, как выясняется, Ландау не написал ни одного труда, поскольку не умел писать. Писали другие, а он в труды других, как нас убеждают биографы, ценные мысли вкладывал. Ценные мысли – это хорошо, но открыл-то он в физике что? За что Нобеля получил?
Выясняется, что Нобеля Ландау получил за то, что высказал смелое предположение по поводу того, почему гелий сверхтекуч. Ага, скажете вы, значит Ландау открыл сверхтекучесть? Нет, сверхтекучесть открыл П.Л. Капица, а Ландау высказал по этому поводу смелые предположения и получил за это Нобелевскую премию в 1962 году. Капица тоже получил Нобелевскую премию за свое открытие, но только через 16 лет после Ландау – в 1978 году и через 30 лет после того, как он его сделал. Меня интересует вопрос – почему так? Почему в СССР физик, сделавший открытие, представляется Нобелевскому комитету для награждения позже того, кто это открытие описал? Это ведь все равно что летчик, сбивший 20 немецких самолетов, получает звание Героя через 30 лет после войны, а журналист, описавший его подвиг, – получает звание Героя немедленно.
У меня нет другого ответа, чем тот, который уже дал в своем письме А.В. Фрост: «В результате, не дав стране ничего для развития ее мощи, а наоборот, ослабив ее, эта публика захватила в свои руки науку, определяет, или, во всяком случае, пытается определять официальное суждение о качестве научных работ, и отметила свою деятельность колоссальным количеством присужденных ее членам премий им. т. Сталина (так как им удалось захватить ведущее положение и в Комитете распределения этих премий)».
Из книги жены Л. Ландау К. Ландау-Дробанцевой можно узнать довольно интересные подробности, в том числе и о способах награждения, принятых в советской физике.
Так, к примеру, физик П.А. Черенков сделал открытие, которое тянуло на Нобеля, но Нобелевскую премию получили трое: Черенков П.А., Франк И.М. и Тамм И.Е. Последние два – за руководство Черенковым и «истолкование» этого открытия. (Должен сказать, что нет сведений о том, что Капица или Черенков просили кого-либо истолковать свои открытия, да и Нобель платить премии истолкователям или руководителям не предполагал). Ландау так объяснил жене навязанных Черенкову «соавторов»: «Такую благородную премию, которой должны удостаиваться выдающиеся умы планеты, дать одному дубине Черенкову, который в науке ничего серьезного не сделал, несправедливо».
Как видите, и у этого клана есть свои понятия о справедливости. Почему «выдающиеся умы», наши «гениальные теоретики» неспособны сами сделать открытие и имеют право грабить настоящих ученых – такой вопрос не стоит. Раз выдающиеся, то имеют право! А выдающиеся они потому, что все хором утверждают, что они выдающиеся. А то, что они не способны сделать открытие, – так это мелочь!
Вопрос – а почему Черенков согласился взять к себе в соавторы двух паразитов? Возможно, не хотел ждать Нобеля 30 лет, как Капица. Да и примеров того, что будет, если не подчиниться клану, у него было предостаточно.
К примеру, А.А. Власов вывел уравнение состояния плазмы, которое, по несчастью, перечеркнуло «труды» гениального физика Ландау, но впоследствии всё равно было названо «уравнением Власова».
Клан организовали травлю Власова. Компания: В.Л. Гинзбург (этого запомните, ещё пригодится!), Л.Д. Ландау, М.А. Леонтович, В.А. Фок опубликовали статью, доказывающую неправильность работ Власова, причем статью, противоречившую и физике, и математике. Они доказывали: «Рассмотрение указанных работ Власова привело нас к убеждению об их полной несостоятельности и об отсутствии в них каких-либо результатов, имеющих научную ценность».
Историк науки М. Ковров пишет:
«В 1946 г. двое из авторов разгромной работы, направленной против Власова, избраны академиками, третий получает Сталинскую премию. Услуги Гинзбурга не будут забыты: позже он тоже станет академиком…»
О том же пишет и физик А.А. Рухадзе: «Однако укрепление авторитета Ландау столь старомодным способом за счет умаления заслуг Анатолия Александровича Власова представляется неуместным. Дело в том, что правильное кинетическое уравнение для плазмы первым написал Власов в 1938 г., и это обстоятельство оказалось, по-видимому, очень болезненным для самолюбия некоторых физиков. В 1946 г. в «Журнале экспериментальной и теоретической физики» появилась статья известных ученых В.Л. Гинзбурга, Л.Д. Ландау, М.А. Леонтовича и В.А. Фока под названием «Об ошибках профессора Власова». При этом редакция ЖЭТФ не предоставила Власову возможности для печатного ответа, хотя с его ответом авторов указанной статьи ознакомили еще до ее публикации.
В основном результате работы Власова нет приписываемых ему ошибок. Полученное им уравнение вошло в мировую научную литературу под названием «уравнение Власова», имя которого в ЖЭТФ старались упоминать как можно реже».
А Власов, за создание теории плазмы, за свое «уравнение Власова» получил Ленинскую премию аж через 40 лет – только в 1970 г., когда уже всем стало понятно, что без его уравнения, а не без математических испражнений Ландау, нельзя обойтись. Но академиком Власова так и не избрали.
Как медицинская мафия не избрала в академию известного во всем мире выдающегося хирурга Гавриила Абрамовича Илизарова, кстати, еврея по национальности.
Между прочим, в книге воспоминаний Рухадзе, возможно, даже помимо воли автора, проскакивают довольно характерные факты и оценки физической мафии. К примеру: «Очень привлекательно является и широта натуры В.Л. Гинзбурга… Как-то, в 1968 г., он получил заказ написать обзор для «Хандбух дер Физик» по распространению радиоволн в ионосфере Земли. Он позвал меня и предложил написать этот обзор, поскольку сам давно этой проблемой не занимался, но «отказаться от такого заказа глупо». Я написал, он внес посильный вклад, прочитав мою рукопись и сделав ряд замечаний, и любезно согласился быть соавтором».
Или: «Написал книгу с В.Л. Гинзбургом, которая только моя, а не В.Л. Гинзбурга». Правда, Рухадзе не только хвалит Гинзбурга за «широту натуры»: «Что мне не нравилось в В.Л. Гинзбурге? В первую очередь его национальная ориентация. Как-то он сказал, что «при прочих равных условиях он к себе, естественно, возьмет еврея». (Судя по всему, не он один). «Не нравятся мне также академические игры В.Л. Гинзбурга, точнее его неискренность в этих играх. Нет, он не мафиози, как был Я.Б. Зельдович, или каким является И.М. Халатников. Он просто подыгрывает им за «мелкие подачки».
Или вот ещё из воспоминаний Рухадзе: «Что говорить, об интеллекте В.П. Силина свидетельствует, например, такой факт: его «обокрал» сам Л. Ландау, ведь теория Ферми-жидкости Ландау это работа В.П. Силина, которую гений Ландау присвоил незаметно для самого себя».
О ценности математических упражнений Ландау пишет, вспоминая свою молодость, бывший министр Минатома В.Н. Михайлов:
«Засиживаясь до поздней ночи дома, когда жена и сын уже спали, на кухне я ночами ломал голову, проверяя каждое приближение в теории выгораний ядерно-активных материалов в потоке нейтронов. И труд вознаградился. Оказалось, что небольшая неточность в теории приводила к большой погрешности в конечном результате атомного взрыва. Я бросился к классическим секретным работам Л.Д. Ландау и там тоже обнаружил эту неточность».
Ну и надо ли было засекречивать эти «классические» работы Ландау? Пусть бы и американцы по ним тратили деньги на неудачные испытания ядерных устройств.
В свое время создателей ядерного оружия в СССР разделили на два учреждения – Арзамас 16 и Челябинск-70. В первом (ближе к Москве) остались все советские «выдающиеся физики», за что, как обижался работавший в Арзамас-16 Сахаров, эту контору в Минсредмаше (министерстве, создававшем ядерное оружие) называли «Израилем», а собрание научной элиты Арзамаса-16 – «синагогой». А в Челябинске-70 евреев почти не было, за что это учреждение называли «Египтом» (сказались мотивы арабо-израильской войны). В Челябинске-70 работало в три раза меньше сотрудников, чем в Арзамас-16, но Челябинск-70 создал две трети всего советского ядерного оружия. То есть, эффективность прославленных посредственностей оказалась в четыре раза ниже, чем нормальных научных сотрудников.
О приоритете Гинзбурга
Кто в отечественной науке был Виталий Лазаревич Гинзбург? Гинзбург – «советский и российский физик-теоретик, доктор физико-математических наук (1942), профессор. Академик АН СССР (1966[9]; член-корреспондент 1953[10]). Лауреат Ленинской премии (1966), Сталинской премии первой степени (1953) и Нобелевской премии по физике (2003)». Как и в случае с Ландау, вы замаетесь понять, что такое в физике открыл Гинзбург, за что ему присудили Нобелевскую премию, но выражать об это сомнения чревато последствиями, поскольку, как сообщает Википедия, Гинзбург это «Член президиума Российского еврейского конгресса[23] – крупнейшей светской еврейской организации России».
И, наверное, теперь вас не удивит, что Гинзбург нагло обворовывал не только Лаврентьева, но и уже к тому времени умершего Сахарова:» «На вопрос журналиста, а говорят, бомбу водородную Сахаров придумал, Виталий Лазаревич Гинзбург ответил: «Нет. Ведь в чём там трудность была. Нужно, чтобы атомы дейтерия и трития соединились, и пошла реакция. Как их сблизить? Сахаров предложил свой способ сжатия – с помощью слоёв твёрдого вещества и дейтерия. А я предложил использовать литий-6. Дело в том, что для реакции нужен тритий – радиоактивный элемент, добывать который страшно тяжело. Вот я и предложил использовать такую реакцию, в результате которой тритий получается сам по себе – уже в бомбе. И эта идея пошла…»
«Высказанная Гинзбургом впервые в отчёте от 3 марта 1949 года идея о твёрдом продукте – дейтериде лития (точнее, у Гинзбурга – дейтериде-тритиде лития) как основном термоядерном «горючем» была верной, но отнюдь не очевидной», – и т.д.
И эта брехня Гинзбурга о его приоритете, «научным миром» принимается охотно и без каких-либо доказательств. А почему?
Во-первых, то, что Гинзбург, якобы, предлагал дейтерид и третид лития-6, – это следствие того, что в «слойке Сахарова», обворовавший Лаврентьева Сахаров уже использовал литий-6, но при этом, не только дейтерид лития-6, но и тритид лития-6. Однако с точки зрения собственно физики это глупость – с литием-6 имеет смысл использовать только дейтерий. То есть Гинзбург, правильно сообщая, что тритий автоматически получается «уже в бомбе», и одновременно, якобы, предлагая использовать тритид лития, на самом деле не соображал, о чём он лжёт. Такой был учёный, гордящийся тем, что никогда не изучал химию.
Во-вторых, что это за отчёт «от 3 марта 1949 года» – о чём Гинзбург отчитывался? Кто ему давал задания, результатом которого был этот отчёт? Где этот отчёт и кто его видел? Почему за всю историю создания термоядерного оружия в десятках воспоминаний участников, включая «Воспоминания» Сахарова, о приоритете Гинзбурга никто не вспоминает, и на Гинзбурга никто не ссылается? Почему Гинзбурга нет среди авторов «слойки Сахарова», в которой уже был применён дейтерид лития-6?
Наконец, почему первый заместитель Курчатова с 1950 года, И.Н. Головин, в написанной им биографической книге «И.В. Курчатов», которая вышла в 1967 году в издательстве «Атомиздат», ни словом о приоритете Гинзбурга не вспоминает? Почему в «списке Головина» под заголовком «Создатели советского термояда», отдельно были вынесены и стояли сразу под заголовком лишь три имени, объединённые фигурной скобкой и пометкой «инициаторы»: Лаврентьев, Сахаров, Тамм, – и никаким Гинзбургом и не пахло?
После появления в самом конце прошлого века статей о Лаврентьеве, «физическая мафия» засуетилась, и в Википедии в статье «Гинзбург, Виталий Лазаревич» уже есть строчка «Сталинская премия первой степени (1953) – за предложение о применении лития-6 в изделии РДС-6с», – то есть за «слойку Сахарова».
Но дело в том, что в основе денежной части этой премии лежат гонорары Сталина за публикацию его работ и часть его зарплаты на постах секретаря ЦК ВКП (б) и главы Советского государства. Посему, как и Нобелевская премия, основанная на деньги Нобеля, эта премия и называлась «Сталинской». Со смертью Сталина этот источник денег исчезал, а вместе с ним и исчезли и основания называться «Сталинской». В статье «Из истории Сталинской премии» следует: «Жизнь Сталинской премии оказалась не очень долгой, закончившись вместе с жизнью человека, давшего ей имя. В 1952 году присуждение Сталинских премий стало последним. В 1953 году Сталинская премия не присуждалась, хотя списки лауреатов были подготовлены».
То есть Гинзбург никак не мог стать лауреатом Сталинской премии в 1953 году ни за какие заслуги, даже если бы он реально был в помянутом списке. А в этом списке он, безусловно, мог быть, поскольку согласно сообщения Фроста он был в банде Фрумкина, а эта банда «отметила свою деятельность колоссальным количеством присужденных ее членам премий им. т. Сталина (так как им удалось захватить ведущее положение и в Комитете распределения этих премий)».
***
А вот, что подсказал мне комментатор в статье о дефективности принятой в мире латинской системы образования. Всё официальные физики, бившиеся над проблемой создания водородной бомбы, в том числе и советские физики, имели «прекрасное университетское образование», а некоторые и учились за рубежом у всяких там прославленных резерфордов. И что в итоге? А в итоге открытие сделал солдат, который 9 лет учился сам. САМ! Даже не имея обучающих возможностей современного интернета, – только по доступным тогда книгам и журналам.
Вот вам и достоинства вашего «классического образования»!
Ю.И. МУХИН
Приложение. Письмо профессора А.В. Фроста В.М. Молотову.
Профессор А. В. Фрост (1906-1952 гг.), помимо теоретических работ в области термодинамики и кинетики являлся классиком химии фосфора и его органических соединений, занимался созданием промышленных катализаторов (ускорителей химических процессов), а в последние годы своей жизни – ракетным топливом. Умер внезапно, расследования его смерти не проводилось.
Это его письмо попало мне в виде третьей копии машинописного варианта и очень затёртое – мы не смогли расшифровать его полностью, – но само по себе это письмо было достаточно известно в научных кругах, хотя никогда и не публиковалось, а из его содержания стало ясно почему.
Когда в 1997 году это письмо опубликовала «Дуэль», то позвонил сын А. В. Фроста с претензией, что мы материал за подписью его отца опубликовали без его разрешения. Я предложил ему опубликовать любое его опровержение, но опровержения не последовало.
Возможно, не всем читателям будет легко читать это письмо из-за обилия уже забываемых имен «великих ученых» и специфической терминологии, но мне, пользовавшегося в своей работе справочниками и монографиями, на обложках которых стояли эти фамилии, они «как родные».
Итак.
«Дорогой Вячеслав Михайлович!
В Советском Союзе существует группировка химиков, главным образом физико-химиков, возглавляемая академиком А.Н. Бахом и особенно энергично А.Н. Фрумкиным.
В этой группировке, известной мне с 1927 г., активную роль играет академик Н.Н. Семенов. Из членов-корреспондентов АН СССР в нее входят А.Н. Бродский, Я.К. Сыркин, С.С. Медведев, С.З. Рогинский, П.А. Ребиндер, Д.Л. Талмуд, Казарновский, В.Н. Кондратьев и ряд других, и профессора И.И. Жукова (ЛГУ), Темкин, Жуховицкий, Каргин, Ормонт, Ю.Б. Харитон, Я.Б. Зельдович, Д.А. Франк-Каменецкий, М.Б. Нейман и др.
Из физиков с этой группой тесно связаны академики А.Ф. Иоффе, Мандельштам и их сотрудники, математик академик Соболев; члены-корреспонденты Тамм, Френкель, Ландсберг.
В основном это сотрудники Карповского Института, Института Химической Физики, Днепропетровского Физико-химического института, Физико-технического института (Харьков).
С этой группой весьма сильно считаются и не решаются действовать самостоятельно в серьезных вопросах академики П.Л. Капица, С.И. Вавилов... (часть текста отсутствует. – Ю.М.)
...Многие из научных работников относятся к группе академика Фрумкина либо индифферентно, либо считают ее просто группой авантюристически настроенных людей, не отдавая себе полного отчета о вредной роли ее в советской науке.
Отличительными чертами группы академика Фрумкина являются:
1. Круговая порука и взаимная поддержка, маскируемые весьма поверхностным налетом неглубоких полемик между отдельными ее членами (Фрумкина с Ребиндером, Рогинского с Темкиным и Жуховицким).
Особенно показателен здесь Ребиндер, который лет 10 назад откровенно предлагал ряду ученых заключать союзы по взаимной рекламе выпускаемых работ; такой союз был у него, например, с Д.Л. Талмудом и заключить такой союз он пытался со мной.
2. Весьма (мягко выражаясь) осторожный стиль работ, заключающийся, главным образом, в повторении работ зарубежных ученых и их развитии, что избавляет от риска сделать ошибку. Все члены группы весьма ревниво берегут свою научную репутацию и обращают внимание на то, чтобы не сделать в своих статьях какого-либо опрометчивого и необычного по форме вывода. Поэтому они действуют не в сторону развития науки (это требует риска – можно ошибиться), а в сторону копирования апробированных на Западе образцов.
Я встретился с этой группой в 1927 г. и систематически мог наблюдать ее деятельность по пропаганде новых направлений в области физической химии, развиваемых в Германии, Англии и США. До 1932-1934 гг. я весьма высоко ценил эту деятельность, возглавляемую Бахом, Фрумкиным и Семеновым.
Однако, начиная с 1930 г., занимаясь решением практически важных проблем, я вынужден был убедиться, что в руках этих ученых «новая наука» не помогает, а тормозит развитие промышленно-исследовательских работ в Союзе. Все внимание ими обращалось на мелкие формально-теоретические вопросы. Применение науки в промышленности и народном хозяйстве страны, как и необходимость координации развития проблем далекого будущего с сегодняшними запросами, не интересовала этих людей, и в первую очередь я обратил внимание на то, что
а) «теории», развиваемые этой группой, не помогают мне решать практические вопросы, а отвлекают от них;
б) я и мои коллеги-практики, выдвигавшие перед немногими молодыми сотрудниками практически важные задачи, постепенно лишались сотрудников наиболее энергичных и сообразительных, так как для получения ученой степени от них требовалось решение практических вопросов, что заставляло их тратить много энергии и времени, тогда как в лабораториях «группы» они, подражая стандарту немецких или американских ученых, без особого напряжения, но, конечно, и без особого научного результата, могли решать «теоретические» вопросы и быстро делать научную карьеру.
За границей у них появляется много друзей, купленных за выгодные приглашения в СССР – для чтения лекций, участия в конференциях, ведения работ в их Институтах.
Профессора Эренфест (еврей из Голландии), Норриш (Англия), Фольмер (еврей из Германии), Поланьи и братья Фаркалик (венгерские евреи из Германии), Кольтгоф (немецкий еврей, ныне в США), Гейтлер (немецкий еврей), Боденштайн (немец), Лондон (немецкий еврей), Марк (немецкий еврей) и ряд других широко их рекламируют на страницах советской и зарубежной научной литературы.
Проанализировав в 1932-1934 гг. отношение к членам этой группы со стороны иностранных профессоров, с которыми я встречался в Берлине и позже на конференциях в Москве и Ленинграде, я пришел к выводу, что поддержка, оказываемая иностранцами разным нашим людям, имеет разную подоплеку.
Если лица еврейского происхождения, проживавшие в Германии, поддерживали Фрумкина, по-видимому, в расчете на то, что он их приютит в СССР, когда в Германии им станет невмоготу (а они этого ждали уже в 1930 г., если не раньше), то такие профессора как Боденштайн (рекламировавший Семенова) и Ноддакк (не ругавшийся при разговорах о Фрумкине, хотя фамилий немецких евреев при нем нельзя было произносить), считали их деятельность выгодной для Германии (оба большие патриоты, Ноддакк даже, как будто, активный нацист), так как им было совершенно ясно, что подражательная и оторванная от запросов жизни наука, развиваемая Фрумкиным и др., ослабляет Советский Союз. Сам Ноддакк совсем не занимался «теорией» в смысле Фрумкина, а разрабатывал методы аналитического установления географического местонахождения руд, а также – методами получения из них изделий для нужд Германии и т.п. нужными Германии проблемами. Боденштайн же держал две лаборатории. В первой, главным образом для иностранцев, развивалась «высокая теория» и куда могли входить все; а во второй работали только близкие ему люди, туда он никого из иностранцев не пускал.
Все это производило впечатление того, что либо по собственной инициативе, либо по заданию германского правительства, они пытались повернуть развитие науки в СССР и в других странах в бесплодном направлении. Поэтому-то Ноддакк подавлял свои антисемитские чувства в отношении Фрумкина, а Боденштайн с иронической улыбочкой похваливал работы Семенова и ввел его в редакционную коллегию теоретической части издаваемого им Журнала физической химии.
Забавно, что такое учреждение как «И.Г. Фарбениндустри», не пустившая меня в свои лаборатории, а проф. К.П. Лавровского (проникшего туда под видом студента немецкого университета) удалив после первого же вопроса по существу, вскрывшего его инкогнито, свободно допустило в свои стены С.З. Рогинского и ряд других наших «теоретиков». Очевидно, либо они были там свои люди, либо, что вероятнее, немцы просто не боялись, что они могут что-либо понять.
Итак, уже в 1930 г. фрумкинская группа физико-химиков, при поддержке иностранных ученых активно культивировала в СССР бесплодную для страны, но выгодную для них самих подражательную тенденцию в науке, которая, не требуя больших затрат энергии и таланта, позволяла им:
а) быстро приобретать авторитет в науке,
б) соблазнять легкостью успеха продвижения молодых людей, отрывая их от более сложного и трудного процесса работы над актуальными проблемами нашего народного хозяйства,
в) организовать многочисленные кадры «теоретиков» их толка.
В результате, не дав стране ничего для развития ее мощи, а наоборот, ослабив ее, эта публика захватила в свои руки науку, определяет, или, во всяком случае, пытается определять официальное суждение о качестве научных работ, и отметила свою деятельность колоссальным количеством присужденных ее членам премий им. т. Сталина (так как им удалось захватить ведущее положение и в Комитете распределения этих премий).
Доказательством их тесных заграничных связей является:
1. Вызов для работы в одном из университетов США А.Н. Фрумкина в 1928 г., устроенный ему Кольтгофом; что этот вызов не связан с авторитетом Фрумкина как ученого видно из того, что заграничные ученые, не связанные с поддерживающей Фрумкина группой, не цитируют его работ, а основоположник химии поверхностных явлений – области, в которой работает Фрумкин – Лэнгмюр тогда даже не знал о его существовании.
2. Очень скверная, кишащая ошибками и малопонятная книга Семенова издается Норришем и Хиншельвудом в Англии.
3. Семенов избирается членом Английского Химического Общества в Лондоне при содействии Хиншельвуда, который, как видно из его статей, весьма мало ценит «открытия» Семенова в области теории горения. (Н.Н. Семенов совместно с Хиншельвудом получает Нобелевскую премию в 1956 году, – Ю.М.)
4. Семенов заимствует теорию Христиансена и фактически выдает ее за свою собственную. Удивительно, что Христиансен не предъявляет к Семенову никаких претензий, что может быть объяснено их соглашением, преследующим чуждые науке цели.
Временами положение группы, не давшей ничего для развития страны, становится шатким. Тогда такие авантюристы как С.З. Рогинский или Д.Л. Талмуд начинают демагогические антинаучные выступления вроде обещания увеличить активность промышленных катализаторов в 500 раз (в 1936 г. Рогинский) или «разрабатывают» известные вещи вроде «грелки Рогинского», рационализацию сахарного или вискозного производства, дорожного строительства по Талмуду или добычу золота из морской воды по Талмуду. Создав блеф и подкрепив его отзывами друзей, его быстро стараются предать забвению, что обширность компании позволяет сделать весьма легко. Затем работа путем засекречивания хоронится... а впечатление, будто что-то сделано для страны, остается. Особенно яркий пример этому является случай с азотной кислотой, которой, по Семенову, должны были «испражняться» тракторы, но из этого, кроме пятка диссертаций и премии Семенову (устраивал Фрумкин), ничего не вышло, но было впечатление, что Семенов старался облагодетельствовать страну.
Если бы школу Фрумкина-Семенова можно было бы обвинить только в подражании заграничным образцам, то и тогда она должна была принести большой вред стране.
Ведь ясно, что капиталистическая и фашистская наука ведут не вполне строго научную агитацию, которую нужно уметь анализировать, нужно осторожно относиться к проповедуемым иностранцами «научным» истинам и положениям. Они могут быть не только однобокими, но и неверными. Ведь мы знаем, что Габер, стараясь внушить своими (открытыми) работами трудную осуществимость синтеза аммиака, прикидывался наивным ученым, ратующим за неосуществимые утопические производственные методы. Однако в то же самое время Габер реально осуществлял уже этот процесс на технологическом уровне, а его статьи о малодоступности такого процесса печатались в то время, когда немцы с помощью Габера готовили тысячи и тысячи тонн взрывчатых веществ.
А что стоит история с авиабензином уже во время Второй мировой войны? Главным образом именно немцы внушили американским и русским мотористам, что ароматические углеводороды в бензине вредны, и вся американская промышленность ориентировалась на изготовление не содержащих ароматики бензинов.
Мы в СССР плакались, что портим наши бензины ароматикой и наивно радовались, что немцы по бедности ее применяют, а когда война подвергла оценке эти «научные» истины на стендовых испытаниях, то оказалось, что ароматика необходима в авиабензинах, немцы ее применяли вовсе не по бедности, а умышленно, и в США пришлось перестраивать промышленность авиабензина. Таких примеров можно привести много.
Ясно, что ученые нашей страны не могут слепо доверять зарубежным и слепо равняться на их образцы. Мы должны строить свою науку, основанную на наших особенностях, особенностях потребностей и ресурсов нашего государства. Нужно воспитывать в наших ученых критическое отношение к фактам, теориям, учить мыслить их самостоятельно, чтобы не попасть на удочку к врагу.
Вторым вредным следствием господства группы Фрумкина является подавление критики. В нашей научной литературе почти нет критики, нет полемики с их страстным стремлением к истине, нет горячих дискуссий. Дореволюционные русские научные журналы, выходящие теперь немецкие и американские журналы много богаче критикой, чем журналы, контролируемые и издаваемые Фрумкиным.
Он и его школа боятся критики и боятся критиковать. Ведь может пострадать репутация. А репутация для них – это все. Нет идей, а идейки не дают авторитета; нет подлинных открытий, нет работы, а работками авторитет не завоюешь. Он завоевывается поэтому круговой порукой, вздувающей липовую репутацию этих «ученых» и, не обладая ничем, кроме репутации, они так за нее держатся.
Наконец, та огромная группа научных работников, которая непосредственно работает в лабораториях Фрумкина, Семенова и т.п., а также работает в других учреждениях, подражая им, производит почти что никому, кроме авторов этих работ и их друзей, не нужную продукцию. Ведь воспитательная роль Журнала, физико-химических конференций, а также комиссий ВСНХ, Наркомтяжпрома и АН СССР, утверждающих план научных работ в республиках, очень велика, а все эти орудия находятся уже 10 лет в руках Фрумкина и его близких. Редкий ученый химик в Союзе может похвастаться независимым от этой группы мышлением. Он окружен антинаучными, отрывающими мысль от актуальных направлений влияниями группы Фрумкина и т.п.
Поэтому здесь мы сталкиваемся с еще более огромным по масштабу вреднейшим влиянием, выбивающим из участия в развитии науки в правильном направлении сотни, а может быть и тысячи одареннейших исследователей».
